Джейн Эйр (другой перевод) - Бронте Шарлотта - Страница 42

– Ну, так спокойной ночи, сэр, – сказала я, направляясь к двери.

Он как будто удивился – вопреки всякой логике, поскольку сам велел мне уйти.

– Как! – воскликнул он. – Вы уже покидаете меня? Прямо так?

– Вы же сказали, что я могу уйти, сэр.

– Да, но не попрощавшись, не сказав пары-другой добрых слов? Короче говоря, не так сухо и коротко! Вы же спасли мне жизнь! Избавили от лютой и мучительной смерти! И вы проходите мимо меня, будто мы даже не знакомы? Хотя бы обменяемся рукопожатием!

Он протянул свою руку, я протянула ему свою. Он взял ее, а потом сжал обеими руками.

– Вы спасли мне жизнь. Я имею удовольствие быть у вас в неоплатнейшем долгу. Большего я сказать не могу. Оказаться должником кого бы то ни было еще мне было бы невыносимо. Но вы – другое дело! Ваше благодеяние, Джейн, не ляжет на меня тяжким бременем.

Он умолк и посмотрел на меня. Почти видимые слова рвались с его губ, но он ничего не сказал.

– Спокойной ночи, сэр. И нет никакого долга, никакого благодеяния, бремени или обязательств.

– Я знал, – продолжал он, – что вы каким-то образом когда-нибудь поможете мне. Я увидел это в ваших глазах в первую же минуту. Их выражение и улыбка не… – он вновь умолк, – не напрасно исполнили восторгом мое сердце. Утверждают, что существует особое родство душ… мне доводилось слышать о добрых духах… в самых невероятных сказках есть доля истины. Моя бесценная спасительница, спокойной ночи!

Непонятная сила в его голосе, непонятный огонь в его глазах.

– Я рада, что мне не спалось, – сказала я и сделала движение к двери.

– Как! Вы все-таки уходите?

– Я озябла, сэр.

– Озябли? И стоите в луже! Ну так идите, Джейн, идите! – Но он продолжал держать мою руку, и мне не удавалось ее высвободить. Пришлось прибегнуть к уловке.

– Мне кажется, я слышу миссис Фэрфакс, сэр!

– Тогда уходите! – Он разжал пальцы, и я поспешила к себе.

Я легла в постель, но даже думать не могла о сне. До зари я была словно игрушкой неспокойного моря, под волнами радости закручивавшего подводные течения тревоги. Иногда мне чудилось, будто за бушующими валами виднеется берег, прекрасный, как Земля Обетованная, и ласкающие порывы ветра надежды победно уносили мой дух туда, но берег остался недостижимым даже в грезах – с суши задувал противный ветер, вновь и вновь относя меня назад. Здравый смысл восставал против упоения, рассудок остерегал страсть. Снедаемая этой лихорадкой, я поднялась с зарей.

Глава 16

После этой бессонной ночи я и хотела, и страшилась встречи с мистером Рочестером. Мне не терпелось вновь услышать его голос, но я страшилась встретиться с ним взглядом. Всю первую половину утра я ждала, что он вот-вот войдет. В классную комнату он заглядывал нечасто, однако иногда все-таки заходил на минуту-другую, и почему-то я не сомневалась, что на этот раз он нас обязательно посетит.

Однако утро прошло как обычно. Ничто не прервало занятий Адели. Правда, вскоре после завтрака я услышала суматоху около спальни мистера Рочестера и голоса миссис Фэрфакс, Лии, кухарки (то есть жены Джона) и даже ворчание самого Джона. Раздавались восклицания: «Какое счастье, что хозяин не сгорел в постели! Очень опасно не гасить свечку перед сном!», «Как хорошо, что он не растерялся и вспомнил про кувшин с водой!», «Только почему он не стал никого будить?», «Будем надеяться, что он не простудился, пока спал в библиотеке!», ну и так далее.

Эти возгласы сменились звуками, свидетельствовавшими об уборке в спальне, и когда я проходила мимо, собираясь спуститься к обеду, то увидела в открытую дверь, что там воцарился полный порядок и лишь кровать оставалась без полога. Лия стояла на подоконнике и протирала закоптившиеся стекла. Я хотела было окликнуть ее, чтобы узнать, как мистер Рочестер объяснил происшедшее, но, переступив порог, увидела, что она в спальне не одна. На стуле у кровати сидела женщина и пришивала кольца к новому пологу. И женщина эта была… Грейс Пул!

