Путешествия по Китаю и Монголии. Путешествие в Кашгарию и Куньлунь - Певцов Михаил Васильевич - Страница 26

Спустя несколько дней по приезде мы с переводчиком в сопровождении 12 казаков отправились в местечко Чже-мисса, лежащее в 40 верстах от Гучена к западу, на большой дороге в Манас. Эта дорога считается совершенно справедливо самою лучшею во всем Западном Китае и представляет старинный благоустроенный тракт. Она идет среди роскошной равнины, покрытой во многих местах тенистыми ильмовыми перелесками, и пересекает множество ручьев, через которые везде устроены прочные мосты. По сторонам дороги сохранились еще местами старинные столбы — высокие каменные усеченные пирамиды, отстоявшие одна от другой на 3 ли. По дороге двигалось множество обозов и шли по направлению к Манасу нестройными толпами китайские войска. В местечке Чжемисса, куда мы ехали, был расположен в это время другой корпус китайских войск, которым командовал генерал Цин-Цзянь-цзюнь, занимавший в то же время должность военного губернатора Илийской провинции, или Или-су, как называют ее китайцы. К этому генералу мы имели надобность и потому поспешили отъездом, чтобы застать его еще в Чжемисса, так как он собирался тоже вскоре со своим корпусом под Манас.

Не доезжая местечка, мы направили нашего чичероне-китайца с визитной карточкой вперед, а сами поехали шагом. Через полчаса прибыл наш посланный и передал приглашение корпусного командира, просившего нас прямо в свой дом. Он жил в большой цитадели и занимал обширное здание с садом, в котором для нас тотчас по прибытии нашего посланного были раскинуты две юрты. Одна из них, весьма изящная, с постелью, стеклянными дверьми и мебелью, предназначалась для меня и переводчика, а в другой, попроще, поместили казаков. Когда мы расположились в отведенном помещении, генерал прислал своего адъютанта с извинением, что он не мог предложить квартиру в самом доме, так как в нем, по случаю скорого отъезда, производилась упаковка вещей. Вслед за тем нам подали превосходный чай и обед (уфап), состоящий по крайней мере из 20 блюд, из которых иные могли бы, по всей справедливости, служить украшением самого изысканного стола, если при этом отбросить мысль о той грязной обстановке, при которой эти блюда изготовляются.

Около 7 часов вечера нас посетил корпусный командир. Это был мужчина лет 45, высокого роста, стройный, с выразительной физиономией и важной осанкой. Говорил он как-то особенно, с сильной интонацией и жестами, сопровождая по временам свою плавную речь междометиями. По всему было заметно, что этот человек обладал недюжинным умом и проницательностью. Из разговора, продолжавшегося между нами около часа, я вынес убеждение, что он хорошо понимал положение дел в Западном Китае и обладал весьма солидными географическими сведениями об этой стране. Переговорив о чем следовало, генерал отправился к себе, обещаясь навестить нас утром, и просил не уезжать без завтрака.

По уходе корпусного командира к нам в юрту собралось несколько штабных его офицеров и чиновников. Все это были люди молодые, веселые и любезные. На досуге мы стали расспрашивать их о житье-бытье и кстати о корпусном командире. От них мы узнали, что Цин-Цзянь-цзюнь был человек весьма суровый, т. е., по-нашему, просто деспот; он не спускал ни малейшего проступка своим подчиненным, а за тяжкие преступления, как, например, убийство, грабеж и т. п., всегда казнил, в силу данной ему власти, смертной казнью. Преступникам отрубали головы и выставляли их на воротах цитадели. В течение зимы 1875/76 г. Цин-Цзянь-цзюнь казнил таким образом 17 человек, преимущественно солдат. За месяц до нашего прибытия были казнены во рву цитадели три солдата за убийство с корыстною целью местного купца. За менее тяжкие преступления наказывают бамбуковыми палками, а при допросах нередко подвергают мучительным пыткам.

