Откровения Виктора Суворова - Суворов Виктор - Страница 42

Хорошо. Прилетаю я. Если в четыре самолет вылетал, то, значит, ни черта не спал. Выхожу в аэропорту — моего чемодана нет. Жара в Польше — жуткая. Май месяц, кажется 21-го, жара — за 33 градуса. Оттого, что я такой важный, VIP, в Вене мой чемодан оставили. Меня так охраняли.

Не успел выйти — вопросы ко мне. Потом смотрел новости — «Вот он летит! Вот он приземляется! Вот он!..» А я грязный, ночь не спал. Чемодана нет.

Выхожу, телекамеры, куча журналистов. Мне первый вопрос: Лех Валенса улетел в Москву, а ты вот прилетел!

Я говорю — ну и что? А они свое: Лех Валенса в Москву полетел, а ты сюда! Я говорю: так в чем вопрос? Вы что, хотите, чтобы я сказал, что в Москве об этом подумают? Там был какой-то коммуняка, он меня подталкивал на то, чтобы я высказался… Вот что, мол, там подумают? Я говорю, что подумают, что Польша — свободная демократическая страна, приглашает того, кого желает, больше уважать будут! В тот день в Варшаве было продано 28 тысяч экземпляров «Ледокола». В один день. Продали бы больше, но не было.

Получилось так, что трое суток я там не спал. Очень сильное нервное напряжение. С утра встаем, меня куда-то везут. Телекамеры. Пресс-конференции. «Давай водки выпьем!» Какие-то еще вопросы. Потом иду спать, захожу в отель, а спать не могу. Открыл окошко, смотрю на звезды, хожу, хожу. А в пять часов нам надо ехать в Краков. Я спускаюсь вниз, а у меня ни рубашки чистой, ничего — все осталось в том, потерянном чемодане. Мне переодеться не во что. Не горюй, говорят, поехали, там найдем, во что тебе переодеться.

Ехали, не помню сколько времени, от Варшавы до Кракова. Жара жуткая. Приехали туда. Мне бы в душ залезть. Не надо, говорят. Вот тебе водки — и выступай. Выступал целый день без остановки. Потом в Краковском замке мне какую-то комнату королевскую дали. А я выхожу на балкон и — спать не могу, так взвинтился. На третий день повезли меня в Быдгощь… Потом приезжаем в Варшаву, а там сенсация. Чемодан Суворова украден! КГБ увез его в Москву! Желтая пресса, коричневая и прочая…

Вот это был мой триумф.

— В Болгарии вас тоже любят?

— В Болгарии любят. Там даже есть «Клуб любителей Суворова». Ездили мы по Болгарии с охранником с пистолетом. Цветан Цветанов его звали. Всю Болгарию мы с ним объездили. А там ночью на автострадах (было это в октябре 1996 года) — дороги пустые. Никого нет. Потому что бензина нет, машины стоят, люди нищенствуют. Жуткий ужас. Едем по дороге, а по ним ездят только турецкие автобусы, турецкие рефрижераторы, гонят турецкий чай, табак или еще что-то в Европу через Болгарию. Цветан ведет машину только ночью. Из Варны мы ехали в горы Пирин, там санаторий Центрального Комитета, в котором мы должны были два дня отдыхать. И вот мы едем через горы ночью. А ночью в горах уже морозит, и дорога идет по серпантину. Он гонит, Татьяна в меня вцепилась, я в нее. Люди-то южные, а на дороге столбиков нету… Пропасть, и он над пропастью так лихо… А сзади пристроился турецкий автобус. Прямо в задницу упирается, светит фарами. И уступить ему нельзя, узко. А автобус жмет и жмет. Турок на болгарина нарвался!

И вот так едем мы пять, десять минут. Цветан опускает окно. Мы на заднем сиденье, и на нас холодный ветер. С открытым стеклом он едет минуту-две. У нас уже зубы стучат. Вдруг он левой рукой достает громадный пистолет и выставляет его в окошко. Машину ведет правой. Оказалось, это он выбирал такой поворот, чтобы водитель автобуса сразу увидел, что у него в руке. Тот сразу же отстал.

— Это правительство дало охрану?

