Умри ради меня - Плам Эми - Страница 6

Мои глаза наполнились слезами от потрясения и боли.

Официант выдернул полотенце, заткнутое за его фартук, и промокнул мне лицо.

— Ничего страшного, просто маленький порез на брови, — сказал он. — Не бойтесь!

Я посмотрела на свои ноги и увидела, что джинсы порваны, а с одного колена содрана кожа.

Пока я осматривала себя в поисках других ран, до меня постепенно дошло, что на террасе царит мертвая тишина. Но люди смотрели не на меня; все посетители кафе ошеломленно уставились куда-то мне за спину.

Официант перестал промокать кровь, сочившуюся из моей раны, глянув через мое плечо. Его глаза испуганно расширились. Проследив за его взглядом, я увидела, что мой столик раздавлен в лепешку огромным куском каменной резьбы, сорвавшимся с фасада здания. Моя сумка валялась в стороне, но уголок книги, которую я читала, торчал из-под гигантского камня точно на том месте, где я только что сидела.

«Если бы я не отошла оттуда, я была бы уже мертва», — подумала я, и мое сердце заколотилось так быстро, что мне стало больно.

Я обернулась к тому столику, за которым сидели брат с сестрой. Но увидела только бутылку «Перье», два наполненных стакана и горстку мелочи рядом с ними. Мои спасители исчезли.

6

Я была настолько потрясена, что довольно долго просто не в силах была тронуться с места. Наконец, после того как работники кафе обрушили на меня половину своих запасов средств первой помощи, я решила, что в состоянии сама добраться до дома, и потащилась обратно, хотя ноги у меня как будто превратились в мягкую резину. Когда я подошла к дому, Мами как раз выходила наружу.

— Ох, милая моя Катя! — в ужасе воскликнула она, когда я рассказала ей о случившемся.

Уронив на землю свою любимую сумку от фирмы «Гермес», она крепко обняла меня. Потом, подхватив сумки, свою и мою, она повела меня в дом и тут же заставила лечь в постель, причем обращалась со мной так, словно я была калекой, лишившимся всех четырех конечностей, а не ее слегка поцарапанной внучкой.

— Катя, ты уверена, что тебе вполне удобно? Я могу принести еще подушек, если хочешь.

— Мами, все в порядке, в самом деле!

— А коленка все еще болит? Можно к ней что-нибудь приложить. Есть мази… а может, лучше немного приподнять ногу?

— Мами, в кафе уже вымазали на меня сто разных мазей! Всю свою аптечку истратили! Это просто царапина, честное слово!

— Ох, мое милое дитя! Подумать только, что могло случиться…

Бабушка прижала к груди мою голову и гладила по волосам до тех пор, пока внутри у меня не лопнуло что-то, и я, наконец, заплакала.

Мами сидела рядом, обнимая и утешая меня, пока я рыдала.

— Это просто потому, что я испугалась, — бормотала я сквозь слезы. — Я просто потому плачу, что испугалась…

Но на самом деле я плакала потому, что бабушка обращалась со мной точь-в-точь, как мама…

Когда домой вернулась Джорджия, я услышала, как бабушка тут же начала рассказывать ей о том, как меня «чуть-чуть не убило». Минутой позже дверь моей комнаты распахнулась и ворвалась сестра, бледная как призрак. Она молча села на край моей кровати и уставилась на меня расширенными глазами.

— Все в порядке, Джорджия. Я отделалась легкой царапиной.

— Бог мой, Кэти-Бин, а если бы с тобой что-то такое… У меня же никого не осталось, кроме тебя! Ты не забывай об этом!

— Со мной все в порядке. И впредь ничего не случится. С этого момента буду держаться подальше от разрушающихся зданий. Обещаю.

Она заставила себя улыбнуться и протянула руку, чтобы коснуться моей руки, но страх не исчез из ее глаз.

На следующий день Мами отказалась выпускать меня из дома, настояв на том, что я должна отдохнуть и «подлечить свои раны». Я повиновалась, чтобы успокоить ее, и решила половину вечера провести в ванне, с книгой. Но только тогда, когда я погрузилась в теплую воду, я поняла, как натянуты были мои нервы, потому что вдруг начала дрожать, как лист на ветру.

