Наша древняя столица - Кончаловская Наталья Петровна - Страница 18

Всю эту роскошь и всю нищету

Видит Болотников, грузчик в порту.

Думает грузчик: «С царём, без царя ли вы,

Вольной-то воли, видать, не видали вы.

Те же у вас богатеи довольные,

Те же у вас мужики подневольные.

Видно, не этак-то надобно было…

Нет, не из правды росла ваша сила!»

И захотелось увидеть Ивану

Разных народностей, разные страны,

Снова увидеть всё то, что знакомо,

Что происходит на родине, дома.

Он за приют расплатился чем мог,

Взял посошок и пошёл на восток.

КАК ПРИШЛОСЬ ЕМУ ИДТИ, ЧТО ОН ВИДЕЛ НА ПУТИ

Венгерские Альпы — высокие горы.

Ручьи, ледники, водопады, озёра,

Альпийских лугов неземная краса,

По склонам крутым вековые леса.

Над горными высями клёкот орлиный,

А где-то внизу зеленели долины,

Шумели дубравы в предутренней мгле,

Катился Дунай по венгерской земле.

Блуждая, плутая, дороги не зная,

Болотников всё же дошёл до Дуная.

Худой и голодный, от пыли седой,

Умылся прохладной, прозрачной водой,

Умылся, напился с такою отрадой,

Как будто он выпил небесной прохлады.

Катился Дунай по венгерской земле,

По той, что веками была в кабале.

Владели, магнаты землёй, рудниками,

Веками, веками чужими руками

Они добывали богатства земли

И всем торговали, чем только могли:

Отечеством, совестью, гордостью, честью.

Веками пылали и гневом и местью

Сердца землепашцев — венгерских рабов,

Но не было сил уничтожить врагов.

Был путь у Ивана и труден и долог,

Но как-то забрёл он в рыбачий посёлок,

Где встретил дунайских славян-рыбарей.

В челне по реке добираться скорей,

Чем пешему мерить равнины шагами,

Пылить по дорогам, брести берегами.

И, сидя на вёслах в рыбачьем челне,

Качаясь на зыбкой дунайской волне,

Задумчиво глядя на замки, на башни,

На нищих крестьян, на лачуги и пашни,

Болотников думал:  «Вот сколько прошёл,

И сколько я видел посадов и сёл,

И сколько народу я видел в пути,

А счастья и правды нигде не найти.

Уж, видно, от века всегда это было:

Богатый и бедный — два стана, две силы.

Хозяин и раб, господин и батрак…

Когда ж будут жить по-иному, не так?»

И, сердце Ивана огнём зажигая,

Вскипала горячая сила живая.

Всей грудью вздохнув, он на вёсла налёг —

Вперёд по теченью рванулся челнок.

Уж ты Уж-река, речка горная,

Говорливая, непокорная,

С перевала Ужокского катишься

Да в глубоких расселинах прячешься.

То в лесных берегах замыкаешься,

То в долину бежишь-разливаешься.

А что дно у тебя каменистое,

Оттого и волна твоя чистая,

И бежит над тобой тропка узкая,

И знакома тебе песня русская,

И земля-то вокруг — колыбель славян,

А шагал по земле молодец Иван.

Из Уж-города шёл Карпатами,

И тропинками шёл горбатыми,

И ущельями шёл скалистыми,

И обрывами шёл лесистыми.

Шёл он с посохом, с небольшой сумой,

Шёл на родину, шёл к себе домой.

Уж ты Уж-река, речка дикая,

А ведь сила в тебе великая:

На твои берега нелюдимые

Приходили славяне гонимые,

За уступы твоих перекатов

От мадьярских бежали магнатов,

От бича и от барщины в поле

И от плети в турецкой неволе.

Тут и слышала ты песни слёзные,

Кличи звонкие, речи грозные,

Ты душой славян стала в этот час,

С той поры про них ты ведёшь рассказ.

Шёл Болотников тропкой дикою,

А кормился он ежевикою.

Шёл и думал он думу смелую,

Шёл и думал он: «Так и сделаю.

Не пойду домой — на боярский двор,

А пойду теперь во сыр-зелен бор,

Где спокон веков русский беглый люд

От боярских псов находил приют.

Поищу себе вольной волюшки,

Сотоварищам — лучшей долюшки».

Шуйский в тревоге расспрашивал: «Жив ли

Князь Шаховской, воевода в Путивле?

Так он со мною бранился всегда,

Так ненавидел, что просто беда!» —

«Жив, — говорят, — да отпал от столицы:

Вольная шайка в Путивле гнездится —

Смерды, холопы и всяческий сброд,

С Дона казаки, разбойный народ!»

Шуйский в тревоге разводит руками:

«Слышно, народы бунтуют на Каме.

Скачут гонцы: беспорядки в Твери,

Грозно во Пскове шумят бунтари.

Слава те, боже: как север от юга.

Ты отделил бунтарей друг от друга.

Если б сплотились, столице беда —

С ними не справиться было б тогда!»

Этой порой в городке нелюбимом,

Что на пути меж Москвою и Крымом,

В древнем Путивле, где легче дышать,

Где не лютует московская знать,

В древнем Путивле вольготно и смело

Площадь торговая в праздник шумела.

Пышно раскинулся южный базар.

В час пополудний был самый разгар!

Льстивый зазыв торгашей краснорожих,

Пенье слепцов и калик перехожих.

Пели калики о Смутной поре,

И, между прочим, о новом царе —

Дмитрии новом, что божьего волей

Место займёт на московском престоле…

Конское ржанье, мычанье коров,

Лязг бубенцов и медведицы рёв.

Мёду янтарного полны колоды.

Вишенья горы, малины, смороды,

И возникающей тут же тропою,

Плетью  поток рассекая людской,

Сидя в седле высоко над толпою,

Ехал по площади князь Шаховской.

Медленно ехал от края до края,

Плетью указывал, снедь выбирая:

Щуку, сома, карасей для ухи,

Там приглянулись ему петухи,

Тут поросёнок, а дальше индейки…

Он за товар не даёт ни копейки —

Кто ж с воеводы уплату берёт!

Лучше купцам не дразнить воевод.

Князь поживиться любил на досуге.

Снедь понесли расторопные слуги