— Да, правительство. Мы приехали в Болгарию по приглашению Генерального прокурора Ивана Татарчева. Мне он написал в письме: «Я вас приглашаю от имени правительства и от своего имени. То, что там думает о вас Россия, я не знаю, но Болгарии вы ничего плохого не сделали, я буду вас охранять, как своих личных гостей, поэтому приезжайте». Мы приехали утром, нас встретил Генеральный прокурор, потом он поручил нас своим ребятам. Не знаю, гласная или негласная это была охрана. В конце он приехал к нам, привез нас в аэропорт, к трапу, и сказал: «Вот тут моя миссия кончается, это граница Болгарии, болгарская противовоздушная оборона предупреждена». Не знаю, насколько он шутил, но то, что нас встретил и проводил Генеральный прокурор от трапа и до трапа, — это было.

— После побега вы, естественно, получили британские документы с новым именем. Под какими именами вы ездите?

— Ну, паспортов у меня много. В Таллин, например, ездил с документами Виктора Суворова.

Интервью и рецензии

Первый удар

— Виктор, как, на ваш взгляд, могла сложиться ситуация в Европе, если бы Сталину удалось первым ударить по Германии летом 1941 г.?

— Ответ достаточно простой. Смотрите, Гитлер напал — и для него сложилась самая благоприятная ситуация, которую только можно себе представить. Красная Армия бежит, люди воевать не хотят… И вот эта благоприятнейшая ситуация все-таки закончилась самоубийством Гитлера и поражением Германии. Давайте зададим себе вопрос, что было бы, если бы ситуация для Гитлера была менее благоприятной.

Для Сталина в 1941 г. сложилась самая катастрофическая ситуация из всех возможных. И тем не менее, потеряв 85 % военной промышленности, потеряв кадровую армию, Сталин все равно закончил войну в Берлине, Кенигсберге, Вене, Праге, Бухаресте, Будапеште, Порт-Артуре, Пекине и т. д. Вот ответ на этот вопрос. Считаю, что мои критики, утверждающие, что если бы Сталин вступил в войну первым в 1941 г., то до Берлина он не дошел бы, не правы. Я этой логики не понимаю. Если бы Сталин не дошел до Берлина, то сейчас мы могли бы спорить, мог бы он дойти или не мог… Но он дошел. Какой смысл при этом — доказывать, что хотя он до Берлина дошел, но дойти бы не смог, если бы не потерпел поражение в 1941 г.? То есть он дошел. И разгромил, но вообще-то дойти и разгромить не мог…

Что было бы, если бы он напал первым? На этот счет есть свидетельства немцев. Например, летчик Рудель, совершивший в мировой истории больше всех боевых вылетов, свидетельствует о том, что после немецкого удара все дороги, ведущие к границе, в три-четыре ряда были забиты танками, стоявшими бок о бок и готовыми к нападению на Германию.

Именно готовность к нападению оборачивалась неготовностью к обороне. Вот стоит на дороге советский мех-корпус. Что такое мехкорпус? Это тысяча танков, тысяча мотоциклов и 5–6 тыс. автомобилей. Это 50 тыс. человек. Боеприпасы, по три боекомплекта, цистерны с бензином… Все собрано огромной кучей. Попасть туда бомбой очень легко, даже не надо целиться.

Как рассказывает Рудель, первый вылет в четыре утра. Взлетели, отбомбились — очень легко бомбить, потому что цели неподвижные, колонны впритык стоят вдоль дорог. Возвращаются, пока самолеты заправляют и вешают на них новые бомбы, летчики валятся на траву, спят. Потом взлетают, бомбят, возвращаются, взлетают, бомбят… Последний вылет в 10 вечера, в три утра подъем и снова вылеты.

И вот этот человек пишет, что если бы советские войска, которые они бомбили, двинулись, если бы перешли границу, то остановить их было бы невозможно.

То же самое говорит генерал-полковник Гальдер, начальник штаба германских Сухопутных войск. Буквально теми же словами, независимо от Руделя. В секретном дневнике, к публикации не предназначенном, он пишет, что, если бы Красная Армия ударила первой, немецкая армия удержать бы это наступление не смогла. Это запись от июня 1941 г.

В апреле 1942 г. Гитлер говорил приблизительно то же самое. Если бы мы проморгали наступление Красной Армии, то остановить ее мы бы не смогли. Как видите, диапазон мнений — от простого летчика до Гитлера.

— Так вот, что было бы, если бы Красная Армия напала первой?

— Дело в том, что германские войска, как и советские, были собраны мощными группировками. Склады находились у границ. Тысячи тонн боеприпасов, уложенных на автомашины, стояли у самой границы и ждали приказа ее перейти, так же как цистерны с топливом и колоссальные массы войск.