Расплата - Крамар Павел Васильевич - Страница 35

Таким образом, показания обвиняемого о посещении им Бикина в 1940 и 1945 годах были несколько непоследовательными и нелогичными. Поэтому мы решили как следует их проверить.

В первую очередь запросили о Горбыле Бикинский райотдел МГБ, который вскоре прислал довольно тревожное сообщение:

«Проживавший в Бикине Горбыль Леонтий Ананьевич умер, в возрасте более 60 лет 27 августа. Точно определить год смерти не удалось, так как часть страницы книги загса оказалась залитой чернилами. Старожилы утверждают, что он скончался до войны, но в каком году — не помнят. Его жена Дарья Лукьяновна умерла в 1937 году, других родных не было. По сведениям милиции, Горбыль временами занимался мелкой контрабандой, за что предупреждался».

Это сообщение нас заинтриговало. Показалось странным, что на месте в Бикине не смогли установить год смерти Горбыля. Если он умер 27 августа, скажем, 1939 года, то это совпадало бы с показаниями Дрозда. А если в 1940 году? Тогда получалось, что обвиняемый мог с ним встречаться в 1940 году и что вскоре после этого Горбыль умер.

Дрозд мог рассказать японцам об оказанной ему Горбылем помощи перейти границу. К тому же тот был причастен к контрабанде. Следовательно, рассуждали мы, японцы могли затянуть Горбыля в свои шпионские сети. Поэтому, возможно, не зря его навещал в 1940 году Дрозд Назар.

Этот логический ход мыслей требовал более глубокой проверки характера отношений Горбыля с Назаром Дроздом и других его связей. Мне было предложено выехать в Бикин, чтобы основательно разобраться с возникшими у нас сомнениями.

«Помните, нам доверено раскрыть дело большой государственной важности, — напутствовал меня на этот раз генерал Шишлин. — Речь идет о поиске японских шпионов, до сих пор еще, возможно, не выкорчеванных на нашей территории. Они могут привести немалый вред… Дело Дрозда нужно раскрыть до конца, чтобы не было ни малейших сомнений. В народе так говорят: чтобы поле было чистым, сорняки нужно удалять с корнями».

Я поездом выехал в Бикин. В полдень здесь, на вокзале, меня встретил оперуполномоченный райотдела МГБ старший лейтенант Сидорин Денис Иванович. Это был рослый брюнет, молодой еще, с выразительными карими глазами и подвижными, временами высоко поднимающимися дугами бровей, когда он вдруг чему-то удивлялся. Познакомившись, мы сразу же зашагали к райотделу. День был солнечный, безветренный, морозный. Снег звонко поскрипывал под сапогами.

«Вы прибыли по тому делу, по которому запрос присылали?» — спросил старший лейтенант Сидорин. «Да, конечно», — ответил я. «Разве наш ответ вызывает сомнения?» — «Не совсем так. Но давайте поговорим об этом в райотделе. А сейчас расскажите, как вы здесь живете?»

Сидорин вроде бы нехотя ответил: «Живем неплохо, но у нашего начальника подполковника Сизова открылась рана на ноге. Второй месяц в госпитале. И должность старшего офицера в отделе вакантная. Вот я и верчусь — работаю за них и за себя вместе с двумя лейтенантами, которые к нам с курсов недавно прибыли». — «А вы сами давно здесь?» — «Да уже порядочно, больше года».

В райотделе я предупредил старшего лейтенанта Сидорина, насколько значительно предстоящее мероприятие. И он по мере нашего разговора то резко вскидывал вверх брови и тут же опускал их, как бы подчеркивая этим жестом свое удивление, а порой неудовольствие.

Выслушав меня, он сказал: «Думаю, что все возможное мною уже сделано. Конечно, если покопаться еще недели две, можно, пожалуй, что-нибудь прояснить новое по вашим вопросам». — «Что вы, Денис Иванович! — сказал я. — В нашем распоряжении не более двух-трех дней. Мы связаны сроками ведения уголовного дела».

И вот я занялся архивами, а Сидорин приступил к поиску знавших Горбыля старожил и сбору сведений о личности человека, поселившегося на его усадьбе, с которым тоже надо было побеседовать. Работали мы почти двое суток, постоянно обмениваясь собранной информацией. Она оказалась неутешительной. Старожилы, проживающие неподалеку от бывшей усадьбы Горбыля, ничего нового о нем не сообщили: дескать, был он нелюдимый домосед, вечно копавшийся в огороде и длительное время лечивший свой больной желудок таежными травами.

