Наша светлость - Демина Карина - Страница 98

— Сбегала? — Сержант улыбался.

Надо же, Меррон не видела, чтобы он прежде улыбался.

И конечно, она сбегала. Как можно усидеть дома, когда лето, жарко и река рядом? Дома же обязательно к работе приставят. Полы мастикой натирать. Или серебро чистить. Или подушки-перины выбивать… Меррон должна уметь вести хозяйство, она и умеет, но это же скучно. Скучнее, пожалуй, только субботние посиделки. Их устраивали попеременно то в одном, то в другом поместье. Тетушка с одинаковым тщанием готовилась и к приему гостей, и к поездке в гости.

Ужин. Чаепитие. Чтение стихов. Или обсуждение каких-то книг… Бридж, фанты и лото. Ворчание сэра Криспина, коронного рыцаря, который в войну лишился ноги и с тех пор переживал о том, что мир разваливается. И приступ подагры мэтра Догби, коллектора в отставке. Размышления вдовы Харрис о способах лечения пяточных шпор, яблочном конфитюре и том, полезно ли кровопускание для здоровья. Вечно она с доктором на эту тему спорила, но как-то не зло, скорее по привычке.

И в знак примирения выпивала высокую рюмку яичного ликера.

Вообще-то лет до тринадцати Меррон нравились субботние посиделки. Игра в мяч. Или в крокет — у Меррон был хороший глаз, и она всегда выигрывала. В городки тоже. С фантами сложнее, вечно какие-то глупости загадывали… и танцы тоже были веселы, особенно когда появлялись сыновья сэра Криспина. Они были взрослые, но совсем не занудные. И танцевали по очереди со всеми девушками, даже с шестилетней Гертрудой. С Меррон, конечно, тоже. Она чувствовала себя такой взрослой… настолько, чтобы выйти замуж, например, за Дерека. Дерек был замечательным. Настолько замечательным, что, когда он смотрел на Меррон, сердце готово было из груди выпрыгнуть.

Про замуж и сердце Меррон рассказывать не стала, но почему-то показалось, что Сержант и сам все понял. Смеяться не стал, и на том спасибо.

— И когда все разладилось? — Сержант задал именно тот вопрос, на который Меррон не желала отвечать. И сказать бы, что его это дело совершенно не касается, но тогда они точно поругаются, а ругаться Меррон не хотелось. Ей даже нравилось вот так сидеть и говорить о всякой ерунде.

Разладилось… хорошее слово. Действительно разладилось. А Меррон не заметила бы, если бы не услышала, как вдова Харрис сочувствует тетушке, мол, девочка настолько некрасива, что у нее ни малейшего шанса жизнь устроить. Меррон поначалу и не поняла, о ком речь.

Она думала, что она обыкновенная. Человек, он ведь все равно человек, что за разница, какой у него разрез глаз или форма носа? А разница была. Именно она отделила Меррон от прочих. Больше не было игр, а разговоры замолкали, стоило Меррон подойти. Выяснилось, что дело не только в лице. Голос у Меррон слишком низкий и грубый для женщины. Кожа темная, как у простолюдинки. И волосы, что проволока. Тело нескладное, да и сама она от макушки до пят нелепа.

Говорит вещи, о которых в обществе разговаривать не принято. А если и принято, то не женщинам. Что женщина понимает в политике? Ей следует читать модные журналы, а не «Сельскохозяйственный еженедельник». Еще Меррон бегает, а не ходит степенно, как полагается юной леди.

Хотя она совсем уже не юная.

И вообще всем ясно, что Меррон предначертана судьба старой девы, склочный характер уже имеется. А Меррон не склочная вовсе, просто не способна молчать, когда над ней смеются.

Почему-то смеялись все и всегда.

И Меррон много глупостей сделала, пытаясь доказать им, что права. Рядом с одной из таких вот «глупостей» она и сидела, раздумывая над тем, какую историю тетушка сочинит о замужестве Меррон. Наверняка очень далекую от правды.

Главное, теперь Бетти перед соседями стыдно не будет. Но кое-что Меррон так и не выяснила.

— Зачем ты на мне женился?

Он мог бы выбрать если не любую, то другую, получше Меррон.

— Просто так.

Вот теперь Сержант определенно насмехается.

— Горе ты мое луковое, — сказал, отпуская.

