Алпамыш. Узбекский народный эпос(перепечатано с издания 1949 года) - Автор неизвестен - Страница 18

18

За девяносто дней и ночей шестимесячный путь проскакав, отощали кони их — поджарыми стали, подобно лисицам степным.

Подъехали гонцы к дому Байбури, — с коней не слезая, «салам» сказали. Байбури подумал: «Кто такие невежи эти?»

Извлекли гонцы спрятанное послание Барчин, вручили его старому бию. Прочел Байбури письмо племянницы своей, приказал махрамам снять каждого гонца с коня, всякие почести оказать им, заботливо прислуживать им, богатое угощение подать. Послание же, гонцами привезенное, спрятал Байбури в ларец, слова никому о нем не сказав.

Пробыли гонцы в гостях у него целых двадцать дней, почет им все время оказывался, хорошо все время поили-кормили их, только со двора гостьевого никуда не выпускали их и к ним никого не допускали, кроме приставленных слуг.

Стали гонцы в обратный путь собираться, — одарил их Байбури золотом, доброго пути пожелал им — и такое слово сказал:

— Слушайте, гонцы, о чем я вопию: Сына, что принес мне свет в юрту мою, Посылать не стану ради Барчин-ай В дальний тот, чужой, недружелюбный край, Чтоб из-за Барчин во вражеском краю Голову сложил в неравном он бою. Верю вам, гонцы, калмыцкий гнет жесток. Только сын мне дорог, нежный мой росток, — Он, как вам известно, у меня один, — Не пошлю я сына ради Ай-Барчин!.. На майдане скачет конь коню в обгон, Обогнавший всех — попоной награжден. Хватит Алпамышу и в Конграте жен! Слушайте, гонцы, вам надо уезжать. Хоть и не хочу вас этим обижать, — Языки прошу на привязи держать, Чтобы Алпамыш, храни аллах его, Знать о вас не знал, не слышал ничего! Ночью уезжайте с места моего И никто чтоб вас не слышал, не видал, Алпамышу бы о вас не наболтал, Чтобы он в поход коня не оседлал, — Враг не ликовал бы, друг бы не рыдал, — Чтобы хан конгратский жертвою не стал! О невесте спорной сын мой не мечтал. Ну, гонцы, в дорогу! Я ответ вам дал! Если же о вас дойдет до сына весть, Я вас догоню и окажу вам честь: У меня в Конграте виселицы есть! Помните, гонцы, я вас предупреждал!

Услыхав эти слова, пообещали гонцы никому о цели приезда своего и словом не обмолвиться, так между собой порешив: «Как хочет, так пусть и поступает, — нам-то что за дело? Мы свою службу выполнили, — письмо доставили». С этим и уехали они обратно в страну калмыков…

Был у Байбури табунщик-раб, Култай было имя ему. Была у него в табунах кобыла сивой масти, числилась она в доле наследства Алпамыша. Родила сивая кобыла чубарого жеребчика. Посмотрел на него Култай — решил: «Жеребчик этот тулпаром будет!» — и отвел его к Байбури. Простоял жеребчик несколько лет на откорме. К тому времени, когда гонцы Барчин обратно уехали, круп у коня округлился, грива через уши перекинулась, резвился чубарый конек, глаза в небо закатывая. Было это через несколько Дней после отъезда гонцов, — посмотрел Байбури на жеребчика — подумал: «Не нравится мне игра этого конька негодного, — недоброе предвещает она». Ударил старик чубарого палкой по крупу, вывел из стойла, привел к пастуху Култаю, приказал пустить его к прочим коням в табун — и вернулся к себе…

Сестра Алпамыша Калдырчаг-аим, зайдя однажды с подружками своими в юрту отца своего, ларец отцовский открыла, вещи разные перебирать в нем стала, — видит — письмо какое-то лежит. Взяла она это письмо, прочла, — письмом Барчин оказалось оно. Подумала она: «Видимо, письмо это гостившие у нас гонцы привезли, видимо, не хотел отец помочь бедняжке Ай-Барчин, потому и спрятал письмо в ларец». Сказала она девушкам своим: «Пойдемте-ка к брату-беку моему, отдадим ему письмо, испытаем его, каков он есть». — Отправились они к Алпамышу.

Исполнилось в ту пору Хакиму-Алпамышу четырнадцать лет, был он, как нар молодой, силой своей опьяненный. Прочел письмо Алпамыш, — сел — про себя думает:

«Если она на расстоянии шестимесячного пути находится в руках у сильных, врагов, стоит ли мне жизнью своей пожертвовать, ради того только, чтобы жену себе взять?»

Поняла Калдыргач думу его, — говорит ему такое слово:

— Вот мои подружки в радости, в нужде; С ними неразлучна я всегда, везде. Брат мой дорогой, мне стыдно за тебя: Дяди-бия дочь кудрявая — в беде! Лучник в бой берет свой самый лучший лук, Человеку в горе — утешенье друг. Темной ночью светел полнолунья круг. Дальняя чужбина — край обид и мук, — Наша Барчин-ай в беду попала вдруг! Может ли джигит любимую забыть, Калмыкам-врагам невесту уступить? Может ли Барчин не удрученной быть? Бедная моя сестра Барчин-аим! Вся ее надежда на тебя, Хаким: Думает: «Примчится тот, кто мной любим», — Думает: «Отмстит насильникам моим!» Сжалились, однако, подлые над ней — Подождать полгода разрешили ей. Написав письмо, нашла она друзей — Десять молодых прислала байбачей, — Пишет: ожидает помощи твоей, Выручай, мол, если ты, любимый, жив. Пишет, все письмо слезами омочив. Прибыли гонцы, письмо отцу вручив, Принял их отец, дарами наградив, Но молчать велел им, петлей пригрозив. А письмо Барчин в свой кованый ларец Спрятал, нам ни слова не сказав, отец. Дядиной вины он не простил, гордец! Я письмо Барчин в ларце отца нашла, Крик души бедняжки я в слезах прочла — И тебе письмо сестрицы принесла. Нет от калмыков покоя Барчин-ай! Слов моих в обиду, брат, не принимай, Все, что должен знать об этом деле, — знай. На запрет отца ссылаясь, не виляй, Евнухом себя считать не заставляй: Ехать иль не ехать — ты не размышляй, — Собирайся в путь в калмыцкий дальний край, — Суженой своей навек не потеряй! Если не поедешь — на тебе вина: Что она, бедняжка, сделает одна? Стать у калмыков наложницей должна! Девяти десяткам общая жена! Ведь не зря она прислала байбачей, Не письмо писала — слез лила ручей. Ты ее надежда, свет ее очей, — Поезжай, да будет к счастью твой отъезд! Посрамишь в бою калмыцких силачей. Храбрые джигиты так берут невест!..

Услышав такое слово, обиделся Хакимбек за кличку «евнух» — и, к девушкам обращаясь, так говорит: