Беглецы и чародеи - Шаинян Карина Сергеевна - Страница 48

— Конечно, он такой странный. Он всегда жил бобылем, вы не представляете, что он рассказывал мне о своей молодости…

Дальше шло что-то невнятное, видимо, Роза, вопреки привычке, шепталась с соседкой, а потом они смеялись.

— Я просто жалею его, он же пожилой, живет один, словом не с кем перемолвиться, с психикой у него, по-моему, не все в порядке… Но все-таки живое существо. Вот именно, конечно, но я думаю, каждый должен стараться сделать что-то для ближнего, по мере сил, я считаю, что немного поговорить с ним — это в некотором роде милосердие, да, милосердие.

Тимофей прижал руки к щекам: те горели, словно он зашел с головой в крапиву.

В этот вечер Тимофей не пошел к Розе, заперся дома, топил печь и думал. На следующий день Тимофей собрался, надел резиновые сапоги и пошел в лес. Он был в лесу до самого вечера, и когда он вернулся из леса, корзина его была полной.

С этой корзиной Тимофей вскоре стоял на крыльце у Розы.

— Кто пришел! — вскрикнула Роза, открыв дверь.

Тимофей откинул тряпку, и Роза увидела, что корзина полна маленьких нежных цветов. В прихожей повис лесной аромат.

— Какие милые цветочки! — сказала Роза. — Как называются?

— Это фиалки. Я собрал их сам, — сказал Тимофей. — Хотя это нехорошо. Но иногда можно.

Тимофей сам налил воды в большую банку, поставил в нее фиалки и отнес в комнату. Там он огляделся и поставил цветы на тумбочку у изголовья кровати.

— Спасибо! — сказала Роза. — Цветы — это так приятно…

— Да, — сказал Тимофей.

Всю ночь Тимофей не мог заснуть, прислушиваясь к шорохам и скрипам. Окна соседней дачи были темны. Еле дождавшись, пока утро набрало силу, Тимофей прошел на участок Розы и, не постучав, вошел в дом, нарочно громыхая сапогами. Подождал, не выйдет ли кто, затем приоткрыл дверь и заглянул в спальню.

Он до самого конца не был уверен, что это сработает. Когда-то он прочел, что запах Platanthera bifolia, ночной фиалки, любки двулистной, может спровоцировать приступ у больных, предрасположенных к сердечным заболеваниям. Целая корзина фиалок — срывая их, Тимофей чувствовал себя настоящим преступником, ведь они были занесены в Красную книгу.

Возвращаясь домой, Тимофей думал о Розе успокоенно. Роза начинала сливаться с породившей ее природой, примирившись с жуками, мышами и червяками, со всеми созданиями, с песком, водой и глинистой почвой. Теперь она должна быть довольна, потому что ей больше нечего бояться.

Зайдя на террасу, Тимофей сел в кресло-качалку, покачался немного и заплакал. Он не знал, почему он плачет — потому ли, что Розы больше не будет и он жалеет об этом, или потому, что жизнь снова становилась простой, предназначенной только для него одного, Тимофея. Он не мог понять, ощущает ли он утрату или же облегчение. Погода испортилась, сеял дождь, за окном завывал ветер, рассказывая Тимофею о тоске и одиночестве. Но Тимофей не слушал. Глотая слезы, Тимофей потянулся за книгой, всегда утешавшей его. Открыв том, заплетенный колючим кустарником слов, витиеватыми фразами — книга была переводом с персидского, — он перечел самое любимое место: «Кенель, называемый также деревом султанов. Плоды его растут прямо на стволе. Султан сажал это дерево в гареме, и наложницы обязаны были есть его плоды…»

«…называемый кепель…» — шептал Тимофей, слова баюкали его и погружали в теплый ласковый сон. «Кепель», — шептала ему природа, прижимая к своей душистой груди, — любовное, ласковое слово, дарующее прощение. Тимофей вздохнул как ребенок, успокаивающийся на руках у матери, поправил подушку и еще раз перечел волшебную фразу: «Сладок плод кепель! Съешь его — и три дня будешь пахнуть фиалками».

