И я там был..., Катамаран «Беглец» - Куличенко Владимир - Страница 44

На мельнице уютно, по-домашнему пахло мукой. Я сел на мешок с зерном и зажег припасенный огарок свечи. Пламя озарило дощатые стены, разогнав летучих мышей. Жернов служил мне столом, так что я мог удобно расположиться с книгами. Не знаю, листала ли их еще когда-либо рука доброго христианина…

Я старательно изучал запретные премудрости, ибо, как уразумел я, лишь они одни могли теперь приблизить меня к цели, благостной по сути, что я перед собой поставил. Неисповедимы божьи помыслы и те пути, которыми во исполнение их предначертано идти нам, смертным!..

Вскоре, однако, меня постигло глубочайшее разочарование — я не мог воспользоваться ни единым советом: под рукой всякий раз не оказывалось нужных вещей. То не хватало сорванных в новолуние цветов вербены, то высушенной лягушачьей шкуры, то майской росы или магического кристалла, не говоря уже о деревянной шпаге и черных локонах с головы непорочной девы…

Отчаянье охватило меня. Нет горше муки, чем собственное бессилие.

Наконец я решил поступить так, как не делал вероятно, никто и никогда.

Обломив у реки ветку бузины, я очертил ею магический круг, после чего, высыпав на пол пшеницу, накрыл свою голову чистым мешком из грубого льняного волокна; затем сжег в котелке пойманного тут же паука и ветку мяты, случайно найденную у порога… А потом принялся читать вслух все подряд заклинания с открытой наугад страницы.

Комната тотчас наполнилась стуками, диким ревом и топотом звериных копыт. Засверкали молнии, яркое пламя вспыхивало за пределами очерченного мной круга. Потом все исчезло, и загрохотал гром. Ведьмы завыли на все голоса, пламя снова начало лизать стены, но ни одна из вызванных мной стихий не проникала за невидимую черту.

Я читал следующие заклинания, и сонмы бесов скалили свои морды, скрежетали зубами и в изнеможении бились о незримую преграду, словно не в силах были откликнуться на мои призывы.

Все было бесполезно. Те, кого звал я на помощь, явственно рвались на зов, но казалось, они не слышат, не видят меня. Что-то не пускало их в очерченный мной магический круг.

И тогда прозвучал неведомый, тихий, почти ласковый голос — из дальнего ли угла, во мне ли самом, не знаю толком, но я невольно содрогнулся, когда услышал эти страшные слова:

— Брось крест!

— Силы небесные! — возопил я тогда. — Могу ли я, убогий, жалкий, червь земной?!.

— Ты обратился к нам, ища поддержки и защиты, — силы неба, видимо, не очень-то к тебе благоволят. Что ж, мы тебе дадим и помощь, и защиту, и все-все, что пожелаешь, но для этого… брось крест!

— Предать… — пробормотал я. — Не могу, не смею! Хотя, каюсь, не единожды осмеливался подвергать сомнению… Но!.. Все ведь — только в мыслях…

— Тогда мир погибнет! — угрожающе ответил голос. — Прикрываясь благостной личиной, он идет к концу. И ты — пособник этого конца. Да-да! Так выбирай же, что тебе Сохранить свою приверженность пустым догматам, но дать миру сгнить и развалиться. Или…

— Значит, если все, как ты мне говоришь…

— Решай! Спасешь свой никому не нужный — очень скоро никому уже не нужный! — идеал, и потеряешь мир, в котором этот идеал мог бы еще хоть что-то стоить. Но ведь ты мечтаешь именно о благе мира… Или я ошибся?

И тогда, ужасаясь содеянному, однако, и вправду же, не видя теперь иного, более… пристойно-человечного, разумного пути, я со стоном сорвал с груди серебряный крест и швырнул его прочь, за пределы магического круга…

И как только крест мой блеснул в воздухе и, звякнув, упал у порога, белый потусторонний свет залил мельницу. Стены и потолок заколебались, искаженные нездешним пламенем, грянул вселенский колокол и оглушил меня… Все замелькало… Видения неведомых стран сменяли друг друга, и сонмы ярких миров помчались перед очами, как в сновиденьях пророков. Я замертво рухнул на пол, и лишь богу известно, было ль на самом деле или привиделось мне в бреду все, что случилось дальше…

Я открыл глаза, когда все утихло. Одни лишь летучие мыши шуршали под потолком, да полная луна в окне светила на раскрытую передо мной страницу. Я не помню в точности, какого беса вызывало следующее заклинание, но на сей раз мне повезло сразу.