Да, я действительно не осознавала, как потрясло меня падение того камня, едва не угодившего мне на голову… и, лишь несколько раз добавив в ванну горячей воды, я начала понемногу успокаиваться. В конце концов я даже задремала, окруженная прозрачными облачками пара.

Когда на следующий день я проходила мимо «своего» кафе, оно было закрыто, а тротуар перед ним пересекала желтая пластиковая полицейская лента. Рабочие в ярко-синих комбинезонах устанавливали леса для строителей, которые должны были укрепить фасад. Мне нужно было искать новое местечко для чтения на открытом воздухе.

Я ощутила укол разочарования, когда поняла, что закрылось то единственное место, где у меня был шанс увидеть мою недавно возникшую привязанность. Кто знает, когда теперь мне удастся снова встретиться с Винсентом?

Мама начала водить меня по музеям уже тогда, когда я была совсем крошкой. Когда мы приезжали в Париж, она, бабушка и я отправлялись по утрам «вкусить немножко прекрасного», как говорила мама. Джорджия, которая успевала заскучать еще до того, как мы успевали подойти к первому живописному полотну, обычно предпочитала оставаться с отцом и дедом, которые сидели в каком-нибудь кафе и болтали с друзьями, деловыми партнерами и всеми, кто только оказывался рядом. Но мы, мама, Мами и я, бродили по парижским музеям и галереям.

Поэтому я была не слишком удивлена, когда несколько дней спустя на мое предложение пойти в музей Джорджия отделалась неким неопределенным ответом насчет «уже имеющихся планов».

— Джорджия, ты ведь постоянно жалуешься, что я никуда не хожу с тобой. А я тебе предлагаю кое-что интересное!

— Ну да, для меня это так же интересно, как для тебя мое приглашение пойти на гонки грузовиков. Скажи, когда придумаешь что-нибудь действительно любопытное.

И чтобы я не обиделась, Джорджия ласково сжала мою руку, прежде чем закрыть дверь своей спальни у меня перед носом. Touche.

Я в одиночестве отправилась в квартал Маре, лежащий на другом конце города от дома деда. Пройдясь по его узеньким средневековым улочкам, я, наконец, добралась до цели своего путешествия: похожего на дворец здания, в котором находился музей Пикассо.

Кроме альтернативной вселенной, предлагаемой мне книгами, вторым моим излюбленным пространством была музейная тишина. Мама говорила, что я в душе эскапистка, прячущаяся от действительности… что я предпочитаю воображаемые миры реальному. Это действительно так, я всегда могла отдалиться от окружающего меня мира и погрузиться в иной. И теперь готова была принять утешающий сеанс гипноза искусства.

Как только я прошла через гигантские двери музея Пикассо в его стерильные белые помещения, я ощутила: биение моего сердца стало замедляться. Я позволила теплу и покою музея укрыть меня, как мягкому одеялу. И как обычно, я шла и шла, пока не увидела картину, действительно захватившую мое внимание, и тогда села на скамью напротив нее.

Я позволила краскам впитаться в мою кожу. Изломанная композиция, искривленные очертания напомнили мне о том, как я чувствую себя саму изнутри, дыхание замедлилось. Остальные картины в этой комнате, охранник у двери, запах масляной краски в воздухе, даже проходящие мимо туристы слились воедино, превратившись в ровный серый фон для единственного квадрата цвета и света.

Не знаю, как долго я там сидела, пока мой ум не начал, наконец, постепенно выбираться из наведенного на себя транса, и тогда я услыхала негромкие голоса позади:

— Идем сюда. Только посмотри на краски!

Долгая пауза.

— Какие краски?

— Ну, говорили же об этом. Он переходит от яркой, дерзкой палитры, как на «Авиньонских девицах», к этой вот серо-коричневой монотонной мозаике в какие-нибудь четыре года. Какое позерство! Пабло всегда желал быть лучшим во всем, что бы он ни делал, и, как я на днях говорил Гаспару, что меня действительно выводит из себя, так это…

Я резко обернулась, желая увидеть источник этого фонтана сведений, и застыла. В каких-нибудь пятнадцати футах от меня стоял кудрявый приятель Винсента.