Танец Арлекина - Арден Том Дэвид Рэйн - Страница 13

— Нет, тетя, никого. Зашелестел плющ.

— Кто там?

— Птица, — ответил Джем.

На самом деле это была Ката. Она успела вовремя спрятаться в тени. Сердечко девочки быстро колотилось. Ей казалось, что жирные пальцы Умбекки сжимают ее плечо.

Но мальчишка не выдал ее.

Толстуха вздохнула. С трудом встала с кресла.

— Да, и я вроде бы слышала, как пролетела птица. О боже! — воскликнула она и расправила прилипшее к бедрам платье.

— Тетя, что такое бастард?

— Джем, честное слово! Зачем тебе это знать?

— Ведь это мое имя. Меня так зовут? Джем-бастард? Толстуха поджала губы. Она могла бы ничего не отвечать мальчику, но все же решила, что лучше сказать правду.

— «Бастард», Джем, это более приличное слово. Есть другое, более грубое — «ублюдок».

— Тетя, а что такое «ублюдок»? Умбекка ответила:

— А «ублюдками», Джем, грубые люди называют бастардов.

— О… Пауза.

— Тетя, а когда придут ваганы?

Ката напряглась. Не собирался ли мальчишка сыграть с ней злую шутку? Вдруг он сейчас вытянет свою тощую руку в черной перчатке и победно укажет туда, где она спряталась?

Девочке нестерпимо хотелось как можно скорее убежать.

— Они могут прийти когда угодно, милый, — сказала толстуха и заговорила, сильно гнусавя: — Представь себе ваганов. Они злобны и жестоки. И если ваган увидит наш храм таким, как сейчас, его злобное сердце возрадуется. Он ворвется в Дом Агониса и похитит все священные реликвии и станет поклоняться своему жуткому богу Коросу в нашем храме. Для ваганов все, что для нашего народа свято, — всего лишь повод для насмешек и издевательств. Поэтому именно тогда, когда в Ирион приходят ваганы, правоверные слуги Агониса должны находиться здесь, у врат храма.

Ката начала смутно догадываться о том, что происходит. Видимо, тут происходил какой-то ритуал — вроде того, что совершал ее отец около могильного камня. Но в мире столько всякого случилось со времен войны, и от многого остались еле слышные отголоски, туманные тени. Что-то было утрачено, что-то утихло, пошло на убыль. До войны у отца Каты были глаза, и эти глаза все видели, а ее мать тогда не жила под землей. Тогда замок был не руинами, а неприступной, гордой твердыней. И храм тогда процветал, а в дни прихода в деревню ваганов здесь, под колоннами портика, собиралось множество людей в черных одеждах с золотыми амулетами на груди.

Толстуха пошла к лестнице.

— Схожу, обойду еще раз кладбище, — сказала она. — Нельзя терять бдительности. Нельзя предаваться беспечности.

Только тогда, когда Умбекка исчезла за углом, Ката осмелилась выйти из-за занавеса плюща.

— Почему ты не проболтался?

— Я тебя не боюсь, — заявил мальчик.

— Боишься. Ты закричал.

— Уходи.

— Сам уходи.

Бледное лицо мальчика порозовело.

— Не можешь, — ухмыльнулась Ката.

— Могу!

Ката рассмеялась. Вприпрыжку сбежала с лестницы. Кувыркнулась на траве. Принялась прыгать.

— Можешь — так пошли на ярмарку! — крикнула она. — Ну, пошли!

Мальчик не пошевелился.

— Я ненавижу тебя, — только и сказал он.

— А я тебя! — огрызнулась Ката.

И отвернулась от мальчика. Как же так? Ей ведь вовсе не хотелось дразнить его. Она его жалела. Но в мальчике было что-то пугающее, что-то ужасное. Будь у него здоровые, сильные ноги, он стал бы ничуть не лучше рыжего мальчишки. Он бы швырялся камнями, дрался, произносил мерзкие слова.

Но Ката ненавидела его именно за его бледность и слабость. Поджав губы, девочка отправилась к воротам кладбища. Чуть погодя она обернулась.

— Подожди! — донесся до нее голос мальчика.

Ката посмотрела на черную фигурку. Мальчик дополз до края паперти. Из последних сил, тяжело дыша, он поднялся на ноги, ухватившись за плети плюща, и беспомощно повис. Ноги его вяло болтались в воздухе.

