Князь. Записки стукача - Радзинский Эдвард Станиславович - Страница 103

Деловито проскакали жандармы. Много конных…

Итак, все живы – царь, Фроленко… На этот раз обошлось, слава Богу!

И вдруг я вспомнил! Вспомнил, где видел тех двоих!

Когда уходил из конспиративной квартиры, они в коридоре ждали – шерочка с машерочкой. И сейчас беленький кулечек у одного и портфель у другого… Боже мой! Да это бомбы! Она… обманула! У них бомбы! И они наверняка на Екатерининском канале… с бомбами! И она шла туда!

Проклятие, моей кареты не было (потом узнал – ее заботливо отогнала полиция к самой Лиговке)! Я пошел… побежал на канал!

В садике, разбитом на Михайловской площади, дежурила полиция. Сквозь голые сучья виднелась решетка знаменитого Михайловского дворца…

Я собрался было бежать мимо него, но с облегчением остановился. У колонн дворца на пандусе стоял царский экипаж.

Сани охраны находились поодаль. Однако ни Коха, ни Дворжицкого… Видимо, они с Государем во дворце. Мне не дали даже подойти к решетке.

В последнее время царь, выехав из Манежа, часто останавливался в Михайловском дворце. Навещал кузину и пил у нее чай. Кузина – Великая княгиня Екатерина Михайловна (тезка его второй жены) – была дочерью знаменитой Великой княгини Елены Павловны, сподвижника царя в реформах, и солдафона Великого князя Михаила Павловича. Она пошла в отца – не одобряла реформы и особенно новый брак Государя… Но Государь любил ее мать и часто навещал одинокую кузину.

У пандуса я увидел еще одну карету с охраной…

Как потом узнал, это был экипаж брата царя – Великого князя Михаила Николаевича. Они вдвоем навестили Великую княгиню, чтобы попытаться примирить её с тезкой и будущей Императрицей Екатериной Михайловной.

Полиция тесно стояла вокруг дворца. Никакой надежды пробиться, предупредить…

И я рванулся к каналу. Выбежал на него в четверть третьего… Там было пустынно, и я сразу увидел на горбатом мостике фигурку в шубке… Сонечка! Ждала карету! Я помчался отыскивать полицейских. Метрах в ста маячили двое… Я бросился к ним и в этот миг услышал топот лошадей…

Посмотрел на Сонечку… Она махнула рукой с платочком!

Я обернулся.

Царская карета поворачивала на Екатерининский канал… Я уже различал красное лицо кучера… Тот чуть придержал коней на повороте, лихо повернул. Хлестнул лошадей, и понеслась карета по мостовой. Слева – канал и узенькая полоска тротуара, прилегающего к каналу. Справа – стена сада Михайловского дворца и тротуар вдоль стены сада… Не зная, что делать, я остановился, замахал руками саням, повернувшим вслед за каретой… Дворжицкий подозрительно оглянулся. Но его успокоил жест Коха – он узнал меня и приветственно махнул рукой, решил, что я его снова приветствую. Я так и остался стоять, тупо глядя вперед – на мчавшуюся к гибели карету.

Людей на канале было мало… Какой-то мальчик нес большую корзину с мясом… Еще несколько прохожих… И в этот миг я увидел его.

Белобрысый, щуплый, низенький, совсем юнец, встреченный мною вчера в квартирке… Он быстро шел навстречу карете с тем самым белым кулечком.

Я видел отчетливо его лицо, искаженное страхом, почти плачущее, скорчившееся в невозможную гримасу… Он поднял руку. И швырнул белый узелок – вниз, под копыта мчавшихся лошадей…

Я не был на войне, и меня потрясла беспощадная грубость звука. Нестерпимый грохот! Поднялось облако белого дыма – как на картинках в отцовском кабинете, изображавших Бородинское сражение… Грязные комья полетели в меня. Дым рассеялся. Царская карета успела проскочить. Бомба разорвалась сзади, и карета остановилась с разбитой задней стенкой – лохмотья кожи висели над задними колесами.