Это был самый могущественный из бесов, в чем он сам признался, приветствуя меня диким хохотом и сильным пожатием старческих пальцев.

То была подагрическая рука знаменитейшего из бессмертных. Рука, прикосновения которой так страшились все…

— О дьявольщина, черт возьми! Дай мне на тебя посмотреть хорошенько! — загрохотал он мне прямо в ухо. — Сам Соломон был скромен со мной, как девственница! Юлий Цезарь и тот не решался спрашивать о пустяках, как ни сжигала его гордыня и жажда власти!.. О чем же способен просить осмелившийся вызвать меня?

— Понятия скромности или страха не ведомы для того, кто брошен судьбой присутствовать при конце света, но надеется отвратить конец, — ответил я храбро. — И, кроме того, прости, я вызвал тебя по ошибке, — пришлось мне добавить. — Я даже не знаю точно, как тебя зовут… Имен упоминают много…

— Ах, вот как?! — расхохотался он, и я вынужден был объяснить, почему вызвал его и о чем прошу.

Мне снова ответили смехом, и я почувствовал себя распоследним учеником подмастерья, который просит подметку у папы римского, думая, что попал к главному из сапожников.

Он был дьявольский воистину, этот хохот, но в нем не слышалось ни раздражения, ни желания оскорбить. Мне почудилось даже, что покровитель мой мне сочувствует.

— Так ты хочешь спасти твой мир? — сказал он. — Ну, что ж… Я хотел бы знать, заслуживает ли он того…

Мы беседовали очень долго, так во всяком случае мне показалось… Его интересовало все: и когда появились первые нечеловеки, и как из богом созданных тварей делали они себе подобных, наделенных столь редкостной жестокостью и чуждостью всему людскому…

Иногда он вдруг перебивал меня вопросами и странными замечаниями.

Я рассказал ему о юродивой хромоножке и о несчастной козе; о герцоге и настоятеле монастыря, отправившего меня с лишним грузом… Он тотчас же выспросил все подробности об осажденной крепости.

— Так, значит, нечисть боится крыс? — вдруг оживился он чрезвычайно и, удовлетворенно покачивая головой, выслушал с интересом мой долгий рассказ о том, как пришельцы окружили замок кольцом из костров и без жалости сжигают все живое, проникающее из замка: будь то спасающийся от голода беглец или крыса, стремящаяся к реке…

— М-да… — задумался он на миг. — Мерзавец твой настоятель… — И тут же перескочил на другое, принявшись уточнять перечень средств, применяемых при антоновом огне… Вновь чрезвычайно порадовался, что твари боятся крыс… Но иные простейшие вещи его почему-то удивляли.

— Как?! Хромоногость не считается красотой? — например, не поверил он, вспомнив о хромоногой дурочке. — Но ведь я же хром! А я — первый красавец! Это всем известно!..

Больше часа, наверное, чинился мне допрос с пристрастием. Я и не заметил, как пролетело время: вот уже и вправду, всегда доставляет удовольствие разговор с умным и любознательным собеседником!..

Да и он, насколько мне показалось, остался вполне доволен. К концу же, подобно всем старикам, он неожиданно ударился в воспоминания.

— И в прошлом бывали у вас мудрецы… Да-да-да! Знавал я кое-кого… Сократ, к примеру. Тоже казался весьма неглуп поначалу…

Я решил, что настало время напомнить о моей просьбе.

— Ну вот, — искренне огорчился он, — разве я был не прав? Без глупости нет истинного мудреца… Отделяющий зерно от плевел не знает, что делать с зерном. Подчиняющий законы мира не понимает главного…

— Чего же? — заметил я.

— А того, что ежели в мире возникло нечто, возвысившееся над миром и взявшее в руки свои его законы, как всадник берет узду, то это нечто — важнее всего мирского… Такие, как ты, никогда этого не понимали, даже не старались понять — и оказывались в дерьме…

Я снова, соблюдая приличия, напомнил о своей просьбе. И впервые не засмеялись в ответ.