Храм фараона - Обермайер Зигфрид - Страница 109

В вечер свадебного празднества Нефертари спросила супруга с легкой насмешкой:

— Ты радуешься брачной ночи с хеттской принцессой? Со второй супругой я должна была тебя просить и ободрять, не то ты бы не добрался до постели Изис-Неферт. Помнишь?

— Она мне сразу не понравилась, и сегодня она не стала ближе моему сердцу. Этот брак был лишь любезностью, которую я оказал жрецам из Фив.

Нефертари говорила теперь совсем тихо, потому что Мерит-Анта сидела на троне по левую руку от царя и высокомерно поглядывала на гостей.

— На этот раз тоже ничего другого. Хаттусили послал тебе свою дочь, ожидая, что ты сделаешь ее своей женой. Ты выполняешь его желание, чтобы не злить союзника. Ты не искал этой женщины. Она была тебе навязана точно так же, как тогда Изис-Неферт.

Обычно такая мягкая и все понимающая Нефертари, казалось, сегодня была намерена сердить своего супруга, фараона. Как будто какой-то непреодолимый страх побуждал ее к подобным замечаниям, и она сама не могла понять природы этого страха.

Нефертари недавно перешагнула свой сороковой год жизни. Она чувствовала, как сохнет ее до этого плодородное тело. Каждое утро ей приходилось втирать драгоценное масло в становившиеся все заметнее морщинки у глаз и заставлять их исчезать. Она осталась стройной, как юная девушка, но ее грудь потеряла былую упругость, ранее столь прекрасный пупок был теперь окружен складками дряблой кожи. Она стремилась, чтобы их любовные игры с фараоном имели место ночью или хотя бы в сумерках, потому что не хотела, чтобы признаки надвигающейся старости были выставлены на безжалостный дневной свет и предстали взору мужа.

Рамзес, казалось, ничего из этого не замечал или, как боялась Нефертари, не подавал виду, что замечает. Он болтал с ней так же непринужденно, как всегда, был нежен и ласков, доверял ей свои самые тайные мысли и ни разу сознательно не лгал ей.

Нефертари повторила свой вопрос, потому что он на него не ответил.

— Брачная ночь? Да что в ней такого особенного? Я не думаю, что лоно у нее выглядит по-другому, чем у египтянок. — Он насмешливо улыбнулся Нефертари. — Это же не первый раз, когда я сплю с иноземкой. Гарем кишит девушками из Митанни, Нахарины, Амурру и Куша, и каждый раз я нахожу те же губы, груди, бедра, то же послушное лоно…

Нефертари ощутила, что Рамзес дает уклончивые ответы, однако ей пришлось этим удовлетвориться. Гутана же, которую теперь должны были звать Мерит-Анта, вела себя так, как будто ничего особенного ей не предстояло. Она думала о предстоящей брачной ночи и ожидала ее с равнодушием. Уже на двенадцатом году она была лишена девственности на службе богини Иштар и после этого имела дела со многими мужчинами при дворе. Для некоторых молодых придворных соблазн увлечь дочь царя был слишком велик, и тот, кто нравился Гутане, находил дверь ее спальни открытой. Если любовник ей надоедал, она распространяла слух, что он взял ее силой, и несчастного сажали на кол во дворе. Гутана, не моргнув глазом, наблюдала, как ее бывший любовник извивается на колу, проклинает ее, ревет и визжит от боли.

У царя Хаттусили было множество дочерей, но Гутана считалась настоящим демоном в женском обличье и своему поведению была обязана тем, что сейчас стала египетской царицей. Когда возник вопрос, кого из дочерей следует отослать с посольством в Кеми, Хаттусили не медлил ни мгновения. Он был рад избавиться от порочной Гутаны. Но до того ее должны были снова сделать девственницей.

— Маленькое искупление за твои злодеяния, — злорадно заметил отец, а потом ее схватили четыре сильных мужчины, в то время как опытная женщина иголкой и ниткой восстанавливала ее девственность. Гутана сцепила зубы и не издала ни звука. Ее безмерно радовало, что ее глупые добродетельные сестры получат в мужья в лучшем случае толстого придворного или мелкого вождя-данника, в то время как она, развратница, демон в женском обличье, станет царицей Египта.

