Наша светлость - Демина Карина - Страница 73

К сожалению, перемены оказались слишком уж скорыми и вовсе не такими, как хотелось Меррон.

Ее разбудила Летти, верная тетушкина камеристка, которая втайне Меррон недолюбливала, считая взбалмошной, наглой и неблагодарной девицей, способной лишь изводить тетушку капризами. Но сейчас Летти улыбалась так, что Меррон заподозрила неладное.

— Скорее, леди, скорее… вам надо умыться… одеться…

Даже сделала вид, что не замечает, что Меррон опять от ночной рубашки избавилась. И платье подала лиловое, с тремя рядами оборок по лифу — портной настоятельно рекомендовал их как альтернативу ватным вкладкам, которые Меррон наотрез отказывалась использовать. У платья было два ряда позолоченных пуговиц и крупный бант на том месте, где у нормальных женщин имелась задница.

— Садитесь, я вас расчешу…

И расчесывала быстро, умело, почти не дергая. А раньше постоянно жаловалась, что, дескать, не нарочно, просто волос у Меррон густой и непослушный.

Лиловая лента для волос.

Тетушкины любимые духи… все это было в высшей степени странно.

— Что происходит?

— Тетушка ждет тебя…

И не одна. В крошечной гостиной — комнаты тетушке предоставил кто-то из ее многочисленных поклонников, ухаживания которых благочестивая вдова принимала со сдержанным достоинством, — милейшая Бетти поила чаем Сержанта.

Вот уж кого Меррон не ожидала увидеть.

Он смешно смотрелся в этой комнатушке среди розовых подушечек, белых фарфоровых кошек и пасторальных картин. Сам серый. Блеклый какой-то. И мрачный донельзя. А Бетти мрачности не замечает. Щебечет… сахар, сливки, малиновое варенье… в их поместье замечательная малина растет. Ягоды — с кулак. А уж сладкие до невозможности и очень полезные.

— Добрый день. — Меррон решила, что будет вежливой хотя бы для того, чтобы не огорчать тетушку.

— Меррон, милая!

Сколько радости… даже для тетушки перебор.

Но главное, что здесь делает человек, с которым Меррон мысленно попрощалась? Он окинул Меррон внимательным взглядом — сразу стало стыдно и за бант, и за оборки, и ленту в волосах — и кивнул.

— Я так за тебя рада!

Совсем непонятно. Сомнительно, чтобы Бетти испытала радость, узнав о подробностях вчерашней ночи.

— Что происходит?

Меррон улыбалась, правда осознавая, что улыбка ее вовсе не столь дружелюбна, как у тетушки. Летти вовсе говорила, что Меррон на людей скалится, отчего люди испытывают глубокое душевное волнение. Но если Меррон возьмет на себя труд потренироваться перед зеркалом час-другой, лучше третий… или неделю, то она научится хотя бы выглядеть дружелюбно.

— Я на тебе женюсь, — сказал Сержант, подставляя чашку.

Сливок тетушка добавила от души.

— Что?

— Это же просто замечательно! — Тетушка Бетти смотрела на Сержанта влюбленными глазами. Конечно, нашелся тот самый, предсказанный ею, сумевший оценить скрытые прелести Меррон. Хотя, вспоминая о том, что было, следовало признать — прелести, если таковые в принципе имелись, были максимально открыты.

— Нет!

— Что «нет»? — И чай пьет с этаким издевательским спокойствием.

— Я не выйду за него замуж!

— Почему? — искренне удивилась тетушка, и в голубых очах ее мелькнула печаль. — Меррон…

— Я имею право выбрать!

Она — не корова, которую можно вот просто так купить… ах нет, взять с доплатой. Женщина тоже человек!

— Ты вчера выбрала. — Сержант отставил чашку. — Сегодня мой черед.

Да если бы Меррон знала! А взгляд какой равнодушный. Мертвый взгляд. И с ним вот жить? Меррон не про взгляд, про человека. Одно дело — ночь, ей местами даже понравилось, но совсем другое — замуж. Он же деспот! И в равенство не верит! И значит, что… что…

Меррон не додумала, что именно это значит.

— Да я скорее умру!

На тетушку это всегда действовало. И сейчас она побледнела, представив, что Меррон возьмет и отравится уксусной эссенцией, как сделала одна родственница дальней родственницы тетушкиного мужа.

