Мистерия Христа - Аргивинянин (Аргивянин) Фалес - Страница 19

19

— О Мать! — выговорила она, заливаясь слезами, — не знаем, что случилось с нами; но мы слышали голос твой и сами не понимаем, как прибежали сюда…

— Так нужно, — тихо сказала Мария-Дева. — Будешь со мною здесь на молитве до часа полуночного…

И ласково кивнув мне и Арраиму, Она ушла с женщинами и Иоанном в чащу деревьев на молитву.

— Идём Аргивянин, занесём на свиток памяти нашей грядущее Таинство, — сказал мне Арраим. — Ибо вот — время уже близко…

— О! Господин мой! — вдруг вздохнул глубоко Арраим и простёрся ниц.

И я, Фалес Аргивянин, на фоне заалевшего неба узрел дивную, незабываемую картину: два ока гигантских, каждое с крылами, занимавшими четверть небосклона; крылатые, дивные очи с непередаваемой силой тревожного, страстного ожидания неподвижно глядели на скалу, заключавшую в себе гроб Распятого; а над очами подымался лоб, увенчанный золотыми волосами, и были волосы те звёздными нитями всего Космоса, всей Вселенной, ниспадая в бездны Мироздания; уста были как систрум семиструнный, звучащий вечною хвалою Единому Творцу. И видел я, Шалее Аргивянин, что нет преград для гигантских очей и что смотрят они в самую глубь скалы, наблюдая там нечто дивно-страшное, ради чего стоило ожидать мириады вечностей, ушедших на закат; и было в Таинстве, заключённом в недра скалы, что-то, свершения чего всем существом страстно хотелось дивному владельцу гигантских крылатых очей, одетому в миры Вселенной.

И понял я, Фалес Аргивянин, что странная судьба моя послала мне неизреченную минуту лицезрения самого Демиурга, Люцифера Сладчайшего, Денницы Пресветлого, Сына Первородного Ипостаси Триады Первичной.

— О, Свет Первозданный, День Проснувшийся, Первородное Дитя Творения, Отец Стихии Огненной, прими поклонение моё! — возгласил я, Фалес Аргивянин, от полноты сердца моего, не в силах будучи отвести глаза мои от очей дивных, в глубине коих видел я родину душ человеческих, в том числе и колыбель свою, Фалеса Аргивянина.

И вот — за могучей главою Денницы вспыхнул как бы свет великий, и зароились в том свете неисчислимые когорты сверхчеловеческих Эволюции, и ушёл свет тот, дорога эта блистающая в такие глубины Беспредельности[122], которые ни разу ещё не овевал мыслью о них разум даже Великого Посвящённого. Не было конца ленте этой — радуге Творения, блещущей всеми цветами мира Солнечного, и знал я, Фалес Аргивянин, что конец радуге этой — только там, у Престола Неизреченного…

И увидел я, Фалес Аргивянин, около лежавшего во прахе Арраима Четырежды Величайшего двух существ дивных, небесной красоты; и были у них крылья за плечами, чёрные с голубыми полосами; они склонились над Арраимом и что-то ласково шептали ему. И дано было мне, Фалесу Аргивянину, понять, что существа эти — сыны подлинной расы Арраима[123]; и поднялся он, и первый взгляд его, брошенный на меня, был исполнен изумления.

— Как! — воскликнул он. — Ты, человек, видел Люцифера Светоносного и всё ещё таишь Луч Жизни в теле своём?

И выпрямился я, человек Фалес Аргивянин, сын Персти Матери-Земли, и гордо ответил Арраиму:

— Что может мне, человеку Фалесу Аргивянину, сыну Земли, сделать Светоносный Денница, если я сидел в полном сознании своем одесную самого Бога в саду Магдалы?!

И низко склонился предо мною Четырежды Величайший.

— Воистину, — прошептал он, — Земля в лице твоём, мудрый Аргивянин, победила Космос силою Бога Единого… Не я теперь поведу тебя, Аргивянин, — продолжал он, — а тебя прошу вести меня дальше, где должны мы узреть Проснувшегося…

И я, Фалес Аргивянин, смело пошёл вперёд. А кругом — хотя уже настала ночь — не спало ничто, а всё как бы притаилось, ожидая свершения Таинства великой победы Духа над Плотью в недрах её.

Перед пещерой запечатанной спали римские воины, не видя, как свет золотистый тонкими лучами изливался уже сквозь расщелины приваленного камня.

Тишина вокруг была несказанная. И горели на небосклоне попрежнему крылатые очи, и по-прежнему дорогой радужной уходили ввысь сонмы Эволюций высших, и духи стихий, собравшись вокруг, пели неслышными голосами гимны гармоний бесконечных.

И раздался в тиши один только звук — высокий, чистый и нежный, раздался и замолк. Возник снова — ещё чище, ещё нежнее… И вдруг волною полились, братья и сестры[124], звуки, но не торжествующие, как думаешь ты, Эмпедокл, а нежно и тихо славословящие. То был не гимн победно торжествующий, а любовное возвращение Бога Распятого к распявшей Его плоти человеческой; не торжество звучало, а Всепрощение, ибо вот — какая же победа может быть у Господа Всемогущего и Всесильного?

И тихо-тихо повернувшись, упал камень приваленный, яркий свет хлынул волною из пещеры, и на пороге её показалась дивная фигура Христа Иисуса.

Светел и благостен был Лик Его Божественный, Любовью бесконечной светились Его кроткие очи, и первый взгляд Его был туда, где на небосклоне горели крылатые очи Денницы, вспыхнувшие тотчас восторгом Божественным. И раскрылись уста Люцифера Светоносного, и невыразимой торжественности гимн излился из них, неся в бездны Хаоса строительство миров новых на новых началах победы над смертью…

Подняв десницу, протянул Христос её по направлению к Люциферу, и вот над челом Светоносного вспыхнул символ союза Первозданного со светом Любви Божественной — крест, увитый кроваво-красными цветами Жертвы Божественной[125].

И гимн Денницы был подхвачен сонмами Эволюции сверхчеловеческих и стихийных, и вот — пела вся Вселенная, весь Космос, и даже низкие звуки, проснувшись, откликнулись из бездны Хаоса.

И снова поднялась благословляющая десница Господа Проснувшегося. И тихо сказал Он:

— Довольно, дети! Идите в обители свои. Оставьте пока меня одного с бедными детьми Земли, ныне вновь обретённой для Царства моего.

И замолчали хоры, и рассыпались гимны, и потухли крылатые очи, и побледнели когорты Эволюции сверхчеловеческих и стихийных. И вот пред лицом Земли и человечества стоял снова кроткий плотник Иисус, силою Богочеловечества своего Смерть победивший.

И Земля откликнулась: первый звук — был звук ужаса, изданный группою проснувшихся и ослепленных светом воинов римских; и видел я, как одинокая фигура женщины метнулась сначала ко гробу отверстому, а потом быстро побежала вслед медленно двигавшемуся по дороге Христу; я узнал её: то была Мария из Магдалы.

— Господин… — начала было она, но потом, взглянув пристальнее, с воплем радостного испуга кинулась к ногам Проснувшегося.

— Не прикасайся ко мне, Мария, — тихо сказал ей Господь, — ибо вот — полон ещё я Славы Небесной, и она сожжёт тебя… Встань и поди, предвари учеников моих, да ожидают они меня в Галилее, под нашими кедрами… Встань, Любовь Человеческая, ныне обращённая в Любовь Божественную, встань, Мария кроткая, Мать всех грядущих Марий, во плоти явленных!

И благословив рыдавшую Марию, медленