Империя зла - Шакилов Александр - Страница 60

60

Кто-то неуверенно захлопал в ладоши, и через миг уже весь лагерь встречал министра бурными — искренними! — аплодисментами. И это было жутко. Люди приветствовали своего поработителя.

Они не ведают, что творят.

Не ведают?..

Чуть отпустило. Иван зажал пальцами нос, чтобы меньше текло. И все же отец настаивал на своем: «Найди Барса».

Еще пару секунд несущий винт вспарывал вечернее небо, а потом вертолет скрылся из поля зрения Жукова. Толпа аплодировала как заведенная.

И вот на сцену взошел один из самых влиятельных людей страны, одетый в белоснежный костюм.

Грохот сталкивающихся ладоней резко усилился, превратившись в почти что металлический лязг, будто кто-то лупил арматуриной по пустой железной бочке из-под дизтоплива. Иван тяжело задышал, глядя на Бадоева. Окруженный верными телохранителями министр что-то держал, какой-то продолговатый предмет. Стоя по сторонам от здоровенных секьюрити, Бадоева поедали глазами начлаг и его замы. Последние то и дело кланялись и указывали, куда пройти, вот ведь дорожка, для вас постеленная, вот трибунка с микрофоном, для вас установленная, вот графинчик с водичкой… Не дойдя до трибуны, важный гость остановился, устремив взгляд вдаль поверх моря голов. Вряд ли Бадоев слышал, о чем там ему докладывает начлаг, у которого от избытка чувств вновь прорезался голос. Правда, вместо баса — фальцет.

Жуков, который видел министра не впервые, враз понял, что тот мертвецки пьян. Но рабы ведь о том не ведали. Они смотрели на Бадоева как на бога, спустившегося с небес, чтобы творить чудеса одним лишь взмахом руки.

И министр поднял-таки свободную — правую — руку и вяло взмахнул, требуя тишины.

Толпа перестала дышать. И не потому, что дисциплина должна быть, не потому что рабы боялись попасть в морозилку — все прониклись торжественностью момента.

— Начинайте, — буркнул Бадоев в услужливо поднесенный микрофон.

На сцене напротив ожили электрогитары. Длинноволосые мужчины, покрытые с головы до ног татуировками, ударили по струнам. Барабанная установка выдала лихорадочную дробь. Солист — страшный, безумный, — брызгая слюной, принялся не петь, нет, орать:

А кто не обломался, тем еще предстоит. Патронами набейте непокорному грудь, Вникая изнуренно в просоветский пиздеж. В здоровом государстве будет здравый покой. Я всегда буду против!!![8]

Толпа подхватила этот крик души. Человеческая масса тряслась в ритме как припадочная. Даже вертухаи на вышках притопывали. Иван никогда не слышал и не видел ничего подобного. Там, где он вырос, музыка другая, в ней есть торжественность маршей, размеренное спокойствие вальсов, но нет ярости, нет такой всепоглощающей ненависти.

Вожди сошлись на собственной единой цене. Почетные потомки гармоничных отцов В потемках круг за кругом продирают глаза, Всецело выражая принужденный восторг. Я всегда буду против!!!

«Я всегда буду против!!!» — солист выкрикивал это раз за разом, будто его заклинило. И это его отрицание попало в унисон со всплывшей в памяти строкой «Если вам нужен образ будущего, вообразите сапог, топчущий лицо человека — вечно». Жукова трясло, горло сжимало судорогой. Хриплый голос солиста сорвался в истеричный визг, замер… И вместе с ним замерло сердце Ивана, и толпа враз замолчала, смолк вой гитар, палочки выскользнули из рук барабанщика…

Удар. Сзади. По почкам.

Вскрикнув от жгучей боли, Жуков навалился на спину впередистоящего, вцепился в его плечи, чтобы не упасть.

И в этот момент солист прохрипел на весь лагерь:

— Убивайте сук!!! Убейте их всех!!!

Ивана схватили, потащили куда-то через беснующуюся толпу. Грохнул выстрел. Еще один. Автоматная очередь. Телохранитель Бадоева упал, сам министр выхватил из ножен кинжал — вот что за предмет он держал — и теперь щерился, размахивая им перед собой. Начальник лагеря повис на руках своего зама, изо лба у него торчала шестерня, кем-то метко брошенная.