Один из верховых казаков лежал недвижный позади нее. Под ним медленно растекалось красное пятно – расползалось по грязному снегу. Другой казак, сидевший на козлах возле кучера, смешно, нелепо хватался за воздух. И кучер придерживал его…

Впереди меня на булыжниках мостовой с истошным криком бился мальчик, поодаль валялась опрокинутая корзина. Куски мяса разбросало по мостовой… Наконец мальчик издал какой-то нечеловеческий крик и затих…

Поодаль сидел на тротуаре раненый прохожий, вдалеке полз на локтях по булыжникам городовой с перебитыми ногами…

С нелепым тонким криком «Держи изверга!» тот самый, молоденький, бросивший в карету кулечек, рванулся прочь… Но хитрость не помогла, за ним уже гнались прохожие. Я увидел, как у Конюшенного моста рабочий, что-то чинивший, ловко метнул ему под ноги свой лом. И молоденький, по-женски взвизгнув, упал как подкошенный. На него набросились – бить. Но Кох прибежал вовремя. Растолкал нападавших и молча, жестоко вывернул руки юнцу. Посадил его на корточки, сапогом пригнул его голову к земле… В это время подоспевший полицейский ловко обшарил его одежду и, как фокусник, достал, подбросил вверх и поймал пистолет и офицерский флотский кортик… И тут прижатый к земле молоденький крикнул кому-то в толпу:

– Передай старику – меня схватили!

Тогда я вспомнил про мостик. Я оглянулся, но Сонечки там уже не было.

В это время спешившийся у царской кареты казак перешагнул через убитого товарища, протянул руку к дверце кареты. Оттуда, опершись на него, вышел Государь.

В красной фуражке, в шинели с бобровым воротником, в золотых эполетах – высок, прям, гвардейская выправка – последний красавец-царь Романовской династии.

Полковник Дворжицкий, выскочивший из саней, бросился к царю. Император, будто не замечая его, широко перекрестился.

– Ваше Величество, вы не ранены? – спросил Дворжицкий.

– Слава Богу! А вот они… – Он показал на мертвого казака и затихшего мальчика.

Государь молча пошел вдоль канала…

Было скользко на булыжной мостовой. Дневное солнце чуть растопило снег. Но сейчас солнце ушло за тучи, стало мрачно и пасмурно. Сильный холодный ветер подморозил булыжник. И Государь, высокий, грузный, поскользнулся. Дворжицкий поддержал за руку… Император выдернул руку и пошел дальше вдоль канала. Дворжицкий следовал за ним, причитая:

– Ваше Величество, окажите милость, уедемте отсюда… Злодей не один, Ваше Величество… Мерзавец кому-то кричал… Мои сани к вашим услугам.

В это время подошел кучер:

– Ваше Величество, поврежден только задок. Можем ехать…

Но ничего не ответив, Государь задумчиво постоял, потом повернулся и направился к молоденькому, бросившему бомбу, и державшим его Коху с полицейскими. Он шел по тротуару вдоль решетки. Слева от него – казак, сидевший прежде на козлах экипажа. Он был контужен и шел нетвердо. Защищая Государя, окружив его, шли четыре спешившихся конвойных казака с лошадьми в поводу. Александр был высок, и его фуражка маячила над ними…

Вся сцена с какой-то странной отчетливостью осталась в памяти. Все происходило как-то жутковато-обстоятельно, медленно. Государь подошел к молоденькому. Кох за волосы поднял его голову. Тот сидел на корточках, и царь дал знак рукой – приподнять его.

Он возвышался над маленьким парнишкой.

– Кто таков?

– Отвечать имя не намерен! – истерически, тонким голосом выкрикнул молоденький. И, будто испугавшись своей дерзости, тотчас выпалил: – Сословие – мещанин.

Государь (он грассировал сильнее обычного, и это выдавало волнение):

– Хорош! – И повторил уже с облегчением (слава Богу, и этот не дворянин!). – Хорош фрукт…

И, погрозив ему пальцем, пошел к своей карете.

– Что с Государем? – это подбежал жандармский полковник, видно, сзади не узнавший царя.

– Все слава Богу, – сказал Александр.

И я отчетливо слышал, как молоденький пробормотал угрожающе:

– Еще слава ли Богу?..

Государь также слышал это – могу показать под присягой. Он даже обернулся на его слова.

Слышал, видно, и полковник Дворжицкий, потому что посмел быть настойчивым. Он буквально взмолился:

– Ваше Величество, Христом Богом заклинаю! Извольте сесть в сани и уехать!

Но Государь, как-то странно усмехаясь, молча шел вперед. Будто ожидая чего-то…