Гэсэр.Бурятский народный эпос(перепечатано с издания 1968 года) - Автор неизвестен - Страница 2

2

Богатыри Восточных небес

На востоке, в заоблачной шири, Тоже были богатыри, Повелители и цари. Было сорок их и четыре. Возглавлял их Атай-Улан… Чтобы крепким рос мальчуган, С ним играл, веселясь и шутя, Поднимал к подбородку дитя, На коленях его держал, Поучал, на бой снаряжал Тот отец Абарга-Саган, Что верховных владыкою был Запредельных тринадцати стран, Что явился на свет, когда Зарождались месть и вражда. С первых дней для сына была Родником любви и тепла Матушка Хара-Манзан, Та, что мальчика согревала, Пеленала и обмывала. Было сладким объятье ее, Щегольским было платье ее, С тонкой кисточкой шапка была, А сама круглолицей была, Госпожой, царицей была! С ним составив семью и племя, С ним слила на вечное время Сердце, душу свою и уста Та, чья дума была чиста, Мать могучих трех сыновей, Наилучших трех дочерей, Госпожа Гунгэр-Сэсэн. Был Атай-Улан удальцом, Был он трех сыновей отцом. Трех красивых имел дочерей. Возглавлял он богатырей, Чье число — шестьдесят и шесть, Ремесло — смертный бой и месть. Возглавлял Атай-Улан И шесть сотен знатных вождей, И шесть тысяч ратных людей. Старший сын его — белый сын. С ним сравниться не мог ни один Из господ небесной страны. Оценить его? Нет цены! Были мышцы его сильны, В три обхвата широкая грудь. Беломастным владел он конем, Белизною сверкал его путь. Говорили всюду о нем: Славный воин Саган-Хасар Не осилит его верховод, Не догонит его скороход! Средний сын, красноцветный сын, Был превыше горных вершин, А глаза его были как сталь, Подчинялись им близь и даль, Был глубокий ум у него, Подчинялось ему колдовство. По багровой скакал стороне На пятнисто-буланом коне Красноцветный Шара-Хасар. Самый младший, последний сын С крепкой костью был исполин, С шеей толстой, как у быка. Мощь его была велика. Только в черное был он одет, Признавал только черный цвет, Только в серый цвет проникал, А скакун его черноногий По одной лишь дороге скакал — По туманной, черной дороге. Вот каков был Хара-Хасар! Всюду славилась старшая дочь Как великая мастерица. Круглолица была, белолица! Девять — с воротом — одеяний Вышивала из шелковой ткани, Что была, как ладонь, мала, Вышивала из шелковой ткани, Что не больше пальца была, Двадцать — с воротом — одеяний. И художеством и мастерством Всех затмила в мире живом Та царевна Алтан-Хурабша. На ладонях нежных своих Десять хитрых волшебств держа, И на кончиках пальцев своих Двадцать мудростей тонких держа, Прославлялась и госпожа, Повелителя средняя дочь. Так была собой хороша Та царевна Мунган-Хурабша, Что причиной раздоров была, Что предметом споров была Для небесных богатырей. Всех считалась умней и добрей Повелителя младшая дочь, Чья походка плавной была. Ослепляла она зеркала, Та царевна Уен-Сэсэн! И скромна была, и мила, В небольшом она доме жила, Но зато обладала большой, Как безбрежное море, душой.

Срединное небесное царство

На небесном своде высоком Между Западом и Востоком, Меж могучими посередине, В голубой, счастливой долине Жил почтенный Сэгэн-Сэбдэг. Отвергал он Запада власть, Не желал пред Востоком пасть. Он травой, скотом был богат, На Сэсэн-Уган был женат. Жил народ его благодатно: В день питался он троекратно, Наслаждался у всех на виду Троекратным счастьем в году. В незабвенное это время Утверждаться начало племя Белых западных небожителей. В это время на небе восточном Становилось мощным и прочным Государство черных воителей. У Сэсэн-Уган в это время Округлялось желанное бремя: Между двух враждебных сторон Родилась у Сэгэн-Сэбдэга Дочь-царевна Сэсэг-Ногон. Над владением Серединным Каждый стать желал господином: Хан-Хурмас и Атай-Улан, Властелины небесных стран, Силу пробовали свою, Но пока еще не в бою: Ханы спорили десять лет — Шел обман за коварством вслед, Ханы спорили двадцать лет — Вслед за хитростью шел навет. Ханы трижды прошли вокруг Мироздания нового, юного И четвертый проделали круг От простора земного до лунного.

ЧАСТЬ 2

Болезнь дочери Солнца Наран-Гохон

В эти дни у Наран-Дулана, У противника мглы и тумана, В доме Солнца-богатыря, Побеждавшего черную ночь, Вырастала сама заря, Вырастала красавица дочь. А в руках у Атай-Улана Двадцать два было страшных дурмана И двенадцать волшебных сил. Эти силы он в дело пустил, И, рожденная Солнцем царевна, Стала чахнуть Наран-Гохон, Стала кашлять она каждодневно… Дочь три года уже больна,— Нет у Солнца-отца лекарства, Нет спасенья от колдуна Из Восточного государства! …В стародавнем рукописанье Изначальных, первых времен Было грозное предсказанье: Коль погибнет Наран-Гохон, То восточные сорок четыре Небожителя власть свою Утвердят в заоблачном мире Над пятьюдесятью пятью Храбрецами Западной части — И не будет конца этой власти. Храбрецы — пятьдесят и пять — Стали девушку врачевать, Но старанья были впустую — Не смогли исцелить больную. Не умея царевну спасти, Не найдя к исцеленью пути, Пятьдесят и пять лекарей — Небожителей-богатырей — Обратились к той, что была Их верховною госпожой, Обладавшей мудрой душой, Чашей разума и добра, Сотворенной из серебра,— К бабушке Манзан-Гурмэ. Над пятьюдесятью пятью Небесами глава-владычица, Утвердившая волю свою, Чтобы мудрость могла возвеличиться, Бабушка Манзан-Гурмэ Заглянула в книгу священную. То, что нужно, найдя сперва, Охватила мыслью вселенную И такие сказала слова: «На северо-западе Верхних небес, Где солнца рассветного Блещет навес, Где никто не видал очага, Вьется жаворонок Азарга. На груди — древних букв серебро, Тонко вывело буквы перо, И сверкает на солнце спина — Золотые на ней письмена. Если поймана будет птица, Сразу девушка исцелится: Приложите к спине спиной, И к груди — другой стороной, — Возвратите здоровье больной!» Восседая, сказала сказ И, привстав, отдала приказ Бабушка Манзан-Гурмэ, Чтоб явился к ней в тот же час Без других храбрецов, один, Богатырь, чей отец — Хурмас, Средний сын его, красный сын, Удалец Бухэ-Бэлигтэ. И старуха богатыря Похвалила за послушанье И поведала предсказанье, Слово истины говоря: «Коль погибнет Наран-Гохон, То погаснет, зайдет заря. Над пятьюдесятью пятью Храбрецами в Западной шири Станут властвовать сорок четыре Властелина Восточных небес. Если ж выздоровеет царевна И возрадуется душевно, То заря будет ярко сиять. Храбрецы — пятьдесят и пять,— Исполины Западной части, Обретут желанное счастье. Надо Солнцем рожденную дочь Исцелить — и низвергнуть ночь, Чтоб избавить нас от напасти. Наступил испытанья час. Воин, выслушай мой наказ. На северо-западе Верхних небес, Где солнца рассветного Блещет навес, Вьется тот, кто спасет от врага: Белый жаворонок Азарга. На груди — древних букв серебро, Тонко вывело буквы перо, И сверкает на солнце спина — Золотые на ней письмена. Если поймана будет птица, То Наран-Гохон исцелится, Но должна быть птица живой. Ты ее не срази стрелой, Целься в жаворонка умело, Постарайся, чтобы в глазки Наконечника птица влетела, А когда совершишь это дело, Мы приложим к царевне больной Эту птицу — к спине спиной, И к груди — другой стороной. Только так, при этом условье, Возвратится к царевне здоровье». Поучала среднего внука Бабка мудрая и седая, И нелегкой была наука. Удивляясь, недоумевая, Вопросил Бухэ-Бэлигтэ: «Над пятьюдесятью пятью Небесами глава-владычица, Утвердившая волю свою, Чтобы мудрость могла возвеличиться! Я, охотясь, по небу мчался, Обошел и леса и луга, Но ни разу не повстречался С белым жаворонком Азарга. Где находится эта птица? Где летает и где гнездится?» И от бабки он слышит наказ: «У отца спроси, говорит, Пусть ответит тебе Хурмас». Средний сын, красноцветный воин, Словом бабки своей расстроен, Задает Хурмасу вопрос. Тот подумал и произнес: «В молодые, смелые годы И позднее, в зрелые годы, Эту птицу встречал я порою — Там, где ночь расстается с зарею, На северо-западе Верхних небес, Где солнца рассветного Блещет навес, Белый жаворонок трепетал. Я серебряные читал На груди его письмена, Мне сверкала его спина — Золотые на ней письмена. Вместе с ним трепетал я, читая, Открывалась мне то золотая, То серебряная страница. Но исчезла с тех пор эта птица, Не встречал я ее нигде…» Средний сын, Бухэ-Бэлигтэ, В путь-дорогу решил отправиться, Птицу жаворонка поймать, Чтобы вылечилась красавица. Он достал свой лук и колчан, Поскакал, сквозь рассветный туман, На отцовском гнедом коне К неизведанной стороне.