Расставание в голубом - Макдональд Джон Данн - Страница 14

– Если хочешь готовить – то пора.

– Конечно, Трев.

– Не зажаривай слишком сильно.

– Да, дорогой.

– И не смей быть такой смиренной.

– Я попробую.

После того как мы пообедали и она вымыла камбуз, я привел ее в салон и спросил, чувствует ли она себя в силах отвечать на вопросы.

– Вопросы о чем?

– О Джуниоре Аллене.

Ее губы задергались, и она на секунду прикрыла глаза. Потом подняла веки и вздохнула:

– Спрашивай.

Но сначала я должен был ей кое-что рассказать. Я хотел, чтобы она понимала, почему я мучаю ее вопросами и что я хочу узнать. В городке до нее доходили слухи о Джуниоре Аллене и сестрах Бэрри. Я выложил ей все, что знал сам.

В какой-то момент вновь обретенное ею спокойствие стало рассеиваться как дым. Она посмотрела на меня, стоя против света, и проговорила:

– Когда он вернулся, у него было с собой много денег. Я ничего ему не давала. Значит, и катер, и все остальное он купил после того, как нашел что-то в том месте, где жил?

– Другого объяснения нет.

– Но что же это могло быть?

– Что-то такое, с чем ему пришлось ехать в Нью-Йорк, чтобы обратить это в деньги.

– Скажи, Тревис, что тебе-то до этого?

Я попробовал ответить ей доброй улыбкой, но, судя по лицу ее, у меня это плохо получилось.

– Я хочу отобрать у него это что-то, – признался я севшим голосом.

– Я не понимаю.

– Ну, часть оставить себе, а часть отдать Кэтти.

– Она для тебя что-то значит?

– То же, что и ты.

Она обдумала мой ответ.

– Это... Это то, чем ты зарабатываешь себе на жизнь?

– Это – из серии тех дел, за которые я берусь, когда начинаю нуждаться в деньгах.

– Но... Он ведь такой опасный человек. И может быть, он уже все истратил. Но даже если и нет, каким образом ты собираешься что-то отнять у него? Мне кажется, не убив его, этого не сделать.

– Я расцениваю это как обычный деловой риск, Лоис.

Недавно появившийся на ее щеках румянец исчез, кровь отлынула от нежного лица.

– Как ты можешь говорить такие ужасные вещи? Со мной ведь... ты был таким великодушным.

– И какая связь?

– Но, видишь ли...

– Вижу, что ты полная дура, Лоис. Ты прочла то, что было написано у меня на обложке. Ты отнесла меня к определенной категории людей. Если теперь я не подхожу под созданный в твоем воображении образ, не моя вина.

После долгой паузы она спросила:

– Но разве ты не растрачиваешь... попусту?

– Не растрачиваю – что?

– Себя! Разве ты не начинаешь понемногу деградировать? Прости, что я так говорю. Но это как в фильмах об Африке. Лев убивает, потом появляются хитрые шакалы, отхватывают по куску и убегают. Трев, у тебя светлая голова, и ты так чувствуешь людей. И у тебя... У тебя дар нежности. И сострадания. Перед тобой же открыты все дороги!

– Ну конечно! – Я вскочил и принялся мерить шагами салон. – Как я об этом не подумал! Сижу тут, трачу лучшие годы на этой вшивой посудине, по уши уйдя в заботы о раненой голубке, вместо того чтобы бороться и искать? Да кто я такой, чтобы не тянуть лямку? Кто я такой, чтобы не беспокоиться о собственности и о том, как ее уберечь? Я бы миллионы мог заработать на страховании жизни. Большому кораблю – большое плавание! И может быть, еще не поздно. Подыскать себе девочку, а потом с головой во все это. Акции, курсы, фонды, пикнички, полированный стол, голосуем за своих, и стрижка бобриком, чем-могу-служить. А уж когда стану уважаемым гражданином, смогу оглянуться на...

Я услышал тихие рыдания. Она сидела, низко склонив голову. Подойдя и взяв ее за подбородок, я поднял ее голову и посмотрел в заплаканные глаза.

– Пожалуйста, не надо, – сказала она.

– Ты будишь во мне худшее, девочка.

– Я знаю, это не мое дело.

– Не могу не согласиться!

– Но... из-за кого все это?

– Лоис, я никогда не узнаю тебя настолько хорошо, чтобы попробовать перед тобой исповедаться.

