Белый - Хансен Эва - Страница 28

Обернутый полотенцем, он почти сидит на моих коленях, мои руки немедленно оказываются разложенными в стороны, а его пальцы обследуют, как и со спины, каждую клеточку, заставляя меня изгибаться дугой.

– Что, щекотно?

– Ларс!

– Знакомая песня. Покрутись, покрутись, я люблю, когда ты извиваешься. – Его глаза заглядывают в мои. – И не только под моими руками, но и сама. Поняла?

И вдруг он переворачивается, подхватывая меня, и я каким-то непостижимым образом оказываюсь сидящей на нем верхом.

– Однажды одна скромница попросту изнасиловала меня на этом самом диване и грозилась повторить. Я готов стать жертвой…

Он не дает мне опомниться, крепко беря за талию:

– Давай, девочка!

И я «даю». Вопреки своему смущению, своим страхам, всем комплексам и сомнениям делаю все, как заправская жрица любви (черт, кто их знает, как именно они делают?). Больше всего я, кажется, боюсь его вопроса: где я этому так научилась? Я не училась, тело самое подсказывает, как двигаться, что делать, а его руки помогают, направляют, поддерживая мою талию и задавая ритм.

У меня внутри плаг, а потому ощущения особенно яркие у обоих.

– Хорошо! Еще, Линн, еще!

Наступает тот самый момент, когда мои глаза распахиваются в пол-лица, а дыхание останавливается на коротком вдохе. Вовремя, потому что Ларс резко опускает меня вниз и прижимает, не позволяя подняться. Внутри все сокращается с бешеной силой. Вот когда нужна ярость львицы! Ларс подо мной не то стонет, не то рычит…

Бурно кончив, я просто сваливаюсь ему на грудь без сил. Ларс гладит мои волосы, восхищенно шепча:

– Ты сумасшедшая девчонка! Развратница!

И вдруг его руки оставляют мои волосы, одной он прижимает меня за спину, не позволяя перекатиться на диван, а вторая рука спускается к плагу и начинает его теребить. Я взвиваюсь:

– Ларс!

– Ау?

– Так… нечестно…

Дыхание сбивается снова, потому что еще не пришедшее в себя тело готово реагировать снова.

– Кончи еще раз, ну кончи…

Он добивается своего, мало того, заставив меня поднять голову и смотреть ему в глаза.

– Ты… садист…

– Угу. Я хочу видеть твои расширенные зрачки, видеть, что ты испытываешь, когда кончаешь.

– Кто из нас сумасшедший? – ворчу я, пытаясь спрятаться от его взгляда. Не удается, Ларс несет меня в душ, по пути ехидно сообщая:

– По статистике женщина может кончать в два раза больше, чем мужчина. Надо попробовать.

– Прекрати!

– Я еще не начинал…

Вытирая меня полотенцем, он обещает:

– Но прямо сегодня начну ставить такой эксперимент. И вообще тебя пора пороть, давно попа плетки не получала.

Я вздрагиваю. Все очарование снимает как рукой, внутри что-то щелкнуло и выключилось. Чертова плеть, при одном слове я слышу ее свист и крики Марии, у которой в кровь располосована спина. Меня саму там не били, но видеть, как плеть оставляет багровые следы на спинах других не легче.

Руки невольно рвутся к ушам – закрыть, чтобы не слышать этот свист.

Вот и вся любовь…

– Что, Линн, что?!

Я дышу тяжело, клапан ни при чем, все роскошные ощущения словно смывает накатившей волной воспоминаний. А ведь всего пять минут назад было так хорошо.

Я закрываю лицо руками и начинаю плакать.

– Прости, я ненормальная…

Ларс прижимает меня к себе, снова гладит по голове, целует в макушку:

– Нет, все хорошо, все будет хорошо, моя родная…

Теперь я точно знаю, что всего лишь воспоминание о свисте плети может испортить самый роскошный секс. Понимаю и ужасаюсь этому, потому что поселившийся в моей голове страх способен испортить не только секс, но и отношения с Ларсом похуже ревности и отравить всю мою жизнь.

Ларс еще долго пытается привести меня в нормальное состояние, но я-то знаю, насколько все серьезно.

Когда мы уже одеты и собираемся уходить, я, основательно искусав губу, мрачно объявляю:

– Я схожу к психиатру.

Он притягивает меня к себе:

– Зачем?

– Ну, я ненормальная, если могу вдруг услышать свист плети…

– Ты никуда не пойдешь, просто мы перестарались, слишком много за один раз. Нельзя наверстывать упущенное такими темпами.

Я киваю, словно соглашаясь, но понимаю, как трудно будет жить дальше.

Всю дорогу до дома я мрачно размышляю над тем, имею ли право портить жизнь рядом с собой и Ларсу тоже.

Он все понял, остановив машину возле нашего дома, поворачивается ко мне, привычно берется за мой подбородок, поворачивает к себе:

– Тебе понравилось сегодня?

– Да.

– Давай ездить туда чаще? Линн, – его губы касаются мочки моего уха, – ты даже не представляешь, какая ты восхитительная любовница!

– Чем? Тем, что в ненужный момент вдруг вспоминаю свои страхи и…

– Нет, восхитительно сначала пробуждать твой огонь, раскрепощать тело и желания, а потом получать сумасшедший секс с оседлавшей меня амазонкой. Ради твоего бешеного взгляда стоит постараться.

Ларс ласково и одновременно восхищенно смеется. От его смеха мне становится много легче, словно внутри отпускает какую-то сжавшуюся пружину. Появляется надежда, что я сумею преодолеть все свои страхи…

Даг решил сходить в миграционную службу, хотя прекрасно понимал, что там услышит, и еще побеседовать в госпитале с одной из бывших пленниц – Верой. Также необходимо расспросить персонал о том, кто мог войти в палату к Маргит Стринберг, чтобы отключить поддерживающую ее жизнь аппаратуру. Охранник клялся, что никого неположенного не допускал, но Вангер обычно мало верил таким клятвам… Ведь аппаратуру-то отключили. Она не отключается сама, для этого нужна чья-то злая воля.

В миграционной службе неожиданностей не случилось, да, с Софией Иванич работала Кайса Стринберг. Куда Иванич делась? Она медсестра, помогли найти работу и сняли с учета пособий по безработице. София получила свои подъемные, все было хорошо. Прошло два года после того, как София Иванич пересекла границу Швеции, у женщины был вид на жительство, как у беженки, и больше она в опеке не нуждалась.

Жива ли Иванич?

Инспектор изумленно вскинула взгляд на Вангера:

– Скажите, вы знаете, что делает и как живет каждый, кто встречается на вашем пути по работе? В Швецию прилетают, приплывают, приезжают и даже приходят тысячи иммигрантов, разве мы можем отследить судьбу каждого? Мы помогаем получить документы, найти работу, устроиться в новой жизни, но через два года они уже шведы и дальше ваша обязанность отслеживать, чтобы они были живы.

Вангер рассмеялся:

– Вы правы, дальше наша обязанность. Кстати, София Иванич исчезла, а женщина, жившая по ее документам, по крайней мере последние месяцы, убита. И у нас есть подозрения, что она была членом той самой банды, в которой состояли Кайса Стринберг и Бригитта Ларсен.

Глаза инспектора округлились от ужаса, но что она могла возразить?

А Даг вдруг задумался: как долго Эмма Грюттен работала по документам Софии Иванич? Нужно узнать или поручить Дину сделать это.

Ему самому предстояла беседа с едва пришедшей в себя девушкой, которой чудом удалось выжить. Причем не просто беседа, требовалось заставить бедолагу вспомнить многое из того, что она очень хотела бы забыть. Даг никогда не отличался особым тактом, иногда даже не замечал, что обижает собеседника, а потому старался в таких случаях отправлять на беседу Фриду. Но сегодня Фриды не было, мысль о том, почему, старался гнать от себя сам Даг, он очень не любил выяснять отношения и задумываться над чужими проблемами, не относящимися к работе.

За прошедшие дни у Веры спала опухоль с подбитого глаза, синяк изменил цвет, но середина все равно была фиолетовой. Перевязана рука, невозможно наступить на ногу без костыля, но она жива и даже пыталась ходить. Когда Вангер был у нее в предыдущий раз, Вера лежала пластом.

О банде рассказывала на удивление спокойно, но Вера слишком плохо говорила по-английски, чтобы беседа получилась полноценной. И все же Даг задал два особенно интересующих его вопроса: видела ли она в банде человека с вот такой татуировкой?