Бабье царство. (СИ) - "Анатоль Нат" - Страница 146

А то что банк в настоящее время вроде бы как разорился и стоит закрыт, мерцая вечерами тёмными провалами окон, было ему только в плюс. Ни о его закрытии, ни о распродаже имущества банка никто не объявлял. А это значит — что банк был жив. Хоть и в таком куцем, обрезанном виде, нищий словно портовый босяк-переселенец — но жив.

Голова поморщился. Это не было хорошо. Он надеялся что именно с этим банком им в дальнейшем не придётся никогда иметь никаких дел. Выходило наоборот. Это было нехорошо.

Голова не любил ни Сидора, ни всю их компанию. Слишком те были самолюбивы и неуправляемы. И чем больше и быстрее они богатели, тем становились всё более и более неподконтрольны, грозя в скором времени окончательно выйти из-под контроля и доставить ему массу хлопот.

Таких людей Голова знал, их было много среди землян. Тихие, тихие, а в какой-то момент регулярно взбрыкивали. Важно было не упустить этот момент и вовремя пресечь поползновения контролируемых личностей вырваться на свободу. Вольные и независимые они здесь были никому не нужны.

Хотя, Голова не раз уж мысленно признавался сам себе, что именно эта компания никогда, на самом деле и не подчинялась ему. Он всегда заставлял её делать то, что на какой-то определённый момент надо было ему, силой. И именно заставлял, потому что договориться с этой компанией по хорошему, никогда не получалось. На самом деле те всегда и всё стремились делать по своему, так в конечном итоге выворачивая его, Головы, интересы, что с этой компашкой снова приходилось начинать новую борьбу.

Вот это то его больше всего в этой компании и раздражало. С ними никогда нельзя было быть спокойным, надо было вечно присматривать за ними, контролируя каждый их чих. Это раздражало.

— "Чу? — насторожился он. — Что это Потап говорит?"

Потапушка, — Голова перебил увлечённо доказывающего что-то Потапа Буряка. — Повтори, пожалуйста то что ты только что сказал.

Насчёт чего? — мгновенно сделал невинный взгляд Потап.

Это у него хорошо получалось. Невинный взгляд. И знай его Голова чуть меньше, он бы может и поверил. Только вот знал Голова Потапа Буряка с самого детства. И в такие вот невинные взгяды Потапа не верил совершенно.

— Насчёт необходимости обеспечить проживание в городе посторонних и беглецов с границы.

— А что такого? — пожал плечами Буряк. — Ничего нового я не сказал. Если амазонки желают чтоб мы отпустили пленных, то пусть выделят городу подъёмные.

— А почему городу, — тут же поторопил ускользающую мысль Голова.

— Да потому, что и козе понятно, что никуда амазонки в случае освобождения не уедут. Это совершенно очевидно.

— "Вот, — понял Голова. — Вот она мысль, почему мы не дадим денег землянам — необходимость обустройства в городе не желающих уезжать на родину амазонок.

Ну и зачем это надо Потапу? Зачем он выступил с такой инициативой и теперь столь яростно её отстаивает? Зачем ему надо дожать земной клан.

Зачем ему это было надо — было непонятно. Хотя…

Глядя на то с какой лёгкостью земляне вывалили им в золоте их уставного долю банковского капитала, можно было Потапа Буряка понять. Тот боялся потерять так удачно приобретённую им лесопильную мельницу.

— "Уж очень хочется Потапу получить в свои руки все права на эту мельницу, — с раздражением подумал Голова. — Уж слишком лакомый для любого это кусок".

Неумеренность аппетитов Буряка даже его раздражала. И ещё он знал истинную подоплёку такой торопливости Потапа.

В Управу совсем недавно поступила жалоба от работников с той мельницы. Они жаловались, что новое руководство лесопилкой не обращает внимание на условия труда работников и на соблюдение технологической дисциплины, и техники безопасности, всецело озабоченное выколачиванием максимальной прибыли из существующего оборудования. Лесопилка работала двадцать четыре часа в сутки и при такой работе полный износ установленного оборудования грозил не задержаться. Но, похоже, новых пользователей завода данный вопрос не волновал, в отличие от рабочих совершенно.

