Ведьма-хранительница - Громыко Ольга Николаевна - Страница 60

Волк принюхался, навострил уши, но рычать не стал. Ролар негромко кашлянул, прерывая бурную уборочную деятельность. Из стойла настороженно выглянул коренастый гном с вилами наперевес, подслеповато сощурился, пытаясь разглядеть три темные фигуры на фоне брызжущего солнцем проема, а затем испустил ликующий вопль, выронил вилы и кинулся нам навстречу.

– Упырь меня раздери со всеми моими потрохами! Ролар, старина, ты вернулся! – Низкорослый бородач подпрыгнул и повис у вампира на шее. – А я уж думал…

– Орум, дружище! – Ролар сердечно похлопал гнома по спине. – Я не так уж и стар, не прошло и шестидесяти лет с размена первой сотни!

Разжав объятия, гном соскользнул на пол и горячо потряс вампиру руку.

– Вот уж кого не чаял увидеть! Ходили слухи, что тебя… – Орум осекся, заметив меня с Орсаной. – А это что за красотки? Насколько я помню, ты никогда не таскал за собой двух девиц сразу, гы-гы-гы!

– Это не девицы, это злобная ведьма и кровожадная наемница. Ой! – Ролар схватился за виски, схлопотав две затрещины одновременно. – Я же говорил! Злобную кличут Вольхой, кровожадную – Орсаной. Эй, хватит распускать руки! Я же не отрицаю, что вы – красотки!

Мы замахнулись на него в третий раз, но передумали.

– Они знают, что я – вампир, – пояснил Ролар во избежание дальнейших недоразумений.

– О! – уважительно сказал гном, разглядывая нас с неподдельным интересом. Видимо, пытался угадать, чем мы заслужили такую честь. Потом перевел взгляд на волка, севшего у моих ног, и его глаза окончательно округлились. – Ну и дела…

– Дела, – подтвердил Ролар. – Надо кое-что обсудить.

– Так какого рожна мы тут торчим?! – опомнившись, с прежней энергией загрохотал гном. – «Серебряная подкова» давно открыта!

– Ничего не имею против, – ухмыльнулся Ролар. – Девочки, надеюсь, вы очень голодны? «Серебряная подкова» не балует своих клиентов изысканными блюдами и столичным сервисом. Правда, как ни странно, никто еще не отравился… точнее, не пожаловался…

Гном сорвал кожаный рабочий фартук, закинул его на дверцу стойла и завопил во всю глотку:

– Карька-а-а! Куда ты запропал, мракобесово отродье?!

– Здеся, – глухо, с достоинством проворчало над нашими головами. На балке, свесив одну мохнатую лапку и поджав другую, сидел, посверкивая красными огоньками непропорционально огромных глаз, средних размеров домовичок. Существо коротким ножиком строгало обрезок березовой чурки, придавая ему вид грубой ложки. Домовичок отложил незаконченную поделку, выпрямился, свесил вторую лапку и невозмутимо стряхнул опилки с мохнатого пуза прямо в обращенные к нему лица.

Гном, точно разъяренная моська, запрыгал на месте, осыпая домовичка замысловатой бранью, в которой помянул добрую сотню родственников нечистика, а также обстоятельства, при которых Орум мечтал бы увидеть их всех в гробах.

– Чаво тебе, бородатый? – невозмутимо пробурчал домовичок, вклиниваясь между гномьим выдохом и вдохом. – Чаво кудакаешь, чаво мастеровать не даешь? Не видишь – имуществом обзавожусь, давешнее-то совсем в щепу рассохлось, молоко хлебать несподручно.

– Я тебе щас как похлебаю – из ушей потечет! А ну, слазь живо! Работа для тебя есть!

– Чаво надыть-то? – лениво поинтересовался домовичок, обеими ручонками вычищая живот от мелких стружек, которые опять-таки летели вниз, не улучшая гному настроения.

– Конюшню дочисть да свежей соломкой присыпь, чтоб ввечеру кони на сухое и чистое вернулись!

– А чаво мне за это будет? – трудоголизмом домовичок определенно не страдал. Мелкие домовые бесята совершенно незаслуженно пользовались в народе уважением, селясь в избах исключительно для собственного удобства, а вовсе не в помощь хозяевам, как те наивно полагали; допроситься от домовых каких-либо общественно полезных действий удавалось лишь после длительных уговоров и посулов, причем они были горазды хлебать не только из поставленного возле печи блюдечка, но и прямо из забытого на столе горшка, а то и бессовестно в оный наплевать. Особо нахальные домовые примерно раз в месяц разыгрывали перед хозяевами спектакль своего торжественного ухода с должности «избяного счастья», то есть увязывали ложку в узелок на палочке и неспешно, чтобы успели остановить и задобрить, ковыляли к порогу. Тем не менее, селяне благоговели перед этими поганцами, а на предложение изгнать зарвавшегося бесенка могли вытолкать за порог саму ведьму.

