Наша светлость - Демина Карина - Страница 87

87

— Это не имеет значения.

Не для Тиссы. Она оборачивается и смотрит с таким ужасом, что Урфин прикусывает язык: думать надо, что говоришь. Девочка не привыкла к тому, что людей выращивают на фермах и родители — не самая нужная в жизни вещь.

— Смирно сиди. Косу плести буду.

— Ты же не умеешь.

— Научусь.

Отворачивается и вправду замирает, но ненадолго.

— Ты… не любишь, когда тебя жалеют.

— Не знаю. Но меня жалеть незачем. Мне не было плохо. Меня никто не бил, не унижал, не морил голодом. Нарочно, во всяком случае. У меня были учителя, которых не каждый себе позволит. И Кайя. Видишь, получилось. Я талантливый?

— Очень.

Краснота добралась до уха.

— Расскажи еще… пожалуйста.

Расскажет. О Ледяном замке и Мюрреях. О возвращении и страхе, который вызывал отец Кайя. Об ошейнике, что стал вдруг значить куда больше, чем Урфину хотелось.

А вот о Фризии и дороге с крестами ей знать незачем.

И о коконе.

Цепи, на которую Эдвард его посадил.

О тренировках Кайя и сломанных костях, крови через горло и ненависти к тому, кто мучит обоих. О том, каким возвращался Кайя и как он забыл, что умеет рисовать… нет, не стоит.

О Магнусовой библиотеке, пожалуй, можно. Пыльные полки и книги, каждая как дверь в другой мир. И о Ласточкином гнезде, которое Тисса скоро сама увидит. Железный камень в короне скал… дорогах… глупостях… Урфину никогда не хотелось рассказывать о себе. Но Тисса готова была слушать.

И заснула она на этот раз спокойно.

Глава 30

ПРИГОВОР

— Вы подлец.

— Да, но жить мне это не мешает.

Из диалога о достоинствах и недостатках

Старые привычки не забываются. И пожалуй, Кайя было легче, чем остальным, — он помнил, как правильно жить в кошмаре.

Четко отделять кошмар ночной от дневного.

Держать барьер между собой и миром, настолько прочный, насколько это возможно.

Давить эмоции, отодвигая на край сознания. Ограничивать разум, отрезая заодно и блок. Кайя не способен его преодолеть, но запереть в себе — вполне. Позволить телу самому использовать заученные позы, жесты и фразы.

Избегать людей, которые дороги.

Избегать людей вообще, поскольку они, не замечая происходящего с Кайя, делятся собственным недовольством, повышая риск непроизвольного всплеска.

Ломать.

В этой войне Кайя терпел поражение. Бессмысленные стычки. Барьер. Давление. Нарастающая тяжесть, звон в голове, переходящий в ультразвук. Грохот. Безвкусная кровь на губах.

Темнота.

Возвращение. И легкая дезориентация напоминанием о том, что все может быть гораздо хуже. Иногда отказывала рука, почему-то всегда левая. Порой рвало, и подолгу, поэтому Кайя перестал есть. Однажды, очнувшись, он понял, что не способен говорить — забыл значения слов. В другой раз выяснилось, что напрочь не помнит, как следует дышать. И вспоминал минут пять, радуясь тому, что это время способен продержаться без кислорода. Слишком много связей, которые не преодолеть самостоятельно. Но Кайя должен пытаться. От него ждут помощи, хоть какой-то, а он единственное, на что способен, — держаться в стороне.

Суд. Фарс.

Гниль вокруг. Всегда была, но Кайя предпочитал не видеть Больше такой возможности не было. И с его места открывался на удивление замечательный обзор. Зал суда. Люди… Неужели вот их он должен защищать? От кого? Друг от друга? От их же глупости и жадности?

Мстительности?

Его долг — заботиться о подданных, но… но почему они не способны сами позаботиться о себе?

Легче становилось по ночам. Привычное падение в кошмар обрывалось — Кайя знал, кого за это благодарить, и каждый раз давал слово закрыть дверь, но к вечеру оказывалось, что у него не хватает на это сил. Наверное, он трус, если позволяет Изольде так рисковать.

Этой ночью она осталась.

Забралась под руку, свернулась калачиком и уснула. Кайя слышал ее сквозь сон, и не только ее, но чужой мир, какой-то очень шумный и бестолковый.

Предметы. Люди. Запахи.

