Ритуал - Дяченко Марина и Сергей - Страница 30

Арман смеялся. Он смеялся так счастливо, как никогда в жизни, даже в детстве, и каменный зал ухал ему в ответ удивленным эхом.

— Да это же… Юта, глупая… Это же для всех драконов заповедь… Остерегаться потомков Юкки… Тоже мне, условие…

Он заливался и закатывался, и принцесса впервые видела, как он смеется. Она смотрела на него снизу, с холодного пола, и он, освещенный двумя факелами с двух сторон, вдруг показался ей таким же вечным и несокрушимым, как море или солнце. Что люди? Родятся-умрут, а что за существо несет свой рок через тысячелетия, и чье рождение предваряет бесконечная череда предков, таких же мощных и могущественных? Что для мира она, Юта, и что — Арм-Анн… С ним не сравнится ни один король и ни один колдун, а он приносит с охоты диких коз и пишет трехстишия, и вот теперь…

Мысли ее были прерваны неожиданным образом. Арман отбросил один факел и освободившейся рукой поднял ее с пола, ухватил поперек туловища и забросил на плечо:

— Ну-ка… Я твой должник, принцесса. Выполняю желание. Чего хочешь?

Он уже волок ее к выходу, факел прыгал и качался, и Юта прыгала и качалась на его плече, цеплялась за одежду, колотила кулачком в твердую от мышц спину:

— Отпусти!

— Это твое желание?

— Нет!

— Выполняю только одно! Думай!

Приземистые колонны мелькали справа и слева, Арман шагал легко, будто не человека нес, а белку или котенка. Юта понемногу затихла, устроившись поудобнее, ткнувшись щекой в Арманову шею…

Когда вышли на поверхность, прошептала ему в самое ухо:

— Покатай меня на спине. Пожалуйста, Арман! Ты обещал.

Тяжесть ее была неощутима, но костистый гребень вдоль спины, окаменевший и почти лишенный чувствительности, содрогался от непривычного прикосновения. Принцесса сидела у дракона на холке, привязавшись тремя крепкими веревками.

Он поднимался неспешно, кругами; день был тихий, безветренный, но в поднебесье холодно — он заставил Юту натянуть на себя все тряпки, которые только нашлись в замке. Теперь, в небе, он постоянно находился в напряжении — не слишком ли резко взмахивают кожистые крылья, не ранит ли принцессу ороговевшая чешуя, не закружится ли голова? Подсознательно он каждую секунду готов был кинуться вниз вслед за свалившейся всадницей.

Принцесса поначалу притихла; может быть, ей неприятно было воспоминание о путешествии в драконьих когтях? Как ни вслушивался Арман, преодолевая шум ветра в ушах — ни звука. Обеспокоенный, он то и дело поворачивал клыкастую голову на длинной шее — но принцессу удавалось увидеть лишь мельком, боковым зрением. Она будто застыла, прижавшись к ороговевшим пластинам на его шкуре.

Потом он спиной ощутил некую возню, шевеление, и, наконец, сквозь рев ветра пробился длинный восторженный клич.

В том, что клич был именно восторженный, сомнений быть не могло. У Армана отлегло от сердца; уже не так осторожничая, он принялся кругами набирать высоту.

Берег уходил вдаль изломанной зубчатой линией; прибой казался кокетливой кружевной оторочкой на кромке моря, а само море, выгибающееся на горизонте дугой, было подобно смирному, расслабленно развалившемуся зверю; далеко-далеко белел парус.

Арман повернул — и перед глазами оказался длинный серп скалистого полуострова с развалинами замка на самом краю. Еще поворот — замок показался другой стороной, отчаяно тянулись в небо уцелевшие башни, чернела дыра — Драконьи Врата. Снова берег, и дальше, в острых камнях, остов погибшего судна — обнаженные мачты торчат, как иглы дохлого ежа.

Земля качнулась. Арман отвернул от берега и направился в море, навстречу низкому вечернему солнцу, прямо по искрящейся дорожке света на невидимых сверху волнах. Крики восторга стали громче.

А ведь он никогда не задумывался, что может испытать тот, кто поднялся в небо впервые. Именно впервые, вряд ли стоит принимать во внимание то сумасшедшее путешествие в судорожно стиснутых когтях… Сам он не помнил своих первых полетов — они принимались, как нечто само собой разумеющееся, даже тягостное. И сейчас, повинуясь внезапному наитию, он вдруг увидел небо и землю глазами принцессы Юты. Он увидел, и радостное потрясение едва не исторгло из его глотки столб пламени.

