Страж - Маклин Чарльз - Страница 33

— А что ты сейчас делаешь?

— Сижу здесь, под козырьком, и курю. Немного погодя мне надо вернуться. Если сержант поймает меня...

— А как называется твоя часть?

— Пятнадцатый пехотный. Нас оставили в тылу навести тут кое-какой порядок. Так мне и досталась эта чертова работенка.

— А когда закончились бои?

— Некоторое время назад... Кажется, в среду. У нас был парад победы на главной площади — у тех, кто остался в строю. Вся площадь разбита, дыры такие, что в каждую можно ведро опустить. Генерал произнес речь, сказал, что сегодня день рождения Адольфа Гитлера. Думаю, этот парень хорошенько проблюется, когда услышит сегодняшние новости, — так он сказал. Все стали смеяться и веселиться. Нам сказали, что война уже практически закончилась.

— А ты участвовал в боевых операциях?

— Кое в каких.

— Расскажешь мне об этом?

(Молчание.)

— Сколько тебе лет, Принт?

— Девятнадцать.

— А до службы тебе случалось уезжать из дому?

— Прошлой осенью я был в гостях у двоюродных братьев. Они живут в Рицтоне, в десяти милях от границы с Теннесси.

— Что ж, хорошо, продвинемся немного назад... Сосредоточься на своем дыхании...

Однажды ночью, во время первого генерального наступления на Нюрнберг, он убил человека, показавшегося в окне полуразрушенной башни. Это была одна из семи башен, венчающих на одинаковом расстоянии друг от друга стены средневекового города и используемых теперь его защитниками как снайперские гнезда. Вспышка во тьме — пламя зажигалки или спички, защищенное от ветра ладонями, — выдала ему позицию противника. Ветер был сильный, и немец прикуривал слишком долго. Бегли заколебался, прежде чем выстрелить, — не из-за своих религиозных убеждений, а потому что свет в бойнице, необычайно зыбкий, вызвал у него в душе какое-то бессознательное внутреннее сопротивление.

На какое-то мгновение он испугался. Потом прицелился, выстрелил — и огонек погас.

— Я увидел его тело на куче искрошенного цемента. Каска слетела у него с головы, а сама она, вернее, то, что от нее осталось, горела как факел. Да и весь город был охвачен пожаром. Небеса и те были багровыми, в воздухе витал пепел, а из огня восставали руины. Ветер раздувал пламя... все сильнее и сильнее...

— И что это тебе напомнило?

(Молчание.)

— Свет в бойнице — он ведь напомнил тебе что-то, не так ли?

— Не знаю...

— Разве это не был один из знаков, о которых ты мне рассказывал?

— Не знаю, просто мне показалось... показалось, что где-то затворилась дверь.

— Дверь?

— Тем утром, на озере.

— А что там произошло?

— Я увидел девочку... она гуляла по берегу... озера или пруда. Но я не мог — она не имела права находиться там... (Колеблется.) Мне кажется, я не мог...

— Продолжай. Что случилось дальше?

— Я не мог... дверь затворилась.

— Что ж, хорошо. Сосредоточься на своем дыхании. Так, очень хорошо. А сейчас перенесемся в то мгновение, когда ты впервые увидел эту девочку. Расскажи мне, что произошло... (Пауза.) Что ты видишь?

— Все деревья в парке сожжены... обугленные пни... сучья валяются поверх лисьих нор и засыпанных траншей. Даже трава почернела. Идет слабый дождь. Туман плывет над озером как дым. Толком не различишь, где кончается трава и начинается вода.

— А что ты делаешь?

— Жду приказа к наступлению. Топчусь тут в грязи... Я прячусь за большим кособоким камнем... Ах ты дьявол, промазал!

— А куда ты целился?

— Да тут свора поганых собак жрет мертвых солдат. Американских. Один из наших выстрелил, чтобы отпугнуть их.

— Ты хочешь сказать, это не ты сейчас выстрелил?

— Что патроны переводить? Сейчас я ее вижу. Там, на берегу.

— Ладно, опиши мне ее, пожалуйста.

— Она очень молоденькая. И хорошенькая — большие карие глаза. На голове у нее платок, а в руке зонтик. Медленно приближается к нам, как будто она лунатичка какая-нибудь, идет под дождем... Она не боится, что ее сейчас убьют.

