Бешеный медведь - Злотников Роман Валерьевич - Страница 7

Смеркалось. Солнце склонилось к лесу на западе, стало чуть прохладней, чем днем, поднялся небольшой ветерок.

Кондрат, поставив трицикл на дутых колесах у ворот, зашел во двор, подхватил на руки подбежавшего к нему сына и направился к крыльцу.

— Ну что, не вернулся Касьян?

— Нет пока, — ответил Бергер, закуривая «Пластуновские» и присаживаясь на скамейку возле крыльца, — завтра утром пойду за ним — больше ждать не могу, отпуск кончается.

Кондрату и Таисии он сказал, что прибыл в отпуск.

— Опасное это дело, Константин Карлыч. Касьян привычный, да и звери при нем. Ну как его не встретишь — плато большое.

— Я далеко не пойду. Так, с краю посмотрю.

Пока Таисия кормила мужа и сына, Бергер вышел за ворота. На плато идти и впрямь не хотелось. Он вообще не шибко любил риск и шел на него только в крайнем случае и никогда из пустой бравады. Вот Полубой — да, мог на спор пройтись на руках по перилам балкона, как было один раз в училище. Схлопотал тогда Касьян пятеро суток губы и десять нарядов на кухню. Конечно, теперь он остепенился — не мальчик, но нет-нет, да и проявлялись в нем прежние авантюрные наклонности. Впрочем, он был профессионалом, и поэтому на задании Полубой никогда не рисковал попусту.

Кирилл Небогатов тоже мог учудить что-то подобное — потомок древнего дворянского рода, он не мог допустить, чтобы кто-то что-то делал лучше него, заходила ли речь об учебе или о безумствах, свойственных юности.

К сожалению, теперь выбора не было: надо рискнуть и подняться на Змеиное плато — дольше оставаться на Луковом Камне Бергер не имел времени. Начальник разведки флота Анатолий Остапович Леонидов, за которым среди сотрудников утвердилось прозвище «царь Леонид», поставил Бергеру жесткие сроки. Через две недели, удастся получить согласие Полубоя на работу под прикрытием или нет, его заместитель обязан вернуться на Новый Петербург — следствие по делу о нападении на начальника контрразведки генерала Амбарцумяна входило в завершающую стадию. Рассвет был туманным и холодным. Бергер зябко передернулся, подумав, что согреется на ходу. Заспанный Кондрат вышел проводить его, вручил охотничий лучевик и рюкзак, набитый под завязку. На вопрос: что там, ответил — что это Таисия собрала домашних харчей, ну, и от себя он кое-что прибавил. Кондрат подмигнул, и Бергер понял, что ему будет чем отметить встречу с Полубоем, буде она состоится.

— Ну, плато ты видел — как рассветет — во-он там, над лесом, будет гряда. На нее и держи. Если до вечера не дойдешь, лучше внизу переночуй.

— Понял, — кивнул Бергер, справедливо полагая, что местные условия Кондрат знает лучше и к его советам стоит прислушаться.

К лесу он подошел еще затемно — только-только на востоке проклюнулась заря. Идти пришлось через луга, заросшие по пояс травой, и брюки от егерской формы, которую ему ссудил Кондрат, основательно промокли. В одном Бергер оказался прав — он согрелся.

Лес здесь был лиственным, преобладали дубы и клены. Подлеска почти не было, идти было легко, а когда взошло солнце, засвиристели птицы, так стало даже приятно. В лесу Бергер не был с прошлой осени, когда выбирался за грибами, и теперь с удовольствием вдыхал чистый лесной воздух.

Около полудня он остановился возле родника перекусить, отдохнул с полчаса и двинулся дальше, хотя уже чувствовал некоторую усталость — сказался малоподвижный образ жизни.

Лес незаметно менялся. Лиственные поды уступали место елям и соснам. Под ногами шуршала палая хвоя. Скоро впереди показался просвет, и через несколько минут он вышел на опушку.

Плато вздымалось прямо перед ним. За неширокой полосой поля снова начинался лес, теперь уже исключительно хвойный. Видно было, как он поднимается к плато, постепенно сходя на нет и к вершине исчезая совсем.

Бергер передохнул, прикинул, что по времени он должен успеть подняться задолго до заката, и двинулся вперед.

