Вавилонский голландец - Гарридо Алекс - Страница 13

Так оно и вышло.

Нина Хеймец

Необыкновенное путешествие почтальона Якоба Брента

11 октября 199* года дела заставили меня спешно отправиться в Прагу. Я прилетел утренним рейсом. До переговоров, в которых я должен был участвовать, оставалось несколько часов, и я решил воспользоваться случаем и осмотреть город, где прежде, так уж сложилось, никогда не бывал. Выйдя из метро неподалеку от Народного театра, я пошел по набережной в сторону Карлова моста, однако внезапно начавшийся ливень нарушил мои планы, вынудив меня укрыться в ближайшем кафе, названия которого я уже не помню.

В этот ранний час кафе было полупустым. Я выбрал столик у окна, с видом на Влтаву, заказал стакан крепкого чаю и, должно быть, задремал. Во всяком случае, я не видел, как оказавшийся рядом со мной за столиком человек вошел в кафе. Думаю, я проснулся от звука его голоса.

– Простите, что я вас потревожил, – сказал незнакомец, – пожалуйста, позвольте мне присоединиться к вам. Это единственное место в кафе, откуда можно наблюдать за рекой.

Должен сказать, что его просьба поначалу действительно показалась мне несколько бестактной. Человек я замкнутый, если не сказать нелюдимый. Дождь все усиливался, и перспектива провести ближайшие полчаса, а то и час в обществе непрошеного собеседника не радовала меня.

– Понимаете, мне необходимо видеть, какие суда проплывают по реке, – произнес он, не дождавшись моего ответа. – Я встречаю корабль, один корабль, он должен здесь появиться.

Ему было на вид лет семьдесят, а может быть, и больше. Усы были неровно подстрижены, на пиджаке недоставало пуговицы. Он с трудом превозмогал одышку.

– Надеюсь, я не отниму у вас много времени, – продолжил этот человек, словно прочитав мои мысли. – Я только должен увидеть «Морскую птицу». На ней уплыл мой отец.

«Только этого мне и не хватало», – подумал я с тоской. Однако присущая мне вежливость взяла верх, и я задал незнакомцу вопрос, на который он, как я сейчас предполагаю, втайне рассчитывал.

– Ваш отец был моряком? – спросил я.

– Мой отец был почтальоном, – ответил мой собеседник. И продолжил, не замечая моего замешательства: – К сожалению, я не успел узнать его как следует. Когда он уплыл от нас, мне было три года. Иногда мне кажется, что я помню его. Я закрываю глаза и пытаюсь восстановить в памяти его лицо. Вместо лица я вижу пятно, но зато я довольно четко помню его фуражку – черную, с синим околышем, лакированным ремешком и кокардой Почтового управления.

– Вы говорите, что ваш отец уплыл на корабле, который назывался «Морская птица», и с тех пор вы никогда его не видели?

– Именно так, – подтвердил мой собеседник, – и, к сожалению, я толком не знаю, что с ним стало.

Человек вдруг внимательно посмотрел на меня, словно взвешивая, можно ли доверить мне историю, которую он начал было рассказывать. Он облокотился на спинку кресла и закурил.

– Я родился в маленьком портовом городе, на берегу Балтийского моря, – произнес он наконец. – Его название вам ни о чем не скажет. Когда мои родители поженились, папе было тридцать шесть лет, а маме – двадцать восемь. Я был поздним ребенком. Братьев и сестер у меня не было. В нашем городке было лишь одно почтовое отделение, там и работал мой отец. По утрам он разносил по домам почту, а после обеда принимал в конторе посетителей. Мама моя была учительницей музыки. Как они познакомились, мне неизвестно. Тем утром, позавтракав, отец отправился в порт. Он должен был доставить посылку на корабль, причаливший накануне вечером. Позднее мама рассказывала мне, что помнит, о какой посылке шла речь. Это был небольшой деревянный ящик. По его крышке тянулась сделанная с помощью трафарета чернильная надпись: «Книги. Не кантовать». Адрес, напротив, был написан изящным, старомодным почерком: название городка, порт, пароход «Морская птица». Отец приладил посылку на багажник велосипеда, махнул нам с мамой фуражкой и уехал. Больше мы его никогда не видели.

