Дураки умирают - Пьюзо Марио - Страница 56

Должен признаться, Озано очаровал и меня. На вечеринке он вступил в спор с самым влиятельным литературным критиком Америки, кстати, близким другом и поклонником его таланта. Но критик позволил себе высказать мнение, что публицисты — тоже люди творческие, а некоторых критиков даже можно назвать писателями. Вот тут Озано и набросился на него.

— Ах ты паршивый членосос! — орал он со стаканом в одной руке и с высоко поднятой второй, словно он хотел съездить критику по физиономии. — У тебя хватает наглости кормиться творчеством настоящих писателей и при этом заявлять, что ты тоже писатель? Ты даже представить себе не можешь, что такое творчество! Писатель создает книгу из ничего, вычерпывает ее из себя, ты это понимаешь, гребаный говнюк? Он все равно что паук, только вся паутина находится внутри его тела. А уж потом, когда книга готова, появляетесь вы и начинаете обсасывать ее. Только сосать вы и можете, ни на что другое не годитесь.

Его оппонент опешил: ведь он только что хвалил публицистические книги Озано и говорил, что они — образец творчества.

А Озано отошел к группе женщин, которым не терпелось воздать положенные ему почести. Но среди них нашлись две феминистки, и буквально через минуту-другую эта группа оказалась в центре внимания. Одна из женщин яростно кричала, наскакивая на Озано, а тот слушал с пренебрежительной улыбкой, его зеленые змеиные глаза поблескивали, как у кота. Наконец заговорил и он:

— Вы, женщины, хотите равенства, но даже не понимаете механизма власти. Ваша козырная карта — манда, и вы трясете ею перед вашими оппонентами. Предлагаете ее. Если б не половой орган, вас бы вообще никто не слушал. Мужчины могут жить без любви, но не без секса. Женщинам необходима любовь, а без секса они могут и обойтись. — Окружающие его женщины дружно запротестовали, но Озано стоял на своем: — Женщины жалуются насчет замужества, тогда как это самая лучшая сделка, которую им удается заключить в своей жизни. Замужество — что государственные облигации, которые мы покупаем за их надежность. Существует инфляция, существует девальвация. Для мужчин ценность женщин только уменьшается. Знаете почему? Потому что с годами женщины падают в цене. А мы повязаны с ними, как со старым автомобилем. Возраст бьет по женщинам куда сильнее, чем по мужчинам. Можете вы представить себе пятидесятилетнюю телку, которая затаскивает двадцатилетнего парня в свою постель? И очень мало женщин располагают финансовыми возможностями покупать юность, как это делают мужчины.

— У меня двадцатилетний любовник! — запальчиво воскликнула симпатичная женщина лет сорока.

Озано усмехнулся.

— Я вас поздравляю. Но давайте подождем, пока вам стукнет пятьдесят. Молодые конкурентки уже сейчас дают всем, так что вам придется искать любовников в начальной школе и соблазнять их обещанием купить десятискоростной велосипед. И вы думаете, что ваши молодые любовники влюбляются в вас точно так же, как молодые девушки влюбляются в мужчин? Фрейдистский комплекс отца работает на нас, а отнюдь не на вас. Должен повторить, что мужчина в сорок выглядит более привлекательно, чем в двадцать. Это заложено на биологическом уровне.

— Чушь, — возразила симпатичная сорокалетняя женщина. — Молодые девушки дурят вас, а вы им верите. Привлекательности у вас не прибавляется, зато появляется власть. И законы на вашей стороне. Когда мы придем во власть, мы изменим эти законы.

— Вы примете законы, заставляющие мужчин делать операции, чтобы с возрастом они становились уродливее. Во имя справедливости и равноправия. Вы, возможно, будете резать нам яйца. Исключительно по закону. Но это ничего не изменит. Знаете самые худшие поэтические строки? Браунинг: «Старей со мной! И лучшего дождись…»

Я стоял неподалеку и слушал. Слова Озано меня не пронимали. Я полагал, что он несет чушь. Во-первых, наши идеи насчет писательства разнились. Во-вторых, я терпеть не мог литературных разговоров, хотя прочитывал все критические статьи.