Никита Орехов

МЕТРО

Тому мальчику, которого я видел однажды в метро

— Так вот. Там у тебя будет своя комната, светлая и уютная. Окна выходят в зеленый парк. В нем ты будешь гулять. В парке озеро, а в воде его плавают дикие утки. И два белых лебедя. Их можно кормить крошками сдобных булочек. Там тебе будут давать сдобные булочки на завтрак каждый день.

Мама крепко держала мальчика за руку. Мальчик время от времени поднимал на нее, быстро и горячо говорящую, темные глаза и молча смотрел исподлобья. Тоскливо и безнадежно, часто моргая ресницами, то и дело намокающими от слез.

Поезд метро стремительно мчался от станции до станции, и мама все говорила и говорила. Когда двери с шипением раскрывались навстречу втекающей в вагон толпе, ребенок с ужасом смотрел на залитую светом платформу. Когда двери с шипением сходились снова и поезд тонул в темном тоннеле, прерывисто и облегченно вздыхал, но тут же сжимался в безмолвный комочек. Он-то знал, что будет сейчас и что будет потом. Когда двери снова откроются и мама шагнет на платформу, потянув его за руку за собой.

— Там ты будешь ходить в замечательную школу. У тебя будет куча друзей. И еще собака, ты ведь всегда хотел собаку? Большой черный ньюфаундленд. Ты ведь его хотел? Так?

Он не ответил, потому что мама все равно не слушала его. Мальчик оглянулся на сидящих в вагоне пассажиров. Очень много свободного места, он был не против, если бы мама села, посадила его на колени и они ехали бы и ехали. Но мама всегда стояла у ходивших туда-сюда дверей вагона и говорила… говорила… говорила…

— И много-много игрушек. Даже вездеход — большой заводной вездеход. Ты будешь управлять им. И может быть, тебе даже купят пони, маленького черного пони.

Мальчику не надо было ни пони, ни вездехода — только не выходить из вагона. Только бы двери вагона с шипением не закрылись за ним.

Поезд вылетел навстречу свету очередной станции и снова остановился. Двери раздвинулись в стороны, мама шагнула на платформу и потянула мальчика за собой.

— Идем.

На платформе их ждала высокая красивая женщина в темном пальто. Она приветливо улыбнулась маме, протянула навстречу мальчику вытянутые руки, будто собиралась обнять его. Мама подтолкнула мальчика к женщине.

— Вот твоя мама, малыш.

Мама взяла мальчика за руку и еще раз улыбнулась женщине в светлом плаще, которая только что вышла с ребенком из вагона метро.

Свет. Из тоннеля вырвался поезд метро, двери распахнулись, выпуская поток выходящих. Мама и мальчик вошли в вагон, встали у двери. Тихо и неслышно поезд утонул в темноте подземки, закачавшись на рельсах. Мальчик смотрел в темное стекло и слушал, как мама говорила ему.

— Так вот… Там у тебя будет своя комната, светлая и уютная. Окна выходят в зеленый парк. В нем ты будешь гулять. В парке озеро, а в воде…

Алексей Толкачев

ПАРОВОЗИКИ

Под звонком слева от двери номера не было. Под звонком справа было написано: «144». Мне была нужна 143-я квартира, и я нажал на левую кнопку. В следующую же секунду, как будто хозяйка ждала моего звонка стоя у себя на пороге, послышались металлические скрипы дверного замка, шарканье ног и щелчок выключателя.

— Ктойта?

— Здравствуйте! Это Андрей, я вам звонил, насчет квартиры.

Внешняя дверь открылась.

— Заходите.

Общая площадка перед двумя квартирами оказалась здорово завалена всяким барахлом: какие-то ящики, мешки с картошкой и даже старая стиральная машина. Что самое удивительное — машина эта стояла вплотную к двери 144-й квартиры, так что ни войти в ту квартиру, ни выйти из нее было решительно невозможно.

— Соседское добро, — пояснила хозяйка. — Они на даче живут до конца ноября. А это побросали тут. Мне что, мне не жалко. Пройти можно, и ладно. Дверь, вон, стиралкой забаррикадировали. От воров, поди. Как будто воры стиралку отодвинуть не смогут!

Хозяйка, Валентина Никифоровна, как я и предполагал после нашего телефонного разговора, оказалась женщиной лет шестидесяти. Жилплощадь готова сдавать надолго, сама будет жить у сестры, в другом районе. Квартира в хреновеньком состоянии, зато цена подходящая.