От этих же офицеров и чиновников мы, между прочим, выведали кое-что и об отношении китайцев к пленным дунганам. Так, они сообщили нам, что всех без исключения взятых в плен мужчин-дунган китайцы предают смертной казни, отрубая головы или расстреливая, а иногда просто режут как попало. Малолетних же детей обоего пола, случайно захваченных, щадят и отдают на воспитание мирным мусульманам, проживающим в г. Гучене и еще кое-где у северного подножия Тянь-Шаня. Женщин уводят в рабство и продают в наложницы офицерам и чиновникам. Часто эти несчастные, потерявшие уже все, что только могло их привязывать к земной жизни, перепродаются из рук в руки, даже проигрываются в карты и кости, или же просто отнимаются старшими от младших, сильными от слабых. Многие не выносили тяжелой и позорной неволи и умерщвляли себя, другие бежали в горы или в пустыню и там пропадали бесследно, немало сходило, как нам говорили, этих несчастных женщин от горести с ума. Поэтому владельцы держали их взаперти, под строгим надзором, и цена на этот живой предмет позорной торговли стояла, по китайским меркантильным соображениям, весьма высокая — от 100 до 200 лан. Но оставим лучше эти грустные воспоминания и будем продолжать рассказ о Цин-Цзянь-цзюне.

Командуя корпусом, Цин-Цзянь-цзюнь занимал, как выше сказано, в то же время должность военного губернатора. Содержания от казны по этим двум должностям он получал около 4000 лан (8000 р.) да на экстраординарные расходы 10 000 лан. Сверх того, к Новому году присылались ему от императора в подарок чай и шелковые материи. Жил он как подобает настоящему китайскому вельможе. У него было 40 человек прислуги да около 20 человек мелких чиновников, исполнявших разные домашние поручения. В конюшнях стояло до 50 лошадей и несколько десятков мулов. В обширной кухне, помещавшейся во дворе, 4 повара, которым помогали еще мальчики, готовили ежедневно утром и вечером кушанье для генеральского стола. К обеду подавалось не менее 20 блюд, а в особых, торжественных случаях — блюд 40. Цин-Цзянь-цзюнь был женат, но бездетен. Жена занимала отдельную половину дома, где помещалась и вся женская прислуга. Женщины высшего и среднего классов в Китае вообще ведут почти затворническую жизнь. Они никогда не показываются при мужчинах-гостях, даже близко знакомых, а если и появляются, то лишь мельком. У низших классов такой строгой замкнутости для женского пола не существует, но все-таки и там женщины редко появляются в обществе мужчин, хотя на улицах все вообще показываются нередко.

Около 9 часов вечера в цитадели, где мы помещались, раздались один за другим три пушечных выстрела. С последним караульщики и часовые, расставленные по крепостной стене, начали свой обычный обход с барабанами, бубнами, тарелками и трещотками. Позднее к этому грохоту присоединились еще ружейные выстрелы, раздававшиеся по временам в разных местах на стене. Мы, признаться, немало проклинали китайский гарнизонный устав и его сочинителей, лишивших нас на этот раз сна. У китайцев, кроме того, существует весьма странное обыкновение подавать сигнал пушечным выстрелом каждый раз, когда корпусный командир выезжает из своей квартиры, хотя бы на короткое время.

Утром нас угощали сначала чаем, а потом подали завтрак, или, лучше сказать, целый обед, блюд в двенадцать. После завтрака к нам пришел Цин-Цзянь-цзюнь и просидел у нас около получаса, ловко выпытывая о состоянии наших вооруженных сил близ китайской границы. Но почтенный генерал ошибся в расчете и должен был переменить разговор. Поблагодарив за прием и простившись с ним, мы отправились в сопровождении офицера, которому поручено было проводить нас обратно в Гучен.

В июле, не помню которого именно числа, мы с товарищем были приглашены на обед к главному интенданту китайской действующей армии, генералу Дао-Таю, оставшемуся с интендантством по выступлении войск под Урумци и Манас в Гучене. Около полудня мы отправились из нашего лагеря в город, в одной из цитаделей которого проживал этот генерал. Хозяин встретил нас на веранде своей квартиры, состоявшей из нескольких больших и светлых комнат, и пригласил в приемную, в которой нам тотчас же подали чай. Вслед за нами стали прибывать поодиночке и остальные гости, приглашенные на обед и состоявшие исключительно из подчиненных генералу чиновников. При входе в приемную они почтительно приседали перед своим начальником, делая как бы книксен, и при этом забавно жестикулировали. На их приветствия генерал отвечал легким поклоном и жестикуляцией, но далеко не такой вычурной или почтительной, как, вероятно, следует ее понимать. Каждому вновь прибывшему предлагался чай и кальян.