Золотое рандеву - Маклин Алистер - Страница 56

— А я какой даю?

Вместо ожидаемого общего потепления неразбавленное бренди произвело на меня весьма странное действие. Глотку мне обожгло как будто расплавленным свинцом, и хотя этот жгучий огонь прокладывал внутри меня путь все ниже и ниже к желудку, снаружи мне стало еще холоднее.

— Кто-то идет, — неожиданно прошептал Макдональд.

Я успел только поставить пустой стакан на тумбочку. Ни на что другое у меня не хватило времени, даже на то, чтобы улечься и закрыться одеялом. Распахнулась дверь, зажегся верхний свет и Каррерас, с неизбежной картой под мышкой, направился через лазарет к моей койке. Как обычно, он полностью контролировал все свои эмоции. Беспокойство, напряжение, предвкушение схватки — он не мог не чувствовать всего этого, не мог не испытывать скорби по погибшему сыну, но на лице его переживания никак не отражались.

Он остановился, не дойдя до кровати, и внимательно, изучающе осмотрел меня холодными, прищуренными глазами.

— Не спите, Картер? — задумчиво проговорил он. — И даже не лежите. — Он взял двумя пальцами стакан с тумбочки, понюхал и поставил обратно. — Бренди. И вы дрожите, Картер. Все время дрожите. Почему? Отвечайте!

— Я боюсь, — сердито ответил я. — Всякий раз, как вас вижу, душа в пятки уходит.

— Мистер Каррерас! — из двери амбулатории появился закутанный в одеяло доктор Марстон, протирая глаза и на ходу приглаживая свою естественнейшим образом растрепанную, восхитительную седую шевелюру. — Это неслыханно, совершенно неслыханно! Тревожить тяжело больного — и в такой час. Я должен попросить вас удалиться, сэр. И немедленно!

Каррерас оглядел его с головы до ног, затем в обратном направлении и процедил сквозь зубы:

— Успокойтесь.

— Нет, я не успокоюсь! — возопил доктор Марстон. Пожизненный контракт с Метро-Голдвин-Майер был ему обеспечен. — Я врач. У меня есть врачебный долг, и я выскажу, в чем он состоит, чего бы мне это ни стоило. — К несчастью под рукой у него не оказалось стола, ибо удар кулаком по столу явился бы достойным завершением этого выступления. Но даже и без того доктор произвел впечатление своим искренним гневом и возмущением. Даже Каррерас, очевидно, смутился.

— Старший помощник Картер очень болен, — продолжал греметь Марстон. — У меня тут нет возможности вылечить сложный перелом бедра, и результат был неизбежен. Воспаление легких, да, сэр, воспаление легких. Двустороннее, в легких столько жидкости, что он не может даже лечь, да и вообще едва дышит. Температура сорок, пульс сто тридцать, озноб. Я обложил его грелками, напичкал аспирином, антибиотиками, бренди, наконец, и все без толку. Лихорадка его не отпускает. То он мечется в жару, то лежит весь мокрый от пота. — Насчет сырости он вспомнил очень вовремя. Я чувствовал, как морская вода из промокших бинтов просачивается сквозь свежую повязку на матрас. — Бога ради, Каррерас, неужели вы не видите, что он очень болен? Оставьте его.

— Мне он нужен только на минуту, доктор, — примирительно объяснил Каррерас. Если у него и зашевелились вначале какие-то подозрения, то после блестящего сольного номера Марстона они просто обязаны были исчезнуть. «Оскар» за такую игру был бы вполне заслуженной наградой. — Я вижу, что мистер Картер нездоров, и не собираюсь отнимать у него силы.

Я потянулся к карте и карандашу прежде, чем Каррерас протянул их мне. Ничего удивительного, что при неутихающей дрожи и распространявшейся от больной ноги по всему телу онемелости, вычисления отняли больше времени, чем обычно. Но сложности никакой в них не было. Я взглянул на стенные часы и подвел итог:

— Вы будете на месте чуть раньше четырех.

— Мы не пропустим его, как вы считаете, мистер Картер? — оказывается, только внешне он был так беззаботен и уверен в себе. — Даже в темноте?