Она попыталась улыбнуться.

– Да уж яснее некуда.

– И как бы ты ни окружала меня в своих фантазиях романтическим ореолом, я вовсе не трагический герой. И слишком люблю себя, девушка.

– Будь это правдой, ты бы так не говорил.

– Прости мне мои маленькие шалости.

Она поежилась, собираясь с мыслями.

– Я благодарна тебе. Попробую ответить на твои вопросы.

– Что он говорил о деньгах?

Она очень старалась. Сидела прямо и послушно, как прилежная ученица на уроке.

– Он говорил, что ему больше никогда не придется работать. Да, он повторял это на все лады. И еще сказал, что никогда ни цента не потратит на женщину. У него на катере был какой-то тайник, где он держал наличные. А может, и не только наличные... – произнесла она странным голосом.

– А что еще?

– Дай вспомнить, – поморщилась она.

Лицо ее застыло. Она словно вслушивалась в себя, как это бывает с каждым, кто пытается уловить смутные обрывки воспоминаний.

– Какой-то неровный синий осколок, похожий на детский стеклянный шарик, – наконец проговорила она. – В тот день было очень жарко. Жарко до изнеможения, и никакого намека на ветерок. Ослепительно сверкала вода. Я выпила слишком много и еле держалась на ногах. Их голоса доходили до меня, как сквозь вату. Они вечно о чем-нибудь спорили и орали друг на друга. Он что-то ей показывал, и это что-то упало на палубу, такой синий осколок... Он покатился по циновке прямо к ней. Она кинулась к нему, схватила и засунула за щеку, как ребенок. Думаю, ей не было и восемнадцати, но она была стара, как всё зло этого мира. Он страшно разозлился и рванулся к ней, а она побежала, смеясь над ним. Он гонялся за ней по всему кораблю, и, когда загнал в угол, она прыгнула за борт. Высунув голову из воды, она визжала и хохотала над ним. Она была голой, и под водой ее тело казалось совсем черным. Ее тень колыхалась на белом песчаном дне. Он сбегал и принес ружье. Странно, я почти не слышала выстрелов, но фонтанчики от пуль взлетели вверх совсем близко от нее. Она сразу подплыла к лесенке и вскарабкалась на борт. Он схватил ее за шкирку, она выплюнула осколок в подставленную ладонь, а потом он избил ее так, что остаток дня она прохныкала на койке в трюме. Осколок был очень темного синего цвета. Он все не мог успокоиться, опять заходился и орал внизу, понося ее на чем свет стоит. Один или два раза он спускался в трюм и добавлял ей.

Лоис посмотрела на меня мертвыми глазами и медленно произнесла:

– Видимо, я запомнила это потому, что больше они не оставляли меня в покое так надолго. После я все думала о ружье. Пыталась найти его, но не смогла. Однажды он застал меня за этим и обо всем догадался. Он отдал меня ей и смотрел, как она избивает меня. Она делала вид, что колотит меня сильнее, чем это было на самом деле. Не потому, что она жалела меня. Просто боялась, что я выйду из строя и не сумею больше ей помогать. Она была очень крепкой, жилистой и выносливой. Ее икры и бедра напоминали тяжелое полированное дерево, она всегда хохотала без причины и вечно пела противным визгливым голосом на скверном французском. Пока я жила одна, Трев, до того, как ты приехал, я все время слушала это ее пение, громкое и отчетливое, словно из соседней комнаты.

Отблеск прежнего безумного огня появился в ее глазах.

– Хочешь, я спою тебе, как Фанка?

Ее начало трясти. Я бросился за таблетками и дал ей одну, из тех, что посильнее. Она не пыталась сопротивляться. Через четверть часа она спала в своей кровати.

Заставив себя забыть о черной, как смерть, Фанке, я принялся обдумывать план действий. Меня не слишком привлекала поездка в Ливенуорт. Стараться что-либо вытянуть из служащих тюрьмы – пустая затея. Они живут по инструкции, им требуются документы, удостоверения и бумаги, подтверждающие твои полномочия, а если ты всего этого предъявить не можешь, то сразу начинают интересоваться, не намерен ли ты устроить чей-нибудь побег. Я решил оставить этот вариант на крайний случай. Подергаю сначала за остальные ниточки и, если уж все они оборвутся и другого выхода не будет, отправлюсь в Канзас, прощупаю почву там и попробую кого-нибудь расколоть.