Уже через час он понял, что переоценил свои силы — идти на подъем было несравнимо труднее, чем по равнине, и он чувствовал, что если и доберется до плато, то перед самым заходом солнца. Деревья вокруг стали ниже, и жара уже не донимала — высота начинала сказываться.

Последний альпийский луг с цветами и звенящими над ними пчелами остался позади полчаса назад. Теперь вокруг росла чахлая трава, изредка встречался кустарник. Бергер уже не смотрел вперед и вверх — он просто шел, тупо переставляя ноги. С тех пор как миновал последние сосны и ели, он даже ни разу не закурил. Может, дело было в том, что воздух вокруг был живительный и чистый, а может, просто понял, что если закурит, то вконец собьет дыхание.

В лицо ударил холодный ветер. Бергер выпрямился и огляделся. Да, он дошел — перед ним лежало Змеиное плато. Солнце бросало на землю его длинную тень, и теперь следовало подумать, идти вперед, покричать, в надежде, что Полубой где-то рядом, или плюнуть и спуститься вниз, к лугам, и заночевать там. Редкий кустарник, мелкая выгоревшая и колючая трава под ногами — вот и вся растительность. Хотя впереди, там, где плато понижалось к середине, темнели невысокие кривые деревца, сливающиеся в сплошную полосу там, куда уже не достигал свет заходящего солнца. Правее высилось нагромождение скал, за ними, в туманной дымке, горели заснеженные пики далеких вершин Родниковых гор.

Полчаса, минут сорок светлого времени еще было, и Бергер скинул рюкзак, изрядно натерший плечи, проверил лучевик и двинулся в направлении скал, зорко глядя по сторонам. Кондрат предупредил его насчет того, что дикуши могут напасть и без предупреждения, однако Бергер надеялся увидеть их первым. Когда до скал осталось около пятидесяти метров, он остановился, решив, что достаточно сегодня испытывать судьбу. Набрав в легкие побольше воздуха, он закричал:

— Касья-ан!

Крик ударился в скалы, раздробился и вернулся многократным эхо.

Бергер постоял, прислушиваясь, потом крикнул еще раз. Нет, судя по всему, придется искать Полубоя завтра утром. Он повернулся, собираясь уходить, и замер — позади, отрезая возможность отступления, сидели два риталуса. Они были похожи, как размноженная картинка: чешуйчатые бока, острые уши, черные бусины глаз. Сидя друг от друга метрах в десяти, они тем не менее синхронно покачивали головами справа налево, как змея, завороженная флейтой факира.

— Привет, — сказал Бергер, сглатывая слюну, — давненько не виделись. Давайте сделаем так: я медленно ухожу, а вы делаете вид, что меня не видите. Идет? — Он сделал осторожный шаг вперед, и в ту же секунду риталусы переместились ближе друг к другу и припали к земле. — Все. — Бергер поднял руки, ладонями вперед. — Все, я стою и молчу.

Минут пять он стоял, боясь даже кашлянуть, затем осторожно присел, положил лучевик на землю — все равно не спасет, достал папиросы и закурил. Минут через десять станет темнеть, а зверьки уходить явно не собирались. Мысль о том, что ему придется провести ночь наедине с этими тварями, вызвала у Бергера легкий озноб. Стал донимать холод. Отсюда он видел рюкзак, там была фляга, которую положил Кондрат. Бергер представил, как обжигающая жидкость льется по пищеводу, в желудке вспыхивает мягкий огонь и все тело наполняется блаженной истомой.

— Чтоб вас черти взяли, — сказал он как можно дружелюбней в сторону риталусов, уже едва видимых в сумерках, — и Касьяна тоже. Турист хренов. В горы ему захотелось прогуляться.

Бергер достал пачку «Пластуновских». Папироса была последняя. Он злобно посмотрел в сторону своих сторожей, закурил и экономными затяжками стал всасывать горьковатый дымок. Ночь без еды — ладно, но без курева… Этого он Полубою не простит!

— Эй, — послышался внезапно где-то позади знакомый баритон, — а кого это принесло?

— Меня это принесло, — повернув голову, сказал Бергер в темноту, — осторожно, здесь две эти твари сидят. Меня сторожат.

— Костя! Елки зеленые! Ты как сюда попал? Да вставай, не тронут. Это мои ребятки.

Бергер кряхтя поднялся — ноги затекли, от холода его уже била дрожь.