— Не представляю, как можно умудриться при включенном радаре, — я немного посопел, чтобы он не забыл случайно о серьезности моего положения, и продолжал: — А как вы собираетесь остановить «Тикондерогу»? — Теперь меня не меньше, чем его, беспокоило, чтобы стыковка состоялась, и перегрузка завершилась как можно быстрей и благополучней. «Твистер» в трюме должен был взорваться в 7.00. Я предпочитал к тому времени быть от него подальше.

— Снаряд перед носом, сигнал остановиться. Если это не сработает, — добавил он задумчиво, — снаряд в борт.

— Вы меня просто удивляете, Каррерас, — веско заявил я.

— Удивляю вас? — левая бровь Каррераса едва заметно поползла вверх — целая мимическая картина при обычной каменной невозмутимости его лица. — Каким образом?

— Человек, который приложил столько усилий и, должен признать, все время демонстрировал исключительную предусмотрительность — и вдруг собирается пустить все прахом беспечным, непродуманным поступком в самом конце, — он, было, хотел что-то сказать, но я остановил его рукой и продолжал: — Я не меньше вашего хочу увидеть, как «Тикондерога» остановится. Только за это чертово золото я и гроша ломаного не дам. Прекрасно знаю, как важно, чтобы капитан, боцман и я немедленно попали в первоклассную больницу. Очень хочу увидеть, что все пассажиры и команда успешно переправились. Я не хочу, чтобы кто-нибудь из команды «Тикондероги» был убит во время обстрела. И наконец…

— Короче, — угрюмо прервал он меня.

— Пожалуйста. Встреча произойдет в пять часов. При теперешней погоде в это время будет полумрак — то есть капитан «Тикондероги» вполне хорошо разглядит нас на подходе. Как только он увидит, что другой корабль идет с ним на сближение, как будто Атлантика — это узкая речка, где не разойтись, не шаркнувшись бортами, он сразу заподозрит неладное. Кому, как не ему, знать, что он везет целое состояние. Он повернет и будет удирать. У вашей команды, едва ли сведущей в морской баллистике, мизерные шансы поразить движущуюся мишень с качающейся палубы, при отвратительной видимости сквозь пелену дождя. Да и вообще, что можно сделать из той хлопушки, которую, как мне сообщили, вы установили на баке?

— Ту пушку, что я установил на юте, никто хлопушкой не назовет. — Хотя лицо его было по-прежнему невозмутимо, слова явно дали ему пищу для размышления. — Как-никак у нее калибр четыре дюйма.

— Что с того? Чтобы пустить ее в ход, вам придется сделать разворот, а в это время «Тикондерога» уйдет еще дальше. Я уже называл причины, почему вы и в этом случае наверняка промахнетесь. После второго выстрела, кстати, наши палубные плиты будут так покорежены, что орудия задерутся к небесам и в дальнейшем вы их сможете использовать лишь в качестве зениток. Чем тогда вы предложите остановить «Тикондерогу»? Грузовой корабль, в четырнадцать тысяч тонн водоизмещением, не остановишь, помахав ему автоматом.

— До этого дело не дойдет. Элемент неопределенности, конечно, всегда существует. Но мы не промахнемся.

— Нет никакой необходимости в этом вашем элементе неопределенности, Каррерас.

— В самом деле? Как же вы предлагаете это сделать?

— Я считаю, этого вполне достаточно, — вмешался капитан Буллен. Авторитет коммодора «Голубой почты» придавал дополнительную значительность его хриплому голосу. — Одно дело — работать с картами по принуждению, совсем другое — по доброй воле корректировать преступные планы. Я все это выслушал. Вам не кажется, мистер, что вы зашли слишком далеко?

— Нет, черт возьми, — возразил я. — Ничто не будет слишком, покуда все мы не окажемся в военно-морском госпитале в Хэмптон-Родсе. Это до смешного просто, Каррерас. Как только он, судя по радару, подойдет на несколько миль, начинайте передавать сигналы бедствия. Одновременно, и лучше обговорить это сейчас, пусть ваши стукачи на «Тикондероге» примут от «Кампари» SOS и передадут его капитану. А когда он подойдет поближе, передайте ему по световому телеграфу, что угробили машину в борьбе с ураганом. Он наверняка о нем слышал, — я изобразил на лице утомленную улыбку. — При этом, кстати, вы будете недалеки от истины. И когда он к нам пришвартуется, а вы снимете чехлы с орудий — что ж, дело сделано. Он не сможет, да и не посмеет отвалить.