Король и Королева Мечей - Арден Том Дэвид Рэйн - Страница 19

Кинжал легко пронзает его живот.

Луна озаряет выпученные белки, но Отверженный не издает ни звука. Он молчит даже тогда, когда лезвие кинжала скользит выше и вспарывает его грудь, снова опускается и снова скользит вверх.

Еще мгновение — и все кончено.

Человек в плаще удовлетворенно вздыхает, почувствовав, как повисает на его руках отяжелевшее мертвое тело. Почему он убил Отверженного? Быть может, его охватило сострадание, по силе сравнимое с похотью, и ему страстно возжелалось удалить из мира живых этого несчастного? Легким движением он выдергивает кинжал, быстро, умело закрывает рану лохмотьями, поднимает почти невесомое тело и несет его к парапету.

Воздух так сыр и плотен, что всплеска воды почти не слышно.

Человек в плаще спешит прочь, громко стучат его каблуки по мостовой. Впереди его ждут узкие улочки, ведущие ввысь, к храму Агониса. Позади валяется на камнях золотой тираль — на том месте, куда упал.

Да-да, скоро начнется Собрание.

Раджал не смог уснуть.

Как он жалел о том, что ночь выдалась холодная и дождливая! В разгар сезона Терона ваганы частенько спали под открытым небом, в тишине, наполненной тысячами ароматов и нарушаемой только ленивым бормотанием реки и редким стрекотанием насекомых, далеким уханьем совы да вялым потрескиванием догорающего костра. Раджал лежал бы на мягкой и прохладной траве, глядел бы в черное небо, усыпанное бриллиантами мерцающих звезд.

Сегодня это было не суждено.

Ваганы сумели-таки откатить фургоны подальше от реки, ближе к стенам города. Теперь их лагерь притулился к самым деревьям. Днем деревья заслоняли лагерь со стороны Белесой Дороги и змеистой извилины Петли Воспера. Досюда река добраться не могла, а Раджал все равно волновался, и сердце его учащенно билось. Охваченный тоской, он плотнее закутался в одеяло, заворочался. По холсту, которым был обтянут фургон, непрерывно колотил дождь. Как Раджал завидовал сестренке, которая в эту ночь осталась в теплом фургоне Великой Матери! Мальчиков отправляли спать в фургон Дзади — колымагу из растрескавшихся досок, из которых тут и там торчали ржавые гвозди.

Для Дзади это был привычный, родной дом. В любую погоду он мирно спал здесь, свернувшись калачиком и дыша медленно и ровно, словно собака. "Как странно, — думал Раджал, — что

Дзади стал героем". Уже не в первый раз он спас лагерь. А может быть, он и правду единственный среди них истинный герой? А ведь утром толстяк-великан ничего не вспомнит. Он ничего не будет помнить о том, что стряслось днем. А днем все было так ужасно...

Правда? Или нет?

Порой Раджал ловил себя на том, что размышляет, так ли уж плохо быть дурачком. А может быть, дурачкам жилось лучше? Наверное, намного лучше.

Шлеп! От промокшего холста отделилась капля воды и упала на щеку Раджала.

Капля была холодная как лед.

Раджал вспоминал о странствиях, о долгом пути с севера по Белесой Дороге. Сколько раз они ночевали в стогах, в лесу, в степи, на кукурузных полях? Где-то посреди Гариона они заночевали на ветвях древнего дуба, опасаясь нападения степных волков. А еще как-то раз ночевали на озере, забравшись на огромные листья водяных лилий. А еще... еще была ночь, которую они коротали на поле подсолнухов, и когда утром проснулись, то им показалось, что за ночь мир стал желтым. Желтое небо, желтые тени, желтые лепестки, шевелящиеся под легким ветерком.

«Похоже на волшебство», — сказал тогда Раджал.

«Это и есть волшебство», — сказал Нова.

Раджал с тоской устремил взгляд туда, где мог бы спать Нова. Вернется ли он? Утро на поле подсолнухов... это было такое хорошее воспоминание, одно из многих хороших воспоминаний. Но, похоже, за хорошими временами всегда следовали плохие, и плохих дней было больше.

