Дураки умирают - Пьюзо Марио - Страница 65

А потом, совершенно неожиданно, у меня возникли совершенно другие проблемы. Жена Арти, Пэм, позвонила мне на работу. Сказала, что хочет повидаться со мной по важному делу, причем без Арти. Могу я приехать немедленно? Я запаниковал. Признаюсь, я всегда тревожился из-за Арти. Он еще больше похудел, всегда выглядел очень усталым. Сказать, что случилось, по телефону она отказалась. Но успокоила меня хотя бы тем, что к болезням ее звонок отношения не имел. У нее и Арти, похоже, назревал личный конфликт, и ей требовался мой совет.

Я, конечно же, облегченно вздохнул. Внутренне. Вероятно, сложности возникли у нее, а не у Арти. Но я ушел с работы пораньше и поехал к ней на Лонг-Айленд. Арти жил на северном берегу, а я — на южном. Так что наши дома разделяло не такое уж большое расстояние. Я полагал, что смогу выслушать ее и вернуться домой к обеду, может, чуть задержусь. Так что Валери я звонить не стал.

Мне всегда нравилось приезжать к Арти. Его пятеро детей постоянно приглашали к себе друзей, так что в доме всегда было шумно. Пэм ничего не имела против. Она кормила их пирожками и пирожными, поила молоком. Одни дети смотрели телевизор, другие играли на лужайке. Я поздоровался с ними, они — со мной. Пэм увела меня на кухню, усадила у большого окна. Налила кофе. Долго смотрела на свои колени, потом вскинула на меня глаза:

— У Арти появилась любовница.

Пэм родила пятерых, но выглядела очень молодо и не могла пожаловаться на фигуру. А ее невинное личико завораживало. Чем-то она напоминала мадонну с полотен итальянских живописцев. Родилась она в маленьком городке Среднего Запада, где ее отец был президентом небольшого банка. В трех поколениях ее предков ни у кого не было больше двух детей, так что родители считали ее героиней-мученицей. Они не понимали, как их дочь могла родить аж пятерых. Я тоже не понимал. Однажды спросил Арти и услышал в ответ: «Это личико а-ля мадонна скрывает одну из самых сексуально озабоченных жен Лонг-Айленда. И меня это очень даже устраивает». Если бы так отозвался о своей жене кто-то другой, меня бы покоробило.

— Ты счастливчик.

— Да, — кивнул Арти. — Но я думаю, что она жалеет меня. Из-за детства, проведенного в приюте. И хочет, чтобы я никогда больше не испытывал одиночества. Что-то в этом роде.

— Значит, ты счастливчик вдвойне.

Теперь же, после того как Пэм выдвинула свое обвинение, во мне закипела злость. Я знал Арти. Я знал, что он не может обманывать жену. Не может подвергать опасности семью, которую создал, счастье, которым наслаждался.

Плечи Пэм поникли, на глаза навернулись слезы. Но она пристально всматривалась в мое лицо. Если бы Арти завел любовницу, он мог рассказать об этом только мне. И она надеялась, что взглядом или мимикой я выдам секрет.

— Это неправда, — твердо заявил я. — Женщины всегда бегали за Арти, и он это ненавидел. Более верного мужа просто нет. Ты знаешь, я бы не стал его покрывать. Я бы его не выдал, но покрывать бы не стал.

— Знаю, — кивнула Пэм. — Но трижды в неделю он приходит домой поздно. А вчера вечером я обнаружила помаду на его рубашке. И он звонит кому-то по телефону, после того как я ложусь спать. Он звонит тебе?

— Нет, — ответил я. Мне стало не по себе. Я по-прежнему не верил, что Арти мог закрутить роман на стороне, но теперь не оставалось ничего другого, как во всем разбираться.

— И он тратит деньги неизвестно на что. — Слезы уже катились по щекам Пэм.

— Сегодня он обедает дома? — спросил я.

Пэм кивнула. Я снял трубку, позвонил Валери и сказал, что обедать буду у Арти. Такое случалось, когда у меня вдруг возникало желание повидаться с братом, так что Валери не удивилась и не стала задавать вопросов. Положив трубку, я повернулся к Пэм:

— На меня еды хватит?

Она улыбнулась, кивнула:

— Конечно.

— Я встречу его на станции. До обеда мы все выясним. Гарантирую, мой брат невиновен.

— Хотелось бы верить. — В голосе Пэм слышалось некоторое сомнение, но слезы высохли.