Горе? Тетушка, когда сердилась, называла Меррон катастрофой.

Наша светлость присутствовала на похоронах.

Мне категорически не идет черный цвет. И остальным тоже — без него слишком много черноты вокруг, я уже не надеюсь, что когда-нибудь она исчезнет. Небо пытается спасти, расщедрившись на снегопад. Рыхлые белые хлопья ложатся на руки, на волосы, а я почти не ощущаю холода.

— Я здесь. — Кайя берет меня за руку и уже не отпускает.

Почему-то именно сейчас я как никогда остро ощущаю инаковость этого мира. Здесь нет храмов и священников, готовых проводить душу в мир иной. А я все равно слышу заунывное пение. И воздух будто ладаном пропах. Еловыми лапами.

Нет, снегом, и только.

— По обычаю тех, кто носит имя Дохерти, выносят через главный вход. — Кайя начинает говорить, чтобы отвлечь меня от воспоминаний. — Шесть лошадей вороной масти. Черная повозка. Тело укрывают черной же тканью, на которую кладут цветы. Иногда цветов очень много, и тогда их передают сопровождению. Когда хоронили отца, люди приносили гнилую солому.

— Почему?

— Показывали, что им нечего есть.

Тиссу — я даже мысленно называю эту женщину Тиссой — не повезут через город. И шестерка лошадей ее не ждет. Носилки. Белые розы на саване. И белый же снег.

Железные ворота распахнуты настежь. За ними снова чернота, но погребальной шахты, которую не способны оттеснить факелы. Провалы пустующих камер, и я понимаю, что однажды окажусь здесь. Не страшно, но…

…здесь только вместе. И очень не скоро.

Носилки входят в черный зев камеры. Ни прощальных слов, ни слез. Лишь деревянная заслонка, перепоясанная цепью, как знаком того, что место это занято. Мраморная плита с именем будет изготовлена позже, но Урфин не дождется.

Я знаю, что сегодня он исчезнет, не попрощавшись.

От него ждут безумных поступков, и разочаровывать Урфин не станет. Перед исчезновением он напьется, полагаю, вполне искренне, и выскажет прилюдно все, что думает о суде и судьях.

…еще несколько дней, и мы тоже уедем.

…я думала, завтра.

…не успеваю. Мне надо завершить одно дело. И с городом разобраться. Я рассчитывал на Урфина…

Но он должен быть в другом месте. И наш отъезд придется отложить.

…от дяди новостей тоже нет. Я опасаюсь, что… не хочу думать, но вероятность высокая. Иногда он становится безрассуден. А Сержант — не Дохерти. Его полномочия должны быть подтверждены. И я сам представлю его гарнизону и гильдиям. Совету тоже.

Уехать тихо не выйдет.

Сержант? А я как же? Я как-то привыкла к постоянному молчаливому присутствию Сержанта.

Скучать буду.

Интересно, ему понравится быть директором нынешнего сумасшедшего дома? Ох, что-то сомневаюсь.

…и передача дел займет некоторое время. Мы постараемся управиться настолько быстро, насколько возможно.

…то есть ему ты доверяешь?

…скорее использую. Он клялся служить моей семье и клятву давал не мне. Он не помнит ни слов, ни обстоятельств, вообще ничего, но знает, что клялся. И, подозреваю, нарушить клятву не сможет при всем желании.

Еще один. И я оглядываюсь на запертую дверь, которая вовсе не выглядит надежной, равно как и плита, прикрывшая нору гробницы. Человек, который умер задолго до моего появления в этом мире, пугает своей посмертной властью.

А Кайя не спешит возвращаться в замок. Он дышит часто и глубоко, словно пытаясь избавиться от затхлого духа подземелья, который прилип и ко мне. Все-таки мой вариант с могилой на берегу моря и розовыми кустами куда как милей этой норы в подземелье.

…по-хорошему мне бы его к Ллойду отправить, он бы сказал наверняка и помог при случае, но больше мне не на кого рассчитывать.

…Сержант знает?

…да. И, по-моему, не особо удивлен. Дар готов ждать. И он справится…

Слышу сомнения и догадываюсь, с чем они связаны.

…он сейчас сам не понимает, насколько уязвим. И признавать уязвимость отказывается. Я пытался объяснить, но нужно время. Сам дойдет.