И я там был..., Катамаран «Беглец» - Куличенко Владимир - Страница 38

«Вот-вот лопнут! Вот-вот зацветет!» — обрадовался он и сразу же заспешил к поляне, сам не зная, что его туда потянуло…

Над соснами поднимался дымок. У костра сидели три человека. Третьей была учительница. Дым задувало в ее сторону…

— Нет-нет, — возражала она кому-то, отворачиваясь от огня, — Вы действовали неосторожно. Природа здесь странная — редкостные растения и даже женьшень! Удивительно, что никто этого не заметил…

— А чего было, собственно, опасаться? Когда мы вернулись сюда в конце последнего оледенения, нам не нужно было заметать следы… Да и теперь… Не забывайте, что здесь имение. Паны сажали все, что угодно…

— В этом вам действительно повезло, — согласилась она, — но озеро…

— Метеоритного происхождения, — кивнул бородатый. — Ну и что? Что в этом странного? Мало ли таких в округе… А маяк вы пока еще…

— Не могли заметить? Но все же вы решили не рисковать…

— Совершенно верно. Нейтрино вы уже изучаете… — он заметил подошедшего малыша и повернулся к нему.

Мальчишка невольно покраснел, потому что все разом на него посмотрели, оторвав глаза от костра.

— Она зацветает… — прошептал он тихо, чувствуя, что помешал.

— Зацветает!.. — повторила учительница и, подвинувшись, усадила мальчика на бревне. — Спасибо вам за черемуху…

— Мы с ним вчера познакомились, — улыбнулся ободряюще бородатый, — когда на маяк наткнулись. С трудом, кстати, вытащили, столько наросло ила.

— Значит, он такой огромный? Значит, озеро — это воронка?.. Понятно… И как вы его вытащили один?

— То, что мы сделали с деревом, куда сложнее. А маяк пока еще лежит на дне, просто ближе к отмели его подтащили. Ночью… отправим его подальше.

— Зачем? — с грустным предчувствием спросил малыш.

Бородатый, улыбаясь, пожал плечами.

— Техника всегда стареет… Сам он давно не нужен. Мы его нашли случайно. Лежал бы, и не было б большой беды… Но раз уж на глаза попался, надо убрать. Это, как вы, допустим, пришли бы сюда когда-нибудь в последний раз и увидели — валяется на траве ржавая консервная банка, которую сами бросили… Захочется же вам, на прощание, очистить место?..

«Почему на прощание? — не поверил малыш. — Почему же в последний раз?»

— Потому что вы сами этого хотите… — неожиданно сказал бородатый и стал смотреть на огонь. Тот вспыхивал синеватыми языками, точно в костер набросали негодных электрических батареек. Пламя, совсем прозрачное на свету, колыхалось щупальцами медузы.

Малыш вдруг понял, что в костер они ничего не подкладывают. Не было, как и вчера, ни топора, ни запаса дров. У палатки стоял знакомый голубой бидончик, только сегодня он не был прикрыт наброшенным полотенцем… И учительница сидела среди них как своя, близко склонившись к огню в мокром дождевике, так что в складках его отражалось пламя. Выгоревшие за лето волосы выбились из-под капюшона, и глаза ее, устремленные на огонь, были грустными…

— Надо же! — улыбнулась учительница, словно что-то вспомнила про себя. — Так в детстве хотелось, чтобы кто-нибудь прилетел! Казалось, дождешься… и можно умирать спокойно!.. — она вздохнула и замолчала, не отрывая глаз от огня, и два странных человека тоже молчали.

Мальчику стало жалко учительницу. И отчего-то тех, двоих, — тоже… Ведь вот же прилетели, а спокойно не стало, и радости тоже не было… Что-то висело над ними всеми — тяжкое и точно от них не зависящее, чего мальчик понять не мог… Он взглянула на учительницу и понял, что она мучительно раздумывает о чем-то, колеблется — хочет сказать и сердится на себя за нерешительность. Наконец губы ее шевельнулись, она умоляюще посмотрела на бородатого:

— И все-таки объясните мне сейчас… как ребенку… Чтобы без домыслов и догадок, а знать от вас — почему вы отказываетесь от контакта?

— От контакта? С кем? — подчеркнул бородатый, будто давно ждал этого вопроса.

— С людьми, с нами…

— А с кем, по-вашему, мы разговариваем сейчас?.. Наверное, речь все-таки идет о другом? — он вопросительно смотрел на учительницу.