Она сидела, невозмутимая, в обычном молчании: коричневое шерстяное платье, клетчатый передник, косынка на шее, чепец – все как всегда. Она была поглощена своей работой, на которой, казалось, сосредоточивались все ее мысли. Ни ее суровый лоб, ни простонародное лицо не несли печати отчаяния, не поражали бледностью, какие, казалось бы, должны отметить женщину, которая вчера ночью пыталась совершить убийство, а затем была настигнута своей предполагаемой жертвой у себя в логове и (как полагала я) изобличена в задуманном преступлении. Я была изумлена, ошеломлена. Пока я продолжала смотреть на нее, она подняла на меня глаза… и не вздрогнула, не переменилась в лице. Ни малейшего проявления чувств, ни сознания вины, ни страха перед возмездием.

– Доброго утра, мисс, – произнесла она с обычной флегматичной краткостью, взяла новое кольцо, кусок тесьмы и продолжала шить.

«Надо подвергнуть ее испытанию, – подумала я. – Подобная неуязвимая невозмутимость непостижима!»

– Доброго утра, Грейс, – ответила я. – Что-нибудь случилось? Мне показалось, что недавно слуги о чем-то говорили тут все вместе.

– Так хозяин вчера вечером читал в постели и уснул, а свечи не задул. Полог и загорись. Хорошо еще, что он проснулся прежде, чем занялись простыни и деревянное изголовье, и успел залить огонь водой из таза.

– Как странно! – произнесла я тихо и впилась в нее взглядом. – И мистер Рочестер не стал никого будить? И никто не слышал его шагов в спальне?

Она вновь подняла на меня глаза, и на этот раз в них появилась настороженность. Казалось, она вглядывается в меня с некоторой опаской. Затем ответила:

– Вы же знаете, мисс, слуги спят далеко отсюда и ничего услышать не могли. Ближе всего к спальне хозяина комнаты миссис Фэрфакс и ваша. Миссис Фэрфакс говорит, что ничего не слышала, ну да с возрастом люди спят крепче. – Она помолчала, а затем продолжала с притворным равнодушием, но также и с подчеркнутой многозначительностью: – Но вы-то, мисс, молоды и спите, думается, чутко. Может, вы какой шум слышали?

– Да, слышала, – ответила я, понижая голос, чтобы он не донесся до ушей Лии, которая все еще протирала стекла. – Сначала я подумала, что это был Лоцман. Но Лоцман не умеет смеяться, а я слышала смех, и очень странный.

Она отмотала нитку, аккуратно навощила ее, твердой рукой продела в игольное ушко и только тогда сказала с полнейшим самообладанием:

– Ну, хозяин навряд ли стал бы смеяться, мисс, в такой-то опасности. Наверное, вам во сне почудилось.

– Я не спала, – возразила я с некоторой горячностью, раздраженная ее наглым хладнокровием. Вновь она посмотрела на меня тем же настороженным сверлящим взглядом.

– А вы сказали хозяину, что слышали смех? – осведомилась она.

– Сегодня утром у меня еще не было случая поговорить с ним.

– А вы двери не открыли, в галерею не выглянули? – спросила она затем.

Казалось, она меня допрашивает, старается что-то незаметно у меня вызнать. «Если она узнает, что я знаю о ее преступлении или подозреваю о нем, – мелькнула у меня мысль, – то сорвет на мне свою злобу», и я решила соблюдать осторожность.

– Наоборот, – ответила я. – Задвинула задвижку покрепче.

– Так, значит, у вас нет привычки запираться на ночь?

«Злодейка! Она выведывает мои привычки, чтобы легче со мной расправиться!»

Вновь негодование взяло верх над предусмотрительностью.

– До сих пор я часто не запиралась на ночь, – ответила я резко. – Не считала это необходимым. Мне и в голову не приходило, что в Тернфилд-Холле надо остерегаться каких-то опасностей или неприятных происшествий. Но в будущем, – эти слова я произнесла со всей выразительностью, – я не лягу, прежде чем не проверю все запоры.

– Так и надо, – последовал ответ. – Места тут очень тихие, и я не слышала, чтобы в Тернфилд хоть раз, с тех пор как он стоит тут, забирались воры, хотя всем известно, что серебряной посуды в кладовой хранится на сотни и сотни фунтов. Да вы сами видите, что на такой дом прислуги маловато, как хозяин никогда тут подолгу не живал, а когда и приезжает, так он ведь холостяк и ему многого не требуется. Только я так думаю: лишняя осторожность никогда не помешает. Запереть дверь недолго, а что может быть лучше задвинутой задвижки между вами и невесть какой бедой снаружи. Люди, мисс, часто на Провидение уповают – и все, а я так скажу: Провидение свои милости направо-налево не расточает, а на помощь приходит, когда все другое перепробуешь.