Осколки воспоминаний. Кресты. Строение с круглой крышей, увенчанной опять же крестом. Внутри темно и душно. Картины. Золото. И заунывное пение. Человек в нелепых одеждах размахивает лампой или чем-то, на нее похожим. За ним тянется сизый дым.

Человек обходит деревянный ящик, в котором лежит мертвая женщина. У нее лицо Изольды.

Похороны?

Это ее мать, и Кайя видит похороны. Отсюда ощущение одиночества.

Когда умерла его собственная, Кайя испытал лишь досаду, что придется задержаться в городе, тогда как побережье ждет. Подумалось даже, что сделала она это сугубо для того, чтобы не отстать от Аннет: вечное соперничество с закономерным итогом.

Сейчас он смотрел, не в силах отвернуться, как ящик накрывают крышкой. Несут. Опускают в яму. Сырая земля сыплется сверху с отвратительно громким звуком. И руки мокрые. Не его руки — Изольды.

Ей мучительно страшно оставаться одной.

— Я здесь. — Кайя не уверен, слышат ли его.

Но кресты исчезают, и появляется река, синяя и мирная. Берег с недостроенным замком. И человек, в руках которого кукла в розовом платье. У человека лицо Мюрича, одно это вызывает ярость.

Во сне ей легко дать выход.

— Прочь! — Достаточно слова, чтобы стереть ублюдка.

Выходит, не только ему снятся кошмары.

Утром Изольда сказала:

— На нашей кровати однозначно удобней.

С этим Кайя спорить не собирался.

— И… ты же видел. Ты мне нужен не меньше, чем я тебе.

Следовало отказать. А еще лучше — отослать к Мюррею с охраной, но… Кайя больше не верил в надежность охраны.

— Знаешь, наверное, я никудышная жена. — Изольда лежала тихо, точно опасаясь, что сейчас ее прогонят. И будь у Кайя хоть немного совести, так бы он и сделал. Но совесть определенно закончилась, и он лежал, позволяя себе еще минуту отдыха. Или две.

Без умения использовать такие минуты Кайя не выжил бы.

— Почему?

— Если бы я была хорошей женой, я бы запретила тебе делать то, что ты делаешь. Мне следует тебя остановить. Не знаю как, но… но не отворачиваться. Кайя, я не хочу, как остальные, делать вид, что ничего не происходит. Поэтому не сбегай. Пожалуйста.

— Не буду.

Ей легко обещать, тем паче что Кайя сам желает того же. Вот только не всегда следует потакать собственным желаниям.

— Но я должен хотя бы попытаться.

— Я знаю. И Урфин знает, что ты делаешь все возможное. И Тисса. И никто не ставит тебе в вину то, что ты не можешь просто закрыть этот… балаган. Они омерзительны. Даже не Кормак, его я хотя бы понять могу. А все остальные… Как ты здесь жил?

По привычке.

По правилам.

По дорожкам, проложенным кем-то другим. Слабое оправдание.

— Иза… — Когда все закончится, Кайя отвезет ее на остров.

Там нет людей. И вообще ничего, кроме снега и окаменевших бабочек.

Паладинов, которые в это время подходят к берегам. Ледяного ветра. Огня.

Тишины.

Раз в год там можно вернуться в себя, потом, когда все закончится. Но сначала он должен сказать.

— Завтра я вынесу приговор. Если не ошибся, то скоро появится Кормак. Он предложит выход. Прошение Тиссы о помиловании будет поддержано Советом, если я разорву свой брак. Они найдут достаточно свидетельств твоего недостойного поведения.

Следовало выразиться иначе, потому Изольда дышать перестает. Но не спрашивает, ждет продолжения.

— Прошение будет подано к вечеру. Я откажу.

— Что?

— Я откажу. Так надо. Условие неприемлемо. А попытка помиловать вызовет очередную затяжную войну. И мне придется пойти на уступки. А я больше не хочу уступать. Поэтому откажу. Урфин вспылит. И я запру его в Круглой башне. До казни. После он уедет из города. Если и ты прилюдно оспоришь верность моего решения, я буду вынужден тебя наказать.

Изольда умница и все понимает правильно.

— Как?

— Запру. В Круглой башне хватит места на двоих. Также тебе придется присутствовать на казни, опознать тело после. К сожалению, свидетельства Урфина будет недостаточно, Долэг слишком мала, а иных родственников у девушки нет. И никого, кто бы знал ее так же хорошо, как ты.