Учительница покраснела, как школьница, не решаясь ответить.

— Ну так, чтобы про вас говорили по радио… или писали в газетах! — подсказал малыш. Как же они этого не понимают?

— Вот именно! Речь идет не просто о встрече с людьми… С ними такая встреча уже есть — сейчас, здесь. Контакты же устанавливаются не с отдельными личностями и даже не со странами и правительствами. Контакты устанавливаются с человечествами. А вы пока еще не стали человечеством в истинном смысле слова.

— Но это ведь только мы! — прижала она руку к груди и с горечью повторила: — Мы! Только здесь — на шестой части Земли… Вам ли не знать, что есть остальной мир, живущий совсем иначе?

— Вот вы-то его и задерживаете, — сказал бородатый. — Вы его тормозите… Лишь когда вы перестанете быть этой самой одной шестой частью, берущейся всегда отдельно от целого мира, тогда, быть может… А пока что вы еще не стали… человечеством на все сто процентов. Контакт только повредит…

— Это значит, — впервые заговорил второй, — что не каждый из заявленных вами самими ста процентов стал настоящей личностью. Не каждый располагает условиями и свободой, чтобы сделаться такой личностью, способной представлять человечество через самого себя.

Эх, не о том они говорили!.. Малыш посмотрел на учительницу. Ну почему же она не объяснит, не скажет, что их разговор с ним… или даже с нею, хоть она и учительница, совсем ничего не значит! Ни мама, ни бабушка не поверят! И совсем другое дело, если пришельцев покажут по телевизору!

— Так вы по-прежнему желаете повторить свой вопрос?

Учительница не ответила бородатому, только горько про себя усмехнулась, точно этим все было сказано.

— Не желаете, — кивнул бородатый. — Ведь надо… — продолжал он медленно, выделяя ударением каждое слово, — чтобы каждый, каждый из вас для себя на этот вопрос ответил — признал и задумался над этой правдой. И пока человек не почувствует, что надо задуматься — обо всем этом и еще об очень многом, что огромным вопросом стоит сейчас перед человечеством, — он не слишком будет отличаться от гусеницы или муравья. Вы пользуетесь техникой, добывая пищу и блага, и несмотря на это, существование большинства не выплескивается за пределы муравьиного русла. Пусть даже и гусеница страдает, имеет душу… Но ведь и тогда вы не поставите себя на одну с ней доску, ибо человеку дано больше, чем гусенице и муравью! И воистину, его муравейник — это вся планета! От него зависит теперь судьба всех других, существующих на ней маленьких муравейников!

— Нет, над этим как раз задумываются, — не хотела соглашаться учительница. — Даже здесь…

— Единицы! И те, кто задумываются, понимают, что человечество только стоит на распутье — дошло до критической точки своего развития и еще не сделало выбор: измениться или исчезнуть. Исчезнуть, если не совершить перемен… Пока на одной шестой планеты… дело обстоит вот так, миру грозит опасность навсегда вернуться назад… и оттуда себя вечно догонять!.. Но тогда лишь произойдут перемены, когда сами люди, все мужчины и женщины, живущие на Земле, отвлекутся от суеты, от неглавного в своей жизни, состоящего из мелочей, и взглянут на себя со стороны как на человечество, которому угрожает гибель. А когда еще это может произойти?..

Нет, малыш не хотел, чтобы бородатый закончил вот так, ни на чем, на полуслове, лишь грустно покачав головой…

— Это когда много-много революций победит во всех странах?! — пришел он ему на помощь и посмотрел на учительницу.

Бородатый тоже внимательно взглянул на нее:

— Есть только две революции, которые должны совершиться — первая в человеке, вторая в человечестве. Одни социальные перемены не в силах помочь, нельзя надеяться на революции… Судьба человечества — вот что поставлено сейчас на карту. Человечества как вида… живого, совершенствующегося или вырождающегося. Измениться должен сам человек, его сущность, его душа, и развиться в нем должны лучшие человеческие качества и способности, пусть неведомые вам сегодня, но слагающиеся в единое и всеобъемлющее понятие — духовность. Вот тогда он сумеет вылечить свою слишком однобокую цивилизацию, ориентированную пока совсем на другое, на то, что вы так косноязычно называете материальными ценностями… Спасти культуру, которая вот-вот собьется с пути…