Одна нога была скрючена, вторая — распрямлена.

— Ты кое-что обронила, — прохрипел мальчик. Ката вернулась.

Мальчик прикусил губу. Сунул руку в карман черного камзола. Протянул к Кате, разжал пальцы. На его ладони лежала золотая монетка арлекина. Ката потянулась за монеткой, и мальчик не отдернул руку. Она удивилась. Она не верила своим глазам и как зачарованная смотрела то на монетку, то на мальчика. Черная шляпа слетела с его головы. Волосы развевались на ветру. Воздух был наполнен жужжанием насекомых.

— Джем!

Это кричала толстуха. Ката схватила монетку и отпрыгнула в сторону. Плети плюща оборвались, не удержали мальчика, он упал и покатился вниз по ступеням, словно кукла.

Как кукла Каты — Эйн.

Докатившись до подножия лестницы, мальчик не мог пошевелиться. Он лежал там неподвижно. Толстуха, переваливаясь, спешила к нему, а Ката бросилась бежать. Она бежала, бежала и бежала и громко звала отца.

— Дитя! Дитя мое! — кричал старик Вольверон.

Старик долго искал дочь и, наконец, нашел.

ГЛАВА 8

ДОБРОДЕТЕЛЬНАЯ ЖЕНЩИНА

Ирионский замок возвышается мрачной громадой на холме и царит над деревней. Надменная, высокомерная, взирающая на окрестные равнины, словно страж, древняя твердыня стояла в дозоре в течение бесчисленных циклов сменяющих друг друга сезонов. Скала, на которой построен замок, чернеет на фоне снежных гор и называется скалой Икзитера. Она названа так в честь первого эджландца, совершившего восхождение на нее. Здесь, еще в незапамятные времена, на заре истории, было сооружено первое укрепление, на строительство которого пошли срубленные в долине деревья. Это было во времена Переселения, когда племена эджландцев продвигались на север, изгоняли из предгорий жуткие порождения Зла. Укрепление на скале было возведено во время тяжелой и долгой битвы, закончившейся поражением порождений Зла, ушедших в Царство Небытия. С тех пор крепость перестраивалась много раз, обретала большую силу и мощь и, наконец, встала во всей красе и могуществе — величавый замок из плотно пригнанных друг к другу камней. По углам крепостной стены вздымались к небу высокие башни с узкими бойницами. Сами стены, казалось, царапают небеса. Стену окружал широкий ров. Вода лениво плескалась под перекидным мостом. Угрюмая опускная решетка, острые концы прутьев которой напоминали оскаленные клыки, закрывала вход во внутренний двор, к главной башне. Ирионский замок, стоявший у северной границы Эджландии, некогда был самым большим в стране. Отсюда правили Ирионом потомки Икзитера, ставшие эрцгерцогами Ирионскими, отсюда начинались войны, и здесь они заканчивались. Но здесь же в иное время легионы солдат в синих мундирах одержали победу над войсками законного короля.

Теперь замок хранил лишь воспоминания о былом могуществе и славе. Пересохший ров превратился в зловонное болото. Передняя стена была разрушена почти до основания. Арка, ведущая во внутренний двор, обвалилась, обнажив главную башню, гордые стены которой испещрили выбоины — следы обстрела каменными ядрами. С каждым сезоном замок разрушался все сильнее, и казалось, словно былая осада продолжается, пусть и невидимо. Трескались стены, вываливались из них камни, обрушивались подгнившие стропила. Для постороннего, глядящего на замок снизу, из деревни, он, видимо, представлялся местом дурным, проклятым, где могли бы обитать только вороны. Замок зарастал плющом и мхом, в нем властвовали ветры, безжалостно налетавшие на древнюю твердыню со стороны безжалостных гор Колькос Арос.

Но на самом деле внутри замка теплилась жизнь. В обледеневших покоях горели камины, звучали голоса. Вечером того дня, когда в деревне открылась ваганская ярмарка, когда закатное небо стало лиловым, к замку, стараясь держаться поближе к колючим зарослям около тропы, пробирался человек в лохмотьях.

— Отвратительно.

— Это первое, что вам пришло в голову?

— М-м-м?

— Она, наверное, так одинока, бедняжка.

Умбекка язвительно хохотнула:

— Надеюсь, ты не думаешь, что она могла бы играть с нашим мальчиком?