— А ты не в состоянии этому препятствовать?

— Попытаюсь вытащить ее отсюда, пока не поздно... Черт! Ладно, поехали!

— Что случилось?

— Сигнал. Мы попали под обстрел. Сущий ад... Ладно, парни, вперед!

— А что с девочкой?

(Молчание.)

— Где она?

— Не знаю... я больше ее не вижу. Туман очень сгустился, причем совершенно неожиданно. Она просто исчезла.

— Ты уверен в этом?

— Вперед, парни, время не ждет!

— А сейчас ты ее не видишь?

— Дверь затворилась... Она затворилась, и я не могу ее открыть...

— О чем ты?

— Я вижу что-то в воде. Под водой. Почти на самой поверхности.

— Это девочка? Она утонула?

— Не знаю. Это слишком... слишком... Нет! Туда нельзя! Не открывайте ее!

— Дверь?

(Молчание.)

— Ладно, не буду. Тебе не о чем беспокоиться. А теперь слушай внимательно. Мы вернемся обратно в дом. Ты спокоен и расслаблен. Дыши глубже... И вот ты опять стоишь на ступенях старого дома, стены которого укреплены мешками с песком. И сломанный флагшток. Только сейчас уже прошло какое-то время...

Бегли последний раз затянулся и швырнул окурок под дождь. Закинув винтовку на плечо, он вошел в дом через вход, украшенный колоннами. Дверь у него за спиной захлопнулась. Внутри, в холле, темно. Окна первого этажа заклеены бумагой, электричество не работает. Поначалу ему приходится передвигаться на ощупь вдоль стен. Сделав несколько шагов, он останавливается и вслушивается в темноту. Откуда-то из подвала доносятся неясные голоса. Они все еще там — делят то, что осталось от перехваченных контрабандных товаров. Где-то тикают часы. Он медленно идет по направлению к лестнице. Его сапоги давят что-то на полу, хруст разносится по пустому холлу. У его ног — целые россыпи битого стекла на грязных мраморных плитах. Он дошел до лестницы и смотрит на разбитую люстру. Ее сорвавшиеся подвески мерцают там и тут на ступенях, как гребешки запенившейся волны.

— Это... красиво... это как водопад. И сквозь него видна противоположная сторона.

— И что на ней? Что ты там видишь?

— Дверь.

— Что за дверь?

— На самом верху лестницы... Она там одна-единственная.

— Она открыта или закрыта?

— Закрыта. Трудно сказать при таком освещении, но я знаю, что она закрыта.

— Собираешься подняться?

— Я уже на лестнице... Остановился, чтобы осмотреться по сторонам.

— Расскажи, что тебе видно.

— Ничего особенного... стопки книг и повсюду мусор. Белые пятна на стенах — там, где раньше висели картины. Большие бронзовые часы с орлом наверху... (Пауза.) Дыра в крыше. Должно быть, бомба.

— Хорошо, поднимайся.

— Поднимаюсь... Поднимаюсь... (Пауза.) Так и есть, дверь заперта. Я поднялся, и мне это видно... Ах ты!

— В чем дело?

(Молчание.)

— Тебе страшно?

— Надо надеть маску. Здесь чем-то воняет.

— Ладно. Ты поднялся по лестнице.

— Да, поднялся, и дверь заперта, и я (невнятно)... мне не сделать этого.

— Сделаешь. Просто сосредоточься на дыхании, на ритме дыхания. Вот так-то лучше. Хорошо, а теперь открой дверь.

— Нигде ни звука, только дождь барабанит по крыше. Нет, не выходит... Мне не сделать этого.

— Открой дверь.

— У меня ноги одеревенели.

— Открой дверь.

— Господи Боже, будь моей опорой и порукой!

— Открой!

— Я знаю, что я там увижу.

— Я с тобой. Ты в безопасности. Мы войдем вместе, но дверь открыть придется тебе.

— Ладно, открою. Я выбил ее ногой, но заклинило — она не откроется. Черт подери, заклинило. Защемило на ее... на ее руке. Я вижу маленькие ноготки, они торчат из-под двери... вцепились в ковер, как будто она пытается выбраться. И вдруг — вдруг дверь поехала, как... не знаю что... и вся рука наружу... И мне видно, что она отрублена... по локоть... и повсюду кровь... О Господи, помоги мне, повсюду кровь!