Храм фараона - Обермайер Зигфрид - Страница 137

— Прекрасная перспектива, — пошутил Пиай. — Но я в два раза старше тебя, поэтому я все-таки опережу тебя.

— А ты будешь ждать меня там?

— Ты всегда будешь там передо мной. На рельефе в моей гробнице изображен цветущий сад, и мы сидим там в час вечерней прохлады у пруда с лотосами. Мы сидим напротив друг друга и смотрим друг на друга. Так должно быть, я хотел бы, чтобы так было всю вечность.

Глаза Мерит засветились, и давление ее бедер ослабело:

— Тогда я могу отпустить тебя к Озирису прежде меня. Тем не менее я позабочусь, чтобы мы и в этой жизни не расставались слишком надолго. Доверься мне.

Между Мемфисом и Оном, священным городом бога Солнца, располагался Пер-Хапи, древний город, в котором почитали бога Нила. Там имелись скромный храм, маленькая гавань и несколько пустующих зданий. Здесь ежегодно проходило празднование пробуждения Нила. В большинстве случаев культовые действа за фараона совершал верховный жрец Мемфиса, но на этот раз прибыл сам фараон, и множество людей усеяли берег.

Рамзес и Нефертари в полном церемониальном облачении возглавляли процессию, восседая на переносном двойном троне. Они сидели неподвижно, гордые и торжественные, как и полагалось по обычаю. За ними следовали боги всех египетских областей, изображения которых, как и бога Нила Хапи, несли переодетые жрецы. Впереди всех развевалось изображение Мемфиса — Белая Стена, за ним следовали в строго установленном порядке символы Нижнего и Верхнего Египта. Жрецы Хапи несли редкие символы на золотых древках: земляной вал, заяц, кремень, пасть коровы, гарпун, рыба и другие, значение и происхождение которых знали немногие высокоученые жрецы.

Жрецы, музыканты и певцы окружили фараона, который отложил свой скипетр и в молитве простер руки к реке.

Громким голосом Рамзес произносил гимн Нилу:

— Если ты поднимаешься, человечество живет. Если ты обуян жадностью, то страдает вся страна. Когда ты выходишь из берегов, страна ликует. Ты — создатель всего, что зреет. Ты приносишь питание и наполняешь шлюзы. Ты даешь добро всем сверх меры. Ты под землей, но небо и земля слушаются тебя. Ты неподвластен никому. Никто не противится тебе, тебе не поставлено никаких границ. Могучий Хапи — вечный бог!

Как только отзвучали музыка и пение, вперед выступили четыре жреца и опустили свои горящие факелы в чан с молоком — те с шипением и дымом погасли, ибо питание и разлив, символизируемые молоком, побеждают засуху и недород, символизируемые огнем факелов.

Царь вернулся к трону, взял оба скипетра и снова сел рядом с Нефертари.

Теперь подошли представители Севера и Юга с дарами. Они вели крупный рогатый скот, овец, коз на коротких поводках, несли огромные корзины с пирогами и хлебами, кувшины с молоком, пивом и вином, а также цветы и фрукты. Другие дарили Нилу украшения, благовония и амулеты бога Хапи.

В конце этой длинной процессии с жертвоприношениями шли два жреца, которые держали длинный свернутый папирус. На нем большими красивыми знаками имевшие место жертвы магически увеличивались. Два осла превращались в тысячу тысяч, десять гекатов молока или вина — в миллион. Позолоченное украшение из бронзы становилось украшением из чистого золота, а корзины с зеленью и фруктами превращались в целый ряд повозок. Никто, конечно, не хотел обмануть милосердного Хапи. Предназначенные ему жертвы преувеличивались, чтобы показать богу, как высоко его ценят и уважают. Под звуки музыки и молитвы эти дары отдали Нилу, спокойная гладь которого вскоре покрылась яблоками, батонами хлеба и цветами, в то время как кровь жертвенного скота потоком устремлялась в реку.

По знаку верховного жреца царь встал, подошел к реке и сильным взмахом швырнул в нее оба своих скипетра. Это действо сопровождал шумный хвалебный гимн, потому что вода медленно, но явно начала подниматься. Хапи принял жертвенные дары, услышал фараона и спас страну.