Что требовалось для того, чтобы быть писателем? Не чувствительность к чужой боли. Не тонкое понимание окружающего мира. Не состояние экстаза. Эти слова предназначались для непосвященных. Правда же заключалась в том, что писатель — тот же «медвежатник», который вертит диск сейфового замка и прислушивается к щелчкам, чтобы отыскать правильную комбинацию цифр. После пары лет усилий дверца может открыться, а ты — начать печататься. Но беда в том, что зачастую сейф оказывается пуст.

Это чертовски тяжелая работа, несущая с собой массу проблем. Ты не можешь спать по ночам. Ты теряешь уверенность в себе при общении с другими людьми и окружающим миром. Ты становишься трусом, тебя страшит повседневная жизнь. Ты уходишь от ответственности в эмоциональной сфере, но жить по-другому ты просто не можешь. Возможно, поэтому я гордился той белибердой, которую писал для журналов и книжных обозрений. Я обрел в этом определенные навыки, отточил мастерство. Я вышел за рамки неудачливого гребаного писателя.

Озано никогда этого не понимал. Он всегда стремился стать писателем и творить, хотя бы создавать иллюзию творчества. Поэтому годы спустя он не мог понять Голливуд, не мог понять, что кинобизнес еще очень молод, что это еще ребенок, не научившийся пользоваться горшком, и его нельзя винить за то, что он на всех гадит.

— Озано, вы покорили огромное количество женщин. В чем секрет вашего успеха? — спросила одна из женщин.

Все рассмеялись, в том числе и Озано. Этим он еще больше восхитил меня: мужчина, пять раз женившийся, который мог позволить себе смеяться.

— Прежде чем я подпускаю их к себе, я говорю, что все должно быть на сто процентов так, как считаю я, и не иначе. Они понимают мою позицию и принимают ее. Я всегда говорю им, что они могут катиться на все четыре стороны, если что-то перестанет их устраивать. Не надо споров, объяснений, не надо переговоров, просто встала и ушла. Я этого не могу понять. Они говорят «да» и переезжают ко мне, а потом тут же начинают нарушать правила. Они пытаются добиться, чтобы на десять процентов все было, как хотят они. А если не получают своего, затевают ссору.

— До чего замечательное предложение! — воскликнула другая женщина. — И что они получают взамен?

Озано огляделся, а потом ответил без тени улыбки:

— Их трахают.

Женщины обиделись.

Решив, что я буду у него работать, я перечитал все его книги. Ранние романы были выше всяких похвал. Великолепный сюжет, запоминающиеся персонажи, масса свежих идей. Потом книги становились все помпезнее, он все более напоминал важного человека, увешанного наградами. Но все его романы давали возможность поработать критикам, истолковать, обсудить, похвалить. Я пришел к выводу, что три его последние книги не стоят бумаги, на которой их напечатали. Критики придерживались противоположного мнения.

Я начал новую жизнь. Каждый день уезжал в Нью-Йорк и работал с одиннадцати утра до вечера. Помещения, которые занимала редакция книжного обозрения, впечатляли размерами. И везде, везде лежали книги. Каждый месяц они поступали тысячами, тогда как в неделю мы могли публиковать порядка шестидесяти рецензий. Но просмотреть требовалось все. Своих работников Озано гладил по шерстке. Постоянно спрашивал меня о моем романе, даже предлагал прочитать, прежде чем я отправлю его в издательство, и дать квалифицированный совет, но я из гордости отказывался. Несмотря на его славу и мою безвестность, я считал себя лучшим романистом.

Проведя долгий вечер за составлением плана работ, какие книги рецензировать в каком номере и кому дать заказ на рецензию, Озано пил виски из бутылки, которая хранилась в его столе, и читал мне пространные лекции о литературе, жизни писателя, издателях, женщинах — короче, по любой занимающей его на тот момент теме. Последние пять лет он продолжал работу над своим большим романом, тем самым, который должен был принести ему Нобелевскую премию. Даже получил под него у одного издательства огромный аванс. Издатель давно уже нервничал и теребил Озано. Тот злился.