— Возможно… — Бетти обратила растерянный взгляд, полный мольбы, — не находилось еще человека, способного устоять перед этим взглядом, — на Сержанта. — Стоит немного… подождать… дать вам время…

— Прекрати.

Это не тетушке — Меррон. И мертвые глаза ненадолго оживают, но выражение их не удается истолковать, но Меррон вдруг становится страшно.

— Ваша племянница вас шантажирует. Вы ее избаловали. Позволяете все, что ей хочется, а она считает, что так и надо.

— Да как ты…

— Сядь. — От этого спокойного голоса колени подкосились. — Ты не привыкла думать ни о ком, кроме себя. Я даже не понимаю, на кой мне эта женитьба, но раз уж так вышло, то делать нечего.

— К-как вышло? — Щеки тетушки пунцовели, а губы дрожали.

Вообще, как смеет этот человек Бетти пугать?! По какому праву он вообще сюда явился?! Меррон ничего от него не надо! И вообще ни от кого не надо! Она сама по себе!

— Вчера ваша племянница сделала мне интересное предложение…

Сволочь!

— …и я согласился, полагая, что она отдает себе отчет в своих действиях.

— Меррон!

Тварь. Вот же тварь! И главное с улыбочкой… ему нравится унижать других!

— Тетя, я…

— Переспала с первым встречным. — Сержант допил чай. — И теперь отчаянно ищешь виноватых.

— Я тебя ненавижу!

— Посмотрим.

Не на что смотреть! Да Меррон скорее и вправду уксуса напьется, чем замуж за подобное существо — назвать его человеком язык не поворачивался — выйдет.

— Со своей стороны, я привык отвечать за свои поступки. И поэтому настаиваю на свадьбе.

Тетушка только и смогла, что кивнуть.

Предательница! Ничего, вот уйдет Сержант — а когда-нибудь он уйдет, — и Меррон выскажет тетушке все, что о ней думает. Или нет… кричать бессмысленно. А вот слезы помогут.

Раскаяние.

Меррон пообещает, что больше никогда-никогда так делать не будет.

Тетушка всегда верила ее обещаниям.

— Вот договор. — Сержант достал примятые бумаги, положил на колено и попытался разгладить рукавом. Дикарь. И хам. Сволочь беспринципная. — Прочтите.

Тетушкина дрожащая рука берет бумаги. Бетти ничего не понимает в подобного рода документах! И вообще, если кто должен читать, то Меррон! Это же ее будущего касается.

Нет, такого будущего ей и даром не надо, но интересно же!

— Вы… — Голос у Бетти срывается. — Вы действительно…

— Да. Но боюсь, что этот титул уже не наследуется, хотя я имею законное право взять любой из вымерших. Мне предложено три танства на выбор.

Титул? Вот у него еще и титул имеется? Да кто это вообще такой!

Но тетушка не задает вопросов, она дочитывает до последней страницы и берется за колокольчик. Летти тотчас появляется на зов. Небось подслушивала под дверью и злорадствует.

Она всегда утверждала, что Меррон однажды переступит черту и опозорит тетю.

— Принеси, пожалуйста, перо и чернила.

— Нет!

— Да, Меррон. — Печаль в тетушкином голосе невыносима. — К сожалению, ты не оставила мне выбора. И поверь, для тебя так будет лучше.

Вот почему все берутся решать, что именно будет лучше для Меррон? Почему никто не удосужится спросить ее саму? Она же не дура! И не ребенок! И не рабыня, которую можно передать из рук в руки по договору… У нее права есть!

Но резкий, нервный даже росчерк — а прежде тетушка писала очень аккуратно, тщательно выводя каждую буковку, — поставил крест на свободе.

— Элизабет, вы позволите побеседовать с вашей племянницей наедине?

Надо же, какая внезапная вежливость. И встает, подает руку, помогая тетушке подняться. Провожает к дверям, ничуть не сомневаясь, что Меррон дождется возвращения. Конечно, куда ей деваться-то? Уксус. Или вены вскрыть, как непокорная героиня в той истории… чтобы ванна с розовыми лепестками. И записка, где Меррон не будет обвинять этот жестокий мир…

Пусть все терзаются и плачут, вспоминая, как несправедливы были.

— Я предполагаю, о чем ты думаешь. — Сержант не стал садиться. Он стоял рядом с Меррон, скрестив руки на груди и разглядывая ее пустыми глазами. — Самоубийство — глупость.