Под тропиком Козерога - Рабен Н. - Страница 21

Оставшуюся часть дня я просидел у клетки, нежно воркуя с орангутаном и почесывая ему спину. К вечеру я уже настолько завоевал его доверие, что он позволил мне осмотреть раны на лапах. Я осторожно брал их и по очереди вытягивал из дверцы. Чарли мрачно смотрел, как я обрабатывал глубокую ссадину на запястье антисептиком. Мазь выглядела в точности как сгущенное молоко, и Чарли тут же слизал ее; я надеялся, что все же немного лекарства осталось и оно окажет свое действие.

Чарли привыкал с поразительной быстротой. Вскоре он уже не просто терпеливо сносил мои ласки, но и сам просил их. Когда я проходил мимо него, не останавливаясь для беседы, он тут же окликал меня. Если я наблюдал за птичками, щебетавшими в соседней клетке, длинная мускулистая лапа немедленно просовывалась сквозь прутья и дергала меня за брючину. Он был так настойчив, что приходилось одной рукой кормить птичек, а другой держать черные шишковатые пальцы Чарли.

Мне не терпелось выпустить его из клетки, чтобы он смог немного размяться, и однажды утром я распахнул дверцу настежь. Но Чарли и не думал выходить. Он, видимо, считал свою клетку не тюрьмой, а родным домом, знакомым и понятным, явно предпочитая его неведомому миру палубы; орангутан сидел внутри с выражением торжества и скорби на темно-коричневом лице, мигая желтыми веками.

Я попытался выманить его банкой с теплым сладким чаем, зная, что он обожает этот напиток. Увидев банку, обезьяна приняла выжидательную позу, но, когда, вместо того чтобы поместить ее в клетку, я поставил банку снаружи перед открытой дверцей, Чарли недовольно завизжал. Он чуть приблизился к дверце и осторожно высунулся наружу. Я отодвинул банку чуть дальше. Наконец он не выдержал, сделал шаг по палубе и, не отпуская дверцу, склонился и отхлебнул чай. Выпив банку до дна, Чарли рванулся обратно в клетку.

На следующий день я снова открыл клетку, и он вышел уже по собственной воле. Поначалу Чарли посидел на клетке, пока я забавлял его — щекотал ему подмышки, а он, развалясь, млел от удовольствия. Потом ему это надоело, и он спрыгнул на палубу. Наш друг обследовал всех зверей, задумчиво просовывая пальцы сквозь решетки. Когда он приподнял покрывало на клетке Бенджамина, медвежонок радостно завопил в предвкушении нищи, и Чарли постепенно отступил. Двинувшись дальше, он добрался до попугаев и потихоньку стащил у них рис, выгребая его кривым указательным пальцем. Он продолжал бы в том же духе, если бы я не остановил его… Затем внимание Чарли привлекли разбросанные по палубе предметы; он но очереди подбирал их, подносил к своему приплюснутому носу и обнюхивал, оценивая степень их съедобности.

Когда я решил, что ему пора возвращаться, Чарли не пожелал идти в клетку, а медленно засеменил в противоположную сторону. Ушиб ребер все еще давал себя знать, поэтому передвигался я не быстрее Чарли, и масинис был крайне удивлен, увидев, как я ковыляю за обезьяной и с наигранной строгостью приказываю ей вернуться домой. Но успеха я добился только подкупом: показал Чарли яйцо и положил его у задней стенки клетки. Орангутан с большим достоинством прошествовал туда, аккуратно отгрыз верхушку скорлупы и высосал яйцо.

С этого дня дневные прогулки Чарли вошли в судовую жизнь. Экипаж полюбил его, но все же полного доверия он не завоевал, люди относились к нему с известной настороженностью. Когда обезьяна начинала шалить, они не отваживались одергивать ее, а призывали на помощь нас. Только к концу плавания к нему привыкли настолько, что позволяли лазать повсюду. При подходе к Самаринде Чарли уже устроился в рулевой рубке, он сидел на руках у Па и выглядел полноправным членом экипажа.