Благо, несмотря ни на что. воды за плотиной хватало.

Пусть до конца так и не достроенная, Быстринка всё одно обеспечивала пилы требуемым напором, и несмотря на нещадную эксплуатацию, до сих пор прекрасно справлялась с возложенной на неё миссией.

Да и плотина, несмотря на недостроенность, выдерживала увеличившийся напор.

Заложенный в плотину изначально запас прочности давал уверенность рабочим что всё не развалится у них тут же прямо под руками.

Но вот будет так же и дальше, они уже были неуверены. Даже пилы хотя бы иногда следовало точить. Но даже этого не делалось. А это вело к быстрому износу и выходу из строя всего оборудования.

Было полное впечатление, что Потап Буряк собрался за полгода выкачать из лесопилки всё что можно. И что нельзя, тоже выкачать. А потом бросить то что от неё останется в ни на что непригодном виде. Бросить так, чтобы потом, после него, никто бы на той мельнице ничего бы не смог сделать.

Такой подход даже Голове, мягко говоря, не нравился. Но ничего поделать он не мог. Пилорама досталась Потапу по праву, по результатам свободного конкурса на право пользования имуществом должника. И он мог теперь делать с ней всё что считал нужным, правда, в определённых законом рамках. И не нанося, естественно, непоправимого вреда.

Он не имел права сжечь её, не имел права сломать, разрушить прямыми и косвенными действиями. Этого он не мог. Всё же остальное он имел полное право делать сколько угодно. Никто ему ничего запретить не мог. И Потап нагло, откровенно и совершенно не скрываясь вытягивал из мельницы всё что только можно было вытянуть.

И вот это уже городские власти не касалось. Совершенно. Это касалось бывшего владельца, но никак не власти.

И немного, конечно, касалось работников, которым приходилось перерабатывать. Но, городское трудовое право гласило однозначно. Если что-то тебе у работодателя не нравится — увольняйся. Ты вольный человек и никто тебя насильно держать не имеет права. Всё.

И при всём его хорошем отношении к Лысому, бригадиру рабочих с лесопильной мельницы, с кем они были давние хорошие товарищи, ничего сделать Голова не мог. Эти дела регулировались исключительно двусторонними отношениями между землянами и Потапом. А они гласили однозначно: "Пока за лесопилку не будет внесена сумма в шестьсот пятьдесят семь тысяч золотых — сумма кредита, предоставленного банку Потапом Буряком ещё в те давние времена, когда банком управлял Кидалов Поликарп Евграфыч, лесопилку обратно им не видать.

Плюс к этому ещё должны были гаситься постоянно набегающие проценты, которые по новому договору обязаны были погашаться из производимой лесопилкой продукции. И почему-то так у Потапа получалось, что сумма стоимости выпускаемой продукции как раз равнялась сумме набегающих процентов.

Явное жульничество, но никто в это вмешиваться не хотел и не собирался. На момент, когда пилораму выставили на продажу, все её рассматривали как своё будущее приобретение и данные условия более чем устраивали всех возможных пользователей, на тот момент учавствующих в аукционе. На протесты же хозяев привычно не обратили внимания, просто проигнорировав их. Горе побеждённым, гласит давняя мудрая пословица.

Потом, правда раздались голоса, тех кто проиграл конкурс, что так нельзя, что это явная несправедливость. Но! Как земляне сами же говорят: "Поезд ушёл". Теперь с этой явной несправедливостью ничего не поделаешь. Статус кво.

Добились лишь того, что сумма, выплаченная на аукционе городу за возможность участия в конкурсе, а также сумма, опять же заплаченная городу за право пользования пилорамой, отступное, не будет учитываться при окончательном расчёте нынешнего пользователя с прежним владельцем. И тому останется только внести требуемую сумму в шесьсот с лишним тысяч золотом. Безумные деньги. И явно что никто никогда их сразу не внесёт.

Но тем не менее Потап чрезвычайно этим озаботился, и теперь выжимал из лесопилки всё что только возможно, заставляя работать её двадцать четыре часа в сутки и организовав трёхсменную работу.