Скупым на нужные нам сведения был и районный архив. В одной из его книг за 1933–1945 годы действительно имелась запись, что Горбыль умер 27 августа, а место на листе, где указывался год смерти, было залито густыми фиолетовыми чернилами. Такие же большие кляксы мы обнаружили и на других страницах. Книгу пришлось на время изъять и направить в научно-технический отдел Краевого управления МГБ, чтобы там установить год смерти Горбыля. Более ранних архивных документов в районе не оказалось. Примерно до 1933 года акты гражданского состояния — рождения, браки, смерти — фиксировались в книгах местной церкви, а после ее закрытия в 1933 году те же книги вроде бы отослали в церковные архивы Владивостока, Хабаровска и Омска, но и там их не нашли, хотя не раз посылались запросы.

«Чем же будем заниматься завтра?» — спросил я старшего лейтенанта Сидорина.

Тот молча пожал плечами и высоко поднял брови, что могло означать: «Я же говорил, что все нужное было сделано раньше». Время было позднее, и мы порешили, что утро вечера мудренее. А утром на мой вопрос, был ли старший лейтенант Сидорин на Горбылевой могиле, тот покачал головой, но проинформировал, что сторож на здешнем кладбище — Худяк Евсей — дед набожный, честный, отзывчивый.

«Так что же мы предпримем в последний день моей командировки?»

Старший лейтенант Сидорин пожал плечами.

«Разве вы не убедились, что все возможное уже сделано?» — «Нет, Денис Иванович, пока мало сделали и, фактически, ничего не выяснили. А время не терпит… Давай-ка обсудим такой вариант…»

И я поделился с ним своими соображениями, которые пришли мне в голову в гостинице минувшей ночью, Я так размышлял: поскольку в городе меня никто не знает, мне можно переодеться в гражданское и разыграть роль прибывшего сюда с верховьев Имана племянника Горбыля.

«Вместе с тобой, — предложил я старшему лейтенанту Сидорину, — мы проведаем могилу Горбыля, где организуем поминки. Пригласим на них деда Евсея, а через него — и других знакомых Горбыля. После хорошего угощения, думаю, они разговорятся, и мы кое-что узнаем новенькое. Потом эту идею как-нибудь разовьем». — «Так ведь у Горбыля не было родственников», — засомневался старший лейтенант Сидорин. «Ничего. Объясним, вот, мол, нашелся племянник». — «Нет, все же не то, — приподнял брови мой коллега. — Оперативные работники, солидные люди — и распивают спиртное на кладбище. Нет, не то…»

Немало сомнений, и даже резонных, высказал он. Но все же я вовлек его в задуманное мной мероприятие — ничего другого придумать вроде и нельзя было… И вот мы переоделись в гражданское. Правда, старший лейтенант Сидорин не полностью: вместо шинели накинул на плечи пальто с бобровым воротником, а на голову — лисью шапку. А галифе, гимнастерку, сапоги не снял. Вскоре он подъехал на лошади к подворью деда Евсея и попросил его прийти в полдень на кладбище, чтобы показать могилу Горбыля его племяннику, прибывшему издалека, а также пригласить на поминки знакомых покойного.

Часа через четыре, купив венок из искусственных цветов и потихоньку понукая лошадь, мы на подводе двинулись в сторону кладбища.

«Ну, Петр Петрович, если из нашей затеи получится что-нибудь толковое, можете считать меня своим должником», — все сомневался старший лейтенант Сидорин. «Не надо так, Денис Иванович. Коль начали, давайте действовать поувереннее».

На первых порах нам явно не везло. Когда приблизились к кладбищу, увидели там лишь деда Евсея, рослого, одетого в черную шубу, на голове — серая заячья шапка. В одной руке у него была деревянная лопата, в другой — метла.

«Здравствуйте, дедушка Евсей!» — поздоровался я с ним. «Будтэ здоровеньки», — глуховатым голосом произнес он, мешая украинскую речь с русской. «А что, дедушка, никто больше не смог прийти на поминки?» — «Я заходыв к двум дидам, но один сказался хворым, а другого нэма дома. Вы, значит, будэтэ племянником покойного Горбыля?» — «Да, дедушка, проездом здесь. Побуду дня два. Заодно хочу проведать могилу дяди Леона. Вы же знали его?» — «Ни, я его нэ бачив, бо я приихав в Бикин в войну, а вин ще раньше помер». — «А могилку его нам покажете? Я тут впервые». — «Нэ помню его могилы, но знаю, шо трэба шукать ии в левом углу, там ховалы померших перед войной, царство им небесное». — Дед перекрестился.