Путешествие по Калимантану подошло к концу. У пас были заказаны места на большом сухогрузе «Краток», отправлявшемся на следующий день в Сурабаю. Оставалось решить самую трудную проблему: как перебазировать животных и багаж на новое судно? Триумвират в составе Чарльза, Сабрава и меня не мог прийти к единому мнению. Конечно, можно было попросить команду «Крувинга» выступить в роли носильщиков, но мы боялись, что они воспримут это как унижение. Поэтому представьте себе, как мы были тронуты, когда вечером в каюту пришел Манап и мрачно сообщил, что Па договорился с администрацией порта и получил разрешение подогнать «Крувинг» к борту «Кратона», так что, если мы желаем, он и его товарищи перенесут наш багаж.

Экипаж работал дружно и с охотой, поднимая вещи на высокий железный борт «Кратона». Каждый раз, когда очередная клетка взлетала вверх, вслед ей неслись веселые прощальные реплики. Наконец все было погружено, животных под присмотром Сабрана разместили в тихом углу палубы, а багаж заперли в каюте. Когда последний предмет был благополучно уложен, вся команда — Па, Хидуп, масинис, Дулла и Манап — выстроилась в шеренгу перед каютой для прощания. Один за другим они тепло жали нам руки и желали «селамат джалан». Расставаться с ними было очень грустно.

Глава 8

Опасный рейс

Вопрос о том, как добраться до Комодо, мало занимал жителей Сурабаи. Островок лежит в пятистах милях к востоку от Явы, пятым в цепи островов, протянувшейся на тысячу миль. Ни один из чиновников, с которыми мы беседовали, не знал, как попасть на Комодо. Оставалось начать собственные поиски.

Клерк пароходства никогда не слышал такого названия. Пришлось подойти к висевшей на стене карте и показать ему Комодо — крошечное пятно между островами Сумбава и Флорес. Испещрявшие карту черные линии маршрутов его судоходной компании словно нарочно обходили стороной именно это место. Только один восточный маршрут, петлявший между островами, вселял некоторую надежду. Он шел вниз к Сумбаве, затем поднимался вверх, огибая Комодо, и снова сворачивал вниз к острову Флорес. Комодо располагался в пределах досягаемости портов на Сумбаве и Флоресе.

— Когда отходит это судно? — спросил я, указывая на черную линию.

— Следующее судно, туан, будет через два месяца, — живо отозвался клерк.

— Через два месяца, — заметил Чарльз, — мы уже будем в Англин.

— А нельзя в Сурабае зафрахтовать катер или баркас прямо до Комодо? — спросил я, стараясь не впадать в отчаяние.

— Нет, — сказал клерк. — А если бы и было можно, все равно ничего бы не вышло. С такими судами много мороки. Полиция, таможня, военные. Никто не даст разрешения.

Служащие авиакомпании оказались более отзывчивыми. С их помощью выяснилось, что можно полететь на север, до Уджунгпанданга, на острове Сулавеси, там пересесть на маленький самолет, совершающий раз в две недели рейс до Тимора с остановкой на Флоресе, в местечке Маумере. Остров Флорес тянется на двести миль в длину и по форме напоминает банан. Маумере находится в сорока милях от его восточного побережья, а Комодо — в пяти милях от западного. На карте Флореса была обозначена дорога, идущая через весь остров. Если в Маумере удастся нанять машину или грузовик, все проблемы будут решены.

В Сурабае мы встретили несколько человек, слышавших о Маумере, но сами они там никогда не бывали. Самая надежная информация исходила от одного китайца, у которого в Маумере жил дальний родственник, владелец магазина.

— Авто? — спросил я его. — Там много авто?

— Много, много, не сомневайтесь. Если хотите, я пошлю свояку, Тхат Сену, телеграмму. Он все устроит.

Мы от души поблагодарили его.

— Итак, все утряслось, — объявил я Даану за ужином. — План таков: летим до Уджунгпанданга, дальше пересаживаемся на самолет до Маумере, находим свояка нашего китайского друга, нанимаем грузовик, проезжаем из конца в конец Флорес (это двести миль), добываем лодку, челн, любую посудину — пролив там всего пять миль — и высаживаемся на Комодо. Остается только поймать дракона. Раз, два — и готово.

Аэродром в Уджунгпанданге оказался на осадном положении: на Сулавеси было неспокойно. Повсюду стояли солдаты с автоматами на изготовку. Таможенные чиновники тщательно перебрали наш багаж и разрешили переночевать в городе, отправив нас туда в сопровождении вооруженного эскорта и строго-настрого запретив расчехлять кинокамеры.