— Убейте!!! Убейте!!! — надрывался солист.

Барабанщик выскочил из-за установки, выхватил из-под робы обрез и шмальнул чуть ли не в упор в лицо вэвэшнику, который почти взобрался уже на сцену. С вышки заработал по толпе пулемет, но почти сразу замолчал — пулеметчик с перерезанным горлом рухнул вниз.

Да это же настоящий бунт, понял Жуков. Четко спланированный и умело организованный.

Вокруг творилась полнейшая вакханалия. Вертухаев резали, в них метали самодельные ножи и заточенные шестерни, их прокалывали арматурными прутами. Причем в резне принимали участие все — взрослые и дети, мужчины и женщины. Иван видел, как маленький уродец с анемичным лицом раз за разом всаживал шило в живот вэвэшнику, которого держали две женщины. Вертухаев, застигнутых врасплох, вешали на столбах линий электропередачи, обливали бензином и…

Жуков дернулся, но вырваться не получилось. Ему двинули по затылку чем-то тяжелым, и он едва не вырубился.

А что там Бадоев?

Министр стоял в одиночестве, все его охранники полегли. Он размахивал кинжалом, тем самым доведя до хохота рабов, что с горящими факелами в руках окружили его. Им так захотелось познакомиться с хозяином всех лагерей поближе, что они взобрались к нему на сцену.

Иван вновь попытался вырваться, почувствовав вроде, что хватка ослабла.

— Та не трепыхайся, ламерок! А то прям здесь удалим с винта!

Перед лицом возникла заточка. Острие приблизилось к глазу. Намек понят — Жуков обмяк, позволил стянуть себе проволокой руки за спиной.

Пока его куда-то тащили, он смотрел по сторонам. Факелы, кровь… Рабы, которых он жалел, превратились в зверей. Все пьяны. Танцуют. Глумятся над трупами.

Если уж бог спустился с небес, надо втоптать его в грязь.

* * *

Запив коньяком пару противорадиационных таблеток и с десяток таблеток иммунностимулятора, отец строго-настрого велел Лали, толстяку-врачу и пилотам не высовываться наружу, ждать его на борту.

Она хотела сразу пойти с ним, но он опять наорал.

У вертолета застыли в почетном карауле десятка два бойцов в комбинезонах с капюшонами, из-под которых виднелись «хоботы» противогазов.

Начался концерт. Громко заиграла музыка.

От нечего делать Лали смотрела в окно. Снаружи ровным счетом ничего не происходило. Скучно, как же… И тут один боец в противогазе упал. Из спины у него что-то торчало, какая-то палка. Второй упал с похожей палкой в горле. Третий… Остальные засуетились, кинулись их поднимать, размахивая руками, то есть переговариваясь жестами, ведь в противогазах не очень-то покричишь, да и музыка… Еще один упал на бок, засучил ногами.

Врач заметил интерес Лали и, прильнув круглым лицом к бронестеклу, забеспокоился. Увиденное ему настолько не понравилось, что он вытер со лба пот рукавом халата.

— Что это с ними?

Лали покачала головой. Не в курсе.

— Кто-то расстреливает их из луков. Очень на то похоже, — меланхолично предположил старший пилот, как будто говорил о чем-то обыденном, малозначительном.

— Лук — это что, оружие? — Врач протер линзы очков. — Вы на это намекаете?

— Да, — последовал ответ.

— Так что же это?! — Толстяк трижды смахнул пыль с подлокотника. — Что же это?!

Он бы еще раз десять повторил это, если б вертолет не окружили люди в странных однотипных одеждах. В руках у них были самые настоящие луки, а за плечами — колчаны со стрелами. И луки и колчаны, конечно, не из дерева, а из пластика.

Лали как-то пробовала освоить лук в симуляторе, но успехов не достигла.

Люди осмотрели трупы, сняли с них противогазы, натянули зеленые маски на себя, потом забрали дубинки-электрошокеры и уж ими-то принялись молотить по бортам и стеклам вертолета.

вернуться

8

Здесь и далее слова из песни «Я всегда буду против» группы «Гражданская оборона».