В небо — свечкой. Юту вдавило в панцирь, ветер вздыбился тугой и холодной стенкой, так, что перехватило дыхание. Пальцы ее изо всех сил цеплялись за драконий гребень, три веревки натянулись, удерживая принцессу в костяном седле… Море опрокинулось, как блюдо, и ухнуло вниз; в голове, перемежаемые звоном, заворочались когда-то слышанные строки: «Будто случайно оброненный кубок… Земля ускользает…»

На секунду все пропало, заволоклось туманом, Юта закашлялась, но в следующее мгновение туман уже остался внизу — облаком, маленьким круглым облаком. Сверху оно виделось комочком туго взбитой пены в чашке брадобрея. Поворот — и дракон снова нырнул в него, как в вату, прошил сверху донизу, и Юта успела удивиться — почему же облако не мягкое и не теплое наощупь…

Дракон распластался, раскинув крылья. Замерев, стал соскальзывать по наклонной линии, и Юта снова увидела впереди землю, на этот раз — коричневую, каменистую, кое-где поросшую бурыми кустами. Среди камней и кустов панически метались белые спины диких коз.

Дракон скользил и скользил, и крылья его чуть вздрагивали, ловя потоки теплого воздуха; Юта ощутила вдруг, как тело ее теряет вес, как, невесомые, взлетают над головой волосы, и вот уже не принцесса — новое крылатое существо парит у дракона за спиной…

Арман спускался все ниже и ниже, кусты и редкие деревца пригибались от ветра, сравнимого разве что с диким ураганом; взметались в воздух целые комья земли, летели оборванные листья, козы разбегались по равнине, как бумажные шарики, гонимые сквозняком. Юту окатывали волны резкого драконьего запаха — запаха могучего, разгоряченного ящера. Почти коснувшись крыльями травы, Арман снова взмыл в небо.

Солнце клонилось к западу; туда, куда оно собиралось сесть, стянулись в ожидании тонкие, прозрачные вечерние облака. Опускаясь, остывающий диск закутался в розовую ткань; небо, золотое над западным горизонтом, оставалось холодным, фиолетовым на востоке — за Ютиной спиной. С изменением освещения изменился мир.

Солнце село, из-за зубчатого гребня скал ударил вдруг последний луч — тугой и зеленый, как стебель весенней травки. «Вот и вечер», — подумала Юта отрешенно.

Она не помнила, сколько прошло времени. Она почти забыла свое имя. Мысль о том, что можно жить, не поднимаясь в небо, была дикой и кощунственной, а сама она — девочка, выросшая во дворце, девушка, похищенная драконом, Юта-до-полета — казалась теперь Юте-после-полета другим, почти незнакомым человеком.

Арман куда-то летел — принцесса уже не понимала, куда. Небо гасло, и гасло море, и над далекой дугой горизонта поднималась луна, оранжевая, как апельсин. От луны по воде разбегалась дорожка — как от солнца, но мягче, таинственнее.

Дракон описал круг над чем-то, хорошо ему заметным, и снова-таки кругами пошел снижаться.

Юта увидела, что под ними не замок — замок маячил в отдалении, маленький, но отлично различимый. Арман спускался на скалы, но у принцессы не доставало сил удивляться — она вдруг почувствовала свою полную опустошенность.

Толчок — когтистые лапы заскрежетали на камнях. Дракон опустился в ложбинку, устроился надежно, прижал к бокам кожистые крылья и вопросительно покосился на Юту, так и застывшую у него на холке.

Она сидела, бледная, потрясенная, не разжимая пальцев и не закрывая рта — ему пришлось немного встряхнуться, чтобы объяснить принцессе свое желание освободиться от всадницы.

Это оказалось не так просто; пальцы ее окоченели, а она и не заметила. Теперь, согревая их во рту, сгибая с трудом и разгибая со стоном, путаясь в трех веревках и пытаясь ослабить затянувшиеся узлы, она ощущала, как немилосердно горит обветрившееся лицо.

Арман покорно ждал, пока она освободится и спустится. Наконец, нога ее скользнула, ища опоры, по драконьему боку, нащупала выступающий край чешуйки — и сама принцесса Юта съехала на животе прямо под Арманово брюхо.