Мама забеспокоилась, когда отец не пришел домой обедать, – продолжил он, докурив сигарету. – Вечером к нам заглянул сосед. Он был очень удивлен, придя на почту и обнаружив, что дверь конторы заперта. Отец мой слыл человеком ответственным и не стал бы пропускать работу без веской на то причины. Ночью мама обратилась в полицию. Однако проведенное расследование ни к чему не привело. Полиция располагала лишь свидетельством двух бродяг, обитавших на пристани в жилище из картонных коробок. Они утверждали, что видели, как человек, похожий на моего отца, поднялся по трапу парохода «Морская птица». Он катил рядом с собой велосипед с привязанной к багажнику деревянной коробкой. По их словам, спустя примерно полчаса после прихода отца корабль отчалил от пристани и быстро скрылся из виду. За эти полчаса никто, включая моего отца, не покинул судно. На допросах бродяги вели себя подозрительно. Они нервничали и путались в показаниях. То они уверяли, что на палубе было очень тихо, отца никто не встретил и он спустился в трюм в поисках членов команды. То, наоборот, припоминали, что на корабле был праздник: играла музыка и на мачте развевались разноцветные флажки. Тем не менее полиция не смогла найти улики, которые подтверждали бы причастность этих людей к произошедшему, и они были отпущены не свободу. Следствие склонялось к версии, что отец стал жертвой несчастного случая или даже преступного нападения. Однако других подозреваемых или даже свидетелей в деле так и не появилось. В ответ на посланные полицией запросы, из ближайших портов сообщили, что судно под названием «Морская птица» в указанный период не входило в их акватории.

Официант принес моему собеседнику чай. Он обхватил стакан ладонями, как бы стараясь согреться. В кафе и вправду было прохладно.

– В тот год я проводил много времени с тетей Катариной, маминой младшей сестрой. Когда отец исчез, она приехала в наш город и поселилась у нас. Маме необходима была поддержка. Однажды – это было зимой – мы с моей тетей возвращались с прогулки, из городского парка. Дверь нашего дома почему-то была не заперта. Мама вышла из гостиной к нам навстречу. Лицо ее было очень бледным. «Якоб прислал письмо, – сказала она и протянула тете Катарине листок бумаги, – вот оно». Якоб – так звали моего отца.

Тетя выхватила у мамы из рук письмо, подошла к окну – чтобы было лучше видно, и стала читать:

Дорогая Анна,

пожалуйста, попытайся понять меня. Помнишь, я должен был доставить посылку на пароход «Морская птица»? Поднявшись на этот корабль и встретившись с его экипажем, я вдруг почувствовал, что не в состоянии вернуться на берег. Я понял, что речь идет о шансе, который никогда больше мне не представится. Я не мог сформулировать, о чем именно идет речь, какие перемены в моей жизни столь необходимы мне, что ради них я решаюсь на такой поступок и расстаюсь с тобой и ребенком.

У меня все хорошо. На корабле есть большая библиотека, в которой мне поручено быть переплетчиком. Я побывал в городах, в которые вряд ли бы смог когда-нибудь попасть, останься я в тот день на берегу. К сожалению, я скован словом, данным мною капитану корабля, и не могу сообщить тебе всех подробностей. Я очень скучаю. Надеюсь, что у вас все в порядке.

Целую,

– Он не мог так поступить, не мог! – твердо сказала мама.

– Но поступил же, – возразила тетя Катарина. В нашей семье она считалась самым трезвомыслящим человеком, не склонным поддаваться эмоциям.

И тут я увидел, что мама плачет. Я бросился вон из гостиной, забежал в свою комнату и спрятался в платяном шкафу. Там тетя Катарина и нашла меня час спустя.

Письма приходили каждые несколько месяцев. Как правило, это были даже и не письма, а почтовые открытки, с видами разных городов: Лиссабон, Касабланка, Валетта, Монтевидео, Шанхай. Я возвращался домой из детского сада, а позже из школы, и мама встречала меня с письмом в руках. Иной раз, судя по почтовым штемпелям, письма были отправлены из соседних портовых городов. Однако, удивительное дело, чем ближе к нам находился отец в момент отправки письма, тем более ветхой выглядела бумага, на которой оно было написано, и тем более выцветшими казались чернила. Я ждал этих писем, но, когда они приходили, не радовался им. Еще меня очень задевало, что, упоминая обо мне, отец писал так, как будто речь шла о трехлетнем мальчике, провожавшем его у калитки в то злосчастное утро. Один раз папа вложил в конверт карту. Он написал, что наконец-то может сообщить нам, по какому маршруту движется корабль. Мы в нетерпении развернули сложенный вчетверо лист. Он был очень плотным и напоминал пергамент. Карта действительно была испещрена пунктирными линиями, но проследить по ним маршрут корабля не представлялось возможным: очертания материков были какими-то странными, искаженными. Некоторые части карты были вообще не прорисованы. Я схватил карту и в сердцах разорвал ее. Иной раз мне казалось, что под именем моего отца нам пишут два человека: один скучает, а другой придумывает всевозможные уловки, чтобы поиздеваться над нами.