Ничего больше не осталось от дворца Мерит-Анта. Слуги царя выполнили всю работу. Придворных принцессы из Хатти с богатыми дарами отослали домой. Все пожалованные ей дарственные грамоты были изъяты из архивов и уничтожены. Ее имя в хрониках было стерто. Так хотел фараон, так оно и произошло.

Праздник Зед все приближался, и по приказу Благого Бога изо дня в день в Пер-Рамзес доставлялись зерно, вино, мед и сушеные фрукты, а кроме того, стада крупного рогатого скота, овец и коз, которых устраивали в наскоро сооруженных на окраине города загонах. Вся Кеми жила в ожидании этого значительного праздника, и каждый должен был сделать свое дело, чтобы, как того желал Благой Бог, торжество оказалось несравненным.

Однако Изис-Неферт не занималась этими приготовлениями. Она замкнулась в своей злости на другую, завидовала любви, столько лет соединявшей Нефертари с царем, который теперь прекратил даже визиты вежливости ко второй супруге. Изис-Неферт чувствовала себя как никогда обойденной, забытой, замалчиваемой и презираемой. Против царя она не могла и не хотела чего-либо предпринимать, но ей надо было выпустить бурливший в ней яд. Она собрала несколько своих доверенных лиц и велела им распространить слух, что весь Мемфис потешается над принцем Сети, который, вероятно, еще ничего не знает о том, что его супруга Мерит возобновила свою связь со скульптором.

Ее люди проделали все очень ловко. Они никогда явно не утверждали, лишь хихикали и шептались по углам. Мол, слышали в Мемфисе то-то и то-то, но кто ж поверит слухам. Так возникла придворная сплетня, которую, казалось, никто всерьез не воспринимал, потому что все наряду со своими обычными обязанностями были заняты приготовлениями к празднику.

Один, однако, воспринял это серьезно. Слухи вонзились ему, как стрела в сердце, высушили язык и заставили ныть его печень. Конечно, никто не сказал принцу Сети в лицо то, что касалось его супруги. Но из намеков и нашептываний сформировалась картина, которая затмила его разум и сделала его жизнь горькой. Однако фактов не было, все выглядело слишком неопределенным, чтобы можно было действовать без обиняков, грубо, по-военному. Так продолжалось, пока один все же не осмелился назвать вещи своими именами.

Молодой военачальник Нехеми высокую должность получил совсем недавно. Он происходил из старой знати, и Сети подумал сначала, что этот мальчик, как и другие молодые люди его происхождения, раз в год из носилок будет наблюдать за своими войсками, но ошибся. Нехеми делал все, чтобы соответствовать своей должности. Он ежедневно упражнялся с различным оружием, мог управлять боевой колесницей и выказал хладнокровие и умение справиться с ситуацией, когда однажды лошади понесли. Сети начал ценить молодого аристократа, а тот смотрел на принца, как на совершенный образец. Со временем они начали выпивать по кувшину вина вместе, и тут проявилась слабость юного Нехеми. Он пил нечасто, но уж если он начинал, непременно напивался.

В тот вечер они уже почти наполовину опустошили второй кувшин, когда Нехеми сказал, едва ворочая языком:

— Принц Сети, ты должен разобраться со сплетнями, так дальше не пойдет. Скажу тебе прямо, я начинаю стыдиться за тебя.

Сети нахмурился и хотел сказать что-то, однако Нехеми схватил его за руку:

— Дай мне договорить до конца! Я знаю, что нелегко быть женатым на дочери Солнца, руки у тебя связаны. И, тем не менее, призови жену к ответу! Обратись к своему отцу, да будет он жив, здрав и могуч, предприми что-нибудь. В глазах воинов ты представляешь дурнем, который не замечает или не хочет замечать, что жена обманывает его в Мемфисе. Гуляет с ремесленником! С бывшим рабом! Уже сплетничают, что Неферури не твой ребенок. Серые глаза в Египте редки, а у того ремесленника глаза, говорят, серые. Некоторые предполагают даже, что ты намеренно остался здесь, чтобы не замечать того, что происходило в Мемфисе. Тебя подозревают в трусости, Сети!

Пока Нехеми говорил, принц опустошал один кубок за другим. Он мрачно смотрел на друга, но не пытался прервать его. Нехеми закончил, а Сети все молчал.