– Дуля с маком!

– А ватрушка с творогом? – Домовичок деловито облизнулся.

– Ах ты, вымогатель мохнозадый! Будет тебе ватрушка!

– С творогом? – дотошно уточнил Карька.

– С гхыром!!!

Шварк! Я не увидела, как домовичок спрыгнул вниз, только что он сидел на балке и тут же возник в недочищенном стойле. Не теряя время попусту, бесенок развил такую бурную деятельность, что навоз полетел из двери с утроенной скоростью.

– Пойдемте, пойдемте же скорей! – Гном, приплясывая от нетерпения, дернул Ролара за рукав. – Есть большой разговор, большая жажда и большой голод, а у нас очень мало времени, после обеда я должен ехать в Брас за овсом для лошадок!

– Что случилось, Орум? Что-то с Ле… Повелительницей? – заметно обеспокоился Ролар. Гном метнул многозначительный взгляд в нашу с Орсаной сторону.

– Повелительницей?.. Кхм-м… Ну ладно. Жива-здорова, если ты это хотел услышать. Вот только сбрендила окончательно. Постой, сядем за столик – расскажу все по порядку, а то натощак мысли путаются.

Нахмурившись, Ролар ускорил шаг. Мы едва поспевали за ним, гном вообще перешел на бег, но не жаловался, напротив – обогнал нас и первым распахнул перекошенную дверь старой-престарой избушки, по порожек ушедшей в землю и обросшей мхом до самой трубы.

Прибитая над дверью подкова с дуговой чеканкой «На счастье!» размерами напоминала хомут; в ее верхней части прилепилось ласточкино гнездо, а в нем благим матом орали только что вылупившиеся птенцы, завидев подлетающую родительницу. Мне подумалось, что если эта проржавевшая орясина свалится кому-нибудь на голову, счастье он обретет только в следующей жизни.

Пригнувшись, мы один за другим прошли под многообещающей подковой, чтобы окунуться в дымный полумрак корчмы. Гном спросил у подбежавшего мальчишки, свободен ли его любимый столик, просиял и завел нас в самый темный угол, подальше от двери и окон.

– Что сегодня на обед? Мясо есть?

– Рыба речная жареная, щи вчерашние, котлета «Сытная», бараньи ребра в чесночном соусе и капуста тушеная на гарнир, – равнодушно перечислила девица в засаленном, некогда белом переднике.

– Мне рыбу, – сказала я.

– А мне капусту с котлетой. – Орсана тщательно осмотрела стул, но все-таки села, хотя черное пятно в центре подозрительно напоминало плохо отмытую кровь. Волк забрался под стол и свернулся калачиком.

– А нам всего вместе, да побольше! – хохотнул гном. – Стой! Куда пошла?! И по кружке пива, конечно!

– Выкладывай, – потребовал Ролар, не дожидаясь выполнения заказа. – Что произошло в Арлиссе после моего… отъезда?

– Ну, сперва она рвала и метала… – Гном кашлянул и осекся. – В общем, Повелительница его не одобрила. Она никак не ожидала, что ты подчинишься ее дурацкому приказу.

– Какому приказу? – живо заинтересовалась Орсана.

– Ей нужен был свой человек в Легионе, – пояснил Ролар, взглядом призывая друга к молчанию. Я поглядела на вампира не менее красноречиво, но он предпочел казаться явным и бессовестным лжецом, нежели открыть правду.

– Шпион? – презрительно фыркнула девушка. – Так я и знала!

– Скорее, соглядатай, – смягчил определение Ролар. – Наблюдал, изучал, проникался духом, но у дверей не подслушивал и секретных карт не крал. И что дальше?

Не знаю, как Орсана, а я ему не поверила. Что это за «соглядатай», который не появляется в Арлиссе месяцами и, похоже, вообще не имеет связи с родной долиной?

– А дальше началась самая потеха… – Гном убрал руки со стола, давая расставить принесенные девицей блюда. От них исходил не самый приятный, но вполне съедобный запах. – Так вот, тут-то она и сбрендила. Стали ей повсюду мерещиться враги, заговоры, покушения. До публичных казней дело, хвала Великому Подгору, не дошло. Те, кто поумнее и, соответственно, поподозрительнее в глазах Повелительницы, дали деру при первых же признаках опасности. Более наивные дождались изгнания, остальные притихли, как мыши под веником.