На станции, ожидая поезд, я жалел Пэм и Арти. Но к моей жалости примешивалась толика самодовольства. Обычно Арти вытаскивал меня из беды, но наконец-то пришла моя очередь. Несмотря на улики — помада на рубашке, задержки, звонки глубокой ночью, — я знал, что в принципе Арти ни в чем не виновен. В худшем случае какая-то молодая девушка проявила невиданную настойчивость, а защита Арти с годами стала давать сбои. Но даже теперь я в это особо не верил. Я всегда завидовал Арти, знал, что женщины никогда не посмотрят на меня так, как смотрели на него. Теперь я испытывал удовлетворенность: уродливость иной раз приносила дивиденды.

Сойдя с поезда, Арти не удивился, увидев меня на платформе. Я и раньше приезжал неожиданно и встречал его на станции. Обычно его это радовало. Но сегодня в его глазах особой радости не читалось.

— Что это ты тут делаешь? — спросил он, обнимая меня с улыбкой на губах. Очень уж обаятельная у него была улыбка. Женщины от нее просто млели.

— Приехал, чтобы спасать тебя, — весело ответил я. — Пэм собрала на тебя компромат.

Арти рассмеялся.

— Господи, неужели опять? — Ревность Пэм всегда вызывала у него смех.

— Да, — кивнул я. — Ты поздно приходишь домой, кому-то звонишь глубокой ночью, и, наконец, классическая улика: помада на рубашке. — Я пребывал в прекрасном настроении: приятно встретить Арти, поболтать с ним, зная, что все это ерунда.

Но Арти внезапно опустился на одну из скамеек, что стояли на платформе. Усталость тяжелым грузом легла на его плечи, отразилась на лице. Я в некотором смущении стоял рядом.

Арти поднял на меня глаза. Во взгляде читалась жалость.

— Не волнуйся, — попытался успокоить его я. — Я все улажу.

Он выдавил из себя улыбку.

— Мерлин-маг. Тогда надевай свой гребаный колпак со звездами. Или хотя бы сядь. — Он достал сигарету. Я вновь подумал, что он слишком много курит. Сел. Начал лихорадочно соображать, как же залатать брешь, возникшую в его отношениях с Пэм. Знал я лишь одно: мне не хотелось лгать Пэм и не хотелось, чтобы ей лгал Арти.

— Я не наставляю рога Пэм. И это все, что я хочу тебе сказать.

Конечно же, я ему поверил. Он никогда мне не лгал.

— Хорошо, — кивнул я. — Но ты должен объяснить Пэм, что происходит, а не то она сойдет с ума. Она позвонила мне на работу.

— Если я скажу Пэм, мне придется говорить тебе. Слушать ты не захочешь.

— Так сразу скажи мне. Какая разница! Ты всегда говоришь мне все. К чему менять заведенный порядок?

Арти бросил окурок на бетон платформы.

— Хорошо. — Он положил руку мне на плечо, и мне вдруг стало страшно. В детстве он всегда так делал, чтобы утешить меня. — Только не прерывай.

— Как скажешь.

Меня бросило в жар: я понятия не имел, о чем сейчас пойдет речь.

— Последнюю пару лет я пытался разыскать нашу мать. Кто она, где, кто мы такие. Месяц тому назад я ее нашел.

Я встал. Отпрянул от скамейки. Арти последовал за мной. Вновь попытался обнять.

— Она пьяница. Она красит губы помадой. Очень хорошо выглядит. Но она одинока в этом мире. Говорит, что хочет увидеть тебя, говорит, что тогда она ничего не могла…

— Хватит, — оборвал я его. — Не надо больше ничего говорить. Ты можешь делать все, что хочешь, но я увижу ее скорее в аду, чем живой.

Я развернулся и направился к автомобилю. Сел за руль, Арти — рядом. Когда мы подъезжали к его дому, я уже совладал с нервами.

— Тебе лучше рассказать обо всем Пэм.

— Я расскажу, — согласился Арти.

Я остановил машину на подъездной дорожке.

— Пообедаешь с нами? — спросил Арти, открывая дверцу.

— Нет.

Я наблюдал, как он идет к дому в сопровождении детей, игравших на лужайке. Потом вырулил на шоссе и поехал домой. Очень медленно и осторожно. В ситуациях, когда люди начинали суетиться, я вел себя предельно осторожно. Выработал в себе эту привычку. Войдя в дом, по лицу Вэлли понял, что она в курсе. Дети уже спали, обед стоял на столе. Она погладила меня по голове, пока я ел. Села напротив, ожидая, когда я заговорю. Потом вспомнила: «Пэм просила позвонить ей».