Однако Хаттусили поставил некоторые условия:

— Если фараон сделает тебя, как я предполагаю, третьей супругой, я ожидаю, что ты будешь действовать в мою пользу и в пользу нашей страны. Прежде всего мне хотелось бы вернуть себе западную часть Амурру. Там находятся важные города с портами, да и полоса вдоль морского побережья очень плодородна. Я уступил эту область ради мира с египтянами. Ты же должна будешь попытаться снова выманить ее. Подари Рамзесу сына и попроси себе Амурру в качестве личного подарка. Для него это будет лишь жест, потому что, если он подарит страну тебе, она останется в Кеми. Следующим шагом могло бы быть…

— Извини, высокочтимый отец, если я тебя прерву. Ты сам часто говорил, что нельзя делать третий шаг до первого. Пока мы не можем сказать с полной уверенностью, что царь Рамзес вообще сделает меня третьей супругой. Может быть, он запрет меня в гареме, и я буду там забыта среди сотен других женщин.

— Он не осмелится! — взорвался Хаттусили. — Мои послы своевременно напомнят ему о том, что ты не какая-нибудь безымянная девка из пустыни, а дочь великого царя и владыки мира Хаттусили, у ног которого лежат десятки данников и который повелевает морями…

— Но не страной на Ниле. А она очень большая, и ее защищает громадное войско. Я выкажу покорность твоим желаниям, дорогой отец, настолько, насколько смогу.

— Да поможет тебе Иштар, — произнес Хаттусили, и ему стало немного жаль, что эта бестия исчезнет в Кеми.

Нефертари ничего не знала об этих вещах, но чувствовала, что Гутана совсем не такая безобидная и робкая, какой выказывает себя. Она приветствовала Нефертари со скромно опущенными глазами, она униженно целовала ступеньки трона и никогда не забывала обращаться к Великой Царской Супруге, именуя ее полным титулом. Иногда правда, когда внимание Нефертари было отвлечено, хеттиянка бросала на нее быстрый змеиный взгляд бирюзовых глаз — презрительный, любопытный и холодный. При дворе ее отца говорили, насколько фараон любит царицу Нефертари, и Пудучепа, Великая Супруга Хаттусили, однажды заметила:

— У египетского царя много женщин, но Супруга только одна.

«Ничего, — подумала самонадеянная Гутана, — посмотрим, так ли это будет. В конце концов Нефертари всего лишь старуха, которая закрашивает свои морщины и должна поддерживать обвислую грудь».

Хеттиянка чувствовала себя молодой, сильной и готовой ко всему, когда царь покинул праздник и повел свою третью супругу Мерит-Анта в ее покои. Гости вскочили и кричали им вслед:

— Благословение Амона да пребудет с тобой, о Могучий Бык, который правит странами и покоряет врагов. Будь сладка в любви и наполни дворец благоуханием, царица Мерит-Анта!

Старый ученый писец, однако, посмотрев вслед царю, вспомнил старую пословицу: «Берегись женщины с чужбины, потому что она подобна большой глубокой воде, водоворота которой не знаешь. Умный откажется от общения с ней…»

Спохватившись, он, конечно, выругал себя за то, что хотел, пусть в мыслях, дать наставление фараону. «То, что очень важно для нас, людей, — подумал он с почтением, — не имеет для Благого Бога никакого значения».

Старик встал, зевнул и покинул зал. В душе он был очень рад, что дома его ждет не чужеземка, а родная старушка жена, бок о бок с которой прожита жизнь. И пусть у нее осталось только восемь зубов и морщины избороздили ее лицо, она мила его сердцу.

Принц Хамвезе сопровождал свою мать в Фивы, а Озириса-Рамозе, умершего брата, — в Жилище Вечности. Юная вдова принца оплакивала своего супруга, как предписывалось церемониями, однако она видела его, имевшего слишком много дел, довольно редко и должна была собрать все свои силы, чтобы достойно сыграть роль вдовы.

Хамвезе отправился в путь, чтобы осмотреть различные храмы, как поручил ему отец, и не всегда был рад тому, что видел. В Большом зале храма Амона он заметил, что только половина колонн на южной стороне покрыта рельефами и надписями. На других колоннах работа началась и, как казалось, была прервана довольно давно. Он насчитал семнадцать колонн, поверхность которых была девственно-гладкой, к ней еще не прикасались. Хамвезе сопровождал Беки-Бекехонс, второй жрец Амона. Вежливый, внимательный, сдержанный, он старался дать на каждый вопрос короткий и точный ответ. Принц остановился и обратился к своему спутнику: