Султан Луны и Звезд - Арден Том Дэвид Рэйн - Страница 77

Вдоль одной стены коридора тянулись закрытые ставнями окна. Сводник поспешил к одному из окон, распахнул ставни, высунулся в оконный проем. За окном оказалась небольшая квадратная площадка, обрамленная цветущими кустами и деревьями. Это был один из многочисленных внутренних двориков, озаренный бледной луной. Эли решил, что сюда ему выбираться незачем, и уже собрался было вернуться, как вдруг заметил внизу, среди деревьев, странное золотое свечение. Что бы это могло быть такое?

А потом он расслышал голоса, парящие в жарком, неподвижном воздухе.

— О, Золотой, ты уверен, что нас никто не видит?

— Ты сомневаешься в моем могуществе, уабин?

— О, Золотой, я никогда не сомневался в твоем могуществе! Как я мог сомневаться?

Эли опасливо прикрыл ставни, но оставил щелочку — самую узкую щелочку, чтобы можно было подслушивать. Первый голос он распознал сразу — то был вождь уабинов, Рашид Амр Рукр! Но кто же говорил с ним, что за загадочный незнакомец, и почему уабин встречался с ним тайно, посреди этих темных зарослей?

— Уабин, я помог тебе без труда завоевать город. Но готов ли ты теперь к новому, более великому завоеванию?

— О, Золотой, все исполняется согласно твоему приказу! Разве не делаются необходимые приготовления? Все должно произойти согласно древним обычаям — так я распорядился. И все же... стоит ли медлить, когда впереди такое несказанное блаженство? Разве я не имею права забыть об обычаях моих ненавистных врагов и поскорее заключить в объятия прекрасную девушку?

— Глупец! Неужто похоть лишила тебя разума? Ты не знаешь, что это за девушка!

— Она девушка, и этого мне достаточно.

— Уабин, ты ничего не знаешь! Только в том случае, если все приготовления пройдут как полагается, она попадет нам в руки.

— Только так, о Золотой? Ты говоришь так, будто бы все эти древние обычаи, эти дурацкие законы — какое-то колдовство. Разве это возможно?

— А разве может быть иначе? Ты глупец, уабин!

Эти двое еще довольно долго препирались в таком духе, и большая часть их разговоров для сводника осталась непонятной. Нет, конечно, болтовня насчет завоеваний, насчет женщин, похоти и прибыли была ему вполне знакома, но тут было что-то еще — наверняка было что-то еще! Уж не о доченьке ли калифа разговаривали эти люди? А еще они говорили про колдовство. Уж не колдовским ли образом собеседник Рашида ухитрился окружить себя золотым сиянием? А зачем ему это понадобилось, интересно знать? И не было ли чего-то знакомого — ну, хотя бы в его голосе? Пока Али понял одно: тут кроется какая-то тайна, и теперь он гадал: нельзя ли как-то взять да и использовать эту самую тайну с выгодой для себя? Эли всегда и везде искал выгоду и старался не упускать ни единого удобного случая ее заполучить. А как же иначе: ну, один случай окажется неудачным, зато в следующий раз непременно повезет. Под лежачий камень, как известно, вода не течет!

Охваченный любопытством, Эли уже был готов приоткрыть ставни пошире, но тут послышалось бряцание стали, звуки шагов и оклики: из-за угла вышли стражники.

— Кто такой?

— Что тут делаешь?

Какое неуважение! Сводник приосанился, запрокинул голову и показал стражникам свой драгоценный перстень с печатью калифа, после чего попросил, чтобы они указали ему кратчайший путь к покоям владыки.

Очень скоро он почти забыл о золотом человеке — на время, конечно. Пока его ждали более неотложные дела.

— Это конец!

— Оман, нет!

— Моя прекрасная дочь станет жертвой...

— Оман, никогда!

— Мое славное царство будет развеяно по ветру!

— Какие ты глупости говоришь, Оман!

Калиф Оман Эльмани утер слезы и с тоской воззрился на своего визиря.

— Честное слово, Хасем, мне кажется, что ты будешь как попугай повторять: «нет», «никогда» и «глупости», когда мы с тобой будем вертеться на пыточном колесе! Разве тебе нет никакого дела до того, что по дворцу разгуливают уабины?

Визирь округлил глаза.

— Как же мне может не быть до этого дела, Оман, если мы с тобой весь вечер ублажали досточтимого шейха Рашида? Знаешь, если бы эта мерзость продлилась еще хоть мгновение, если бы я стал свидетелем того, как еще одна из лучших красавиц твоего гарема виляет бедрами перед физиономией этого злодея, меня бы стошнило! Подумать только — и он утверждает, что должен быть чист перед церемонией бракосочетания. Чист!

Несколько мгновений калиф и визирь мрачно молчали.

— Давай-ка, Эли, налей нам еще своего хмельного зелья! — приказал визирь. — Оман, испей этого напитка забытья и вспомни строки мудрого Имраля: «Сколько бы прелестниц ни пытались утешить мужчину, ничто не приносит такого утешения, как забытье».

— Прелестницы? О чем ты говоришь, Хасем?

Эли Оли Али снова наполнил опустевшие кубки визиря и калифа. Подобное времяпровождение для Омана и Хасема было непривычным, но не то чтобы совсем неведомым. Если время от времени они отдавали приказы поколотить того или иного торговца брагой палками, а то и вырвать у кого-то из этих мерзавцев язык, все это делалось исключительно в угоду толпе, а вовсе не из-за того, что калиф и визирь были так уж набожны. Порой, как, бывало, говаривал калиф, только ненабожность и спасает, и уж если какая ночь и годилась для пьянства, так это нынешняя. Возможно, до желания предаться возлияниям Хасема и Омана довело лицемерное святошество Рашида Амр Рукра, а быть может, им попросту хотелось достичь такой степени забытья, которой не дали бы обычные забавы. И вот теперь, бражничая тайком, эти двое первых лиц государства забывались чем дальше, тем больше, и языки у них после каждой очередной порции спиртного развязывались все вольнее, а Эли Оли Али весь обратился в слух, дабы ничего не упустить. На его круглой физиономии застыла раболепная улыбочка.

— Позволь, я процитирую другое изречение, — предложил визирь Хасем. — «Когда ночь темнее темного, нет причин впадать в отчаяние, ибо темнота всегда предваряет свет».

— Хасем, — взвизгнул калиф, — шейх хочет забрать мою Мерцалочку!

— Это так, Оман, но я уверен в том, что когда он ее получит, то сразу же уберется. Уабины — племя кочевников, они не привычны к оседлой жизни. Они принесут нам немало огорчений, но это недолго протянется. Шейх требует драгоценный трофей — невесту, предназначенную для сына твоего брата, но когда он заполучит ее, он оставит нас с миром — повторяю, я в этом твердо уверен.

— Хасем?

— Оман?

— Ты готов отдать этому чудовищу мою маленькую дочурку?

— Оман, но мы всегда знали о том, что рано или поздно ее придется отдать!

Калиф покачал свой кубок с остатками браги.

— Хасем?

— Оман?

— Ты готов отдать ее... уабину?!

— У нас нет выбора, Оман!

Струя жидкости, выплеснутой из кубка, пролетела на безопасном расстоянии от визиря. Эли Оли Али, ухмыляясь, тут же поспешил к калифу и наполнил его опустевший кубок до краев.

Визирь Хасем не удержался от невеселой усмешки. Он смотрел на своего господина и повелителя с усталым изумлением.

Калиф отхлебнул браги и проговорил так, словно ничего не случилось:

— Хасем?

— Оман?

— Не забываешь ли ты кое о чем?

— Ха! — сверкнул глазами визирь. — А может быть, это «кое-что» и есть то самое?

— Честно слово, Хасем, порой я диву даюсь — о чем ты только говоришь?

Эли Оли Али в этом был солидарен с калифом. Двое его высокопоставленных заказчиков переговаривались не слишком громко. Сводник придвинулся поближе. Прислуживать за столом, пусть даже таким важным особам, — пожалуй, это было несколько унизительно для человека с такими амбициями, но Эли Оли Али не возражал. Совсем не возражал. Он был уверен в том, что за свое унижение будет вознагражден — так или иначе. Да и потом: разве Каска Далле хоть раз удавалось вот так приблизиться к царственным особам?

— Оман, — проговорил визирь, глаза которого от волнения разгорелись, — долгие годы мы страшились того дня, когда твоей дочери наконец настанет черед выйти замуж. Но подумай головой! Когда принцессу заберет шейх Рашид, какие чувства испытает султан к этой жалкой провинции? Его гнев, которого мы всегда так боялись, обрушится не на нас, а на орды уабинов!