Раджал снова стал думать о вчерашней драке. Он понимал, что драться не стоило, но как он мог сдержаться? Нова повел себя как дурак, как самый настоящий дурак, не желающий думать ни о чем. И то, что случилось с Дзади около калитки для прохода ваганов, случилось из-за Новы, уж в этом можно было не сомневаться. И все же Великая Мать его ни в чем не винила. Она только сказала о том, что Раджалу и Нове следует жить дружно и любить друг друга.

Бедняга Раджал! Он снова и снова был готов повторять: «Я буду любить его, как брата».

Но как тяжело этого добиться!

А теперь, когда Нова пропал, Раджал страшно тосковал по нему.

Но, безусловно, нам следует вернуться к человеку в черном плаще.

Войдя в храм, убийца быстро преодолевает похожий на пещеру неф. У него мало времени, но все же он задерживается и привычно бросает взгляд на священный алтарь. В свете полной луны, призрачном и холодном, сияет огромный Круг Агониса. Человек в плаще спокойно смотрит на золотой, украшенный драгоценными камнями круг, но не совершает положенного поклона, а поднимает глаза и смотрит вверх. Там расположено витражное окно. При свете луны трудно по достоинству оценить его истинную красоту и все же можно вообразить, как прекрасно оно при свете дня. Витраж, творение лучших мастеров Эджландии, изображает фигуры женщины и мужчины, обнаженных и держащихся за руки.

Бог Агонис.

Леди Имагента.

За алтарем возвышается каменная, изукрашенная резьбой кафедра, на которой лежит тяжеленный фолиант. Это священная книга «Эль-Орокон». Только на ее страницах запечатлен подобный союз Агониса и Имагенты. Они никогда не были вместе, их соединение лишь предсказано. Тогда, когда бог Агонис разыщет свою утраченную возлюбленную, мир возродится. В это верят те, кто поклоняется Агонису.

По крайней мере, те, кто поклоняется ему с чистым сердцем.

Другие говорят о пяти кристаллах.

Губы убийцы кривятся в усмешке. Однако это не усмешка снисходительного победителя.

— Имагента, — печально произносит он. — О Имагента...

Только теперь он совершает поклон, смиренно склоняет голову перед женщиной-святыней.

За его спиной в темноту уходят бесчисленные ряды скамей, высокие колонны, древние барельефы и гробницы. Этот храм самый большой и прекрасный в мире — по меньше мере в том мире, который знаком эджландцам. Здесь находятся гробницы сотни королев и королей. Здесь некогда сочетались браком сотни королей и королев. Здесь многие поколения эджландцев во времена печали и во времена радости возносили к своему божеству общие молитвы. Если бы можно было представить народ страны в виде выпаренного из воды вещества, то это вещество, самая его суть, сосредоточено здесь, запечатлено в древних стропилах и каменных плитах. Если бы здесь, словно в сокровищнице, могла храниться надежда и вера, то этот храм и есть такая сокровищница.

Кто бы посмел посягнуть на святость этого храма?

Убийца выходит из забытья. Ему надо спешить! Пройдя в глубь алтаря, он входит в нишу и открывает потайную панель. По винтовой лестнице он спускается в глубочайшее подземелье под храмом. Сырые, страшные стены освещает пламя факелов.

Глубоко под храмом расположена подземная церковь. Она совсем другая, такой не встретишь наверху. Здесь есть, правда, и скамьи, и алтарь, и даже своя община. Но кому... или чему... здесь поклоняются?

Покрытые клобуками головы поворачиваются на звук шагов. Сверкнув глазами, убийца довольным взглядом обводит собравшихся.

Десять... пятнадцать... двадцать... двадцать четыре.

Он последний. Все остальные члены Братства на месте.

Убийца проворно набрасывает на голову клобук и занимает свое место на дальней скамье.

Как его имя?

Это тот самый человек, что именует себя лордом Эмпстером. Лордом Натаниэлем Эмпстером.

В ту ночь Кате приснился волнующий сон.

Вообще тревожные сны ей снились часто. Во снах она видела себя в самых странных местах и вела себя пугающе. Много раз ей снилось, как она бежит по лесу — босая, одетая в безобразные лохмотья. Сучья и ветки царапали ее плечи и бедра, но она не ощущала боли, а только неизбывную радость. Порой ей снилась усыпанная лепестками цветов поляна, где к ней, будто давние друзья, подлетали птицы, подходили медведи и лисы. Во сне Кате казалось, что она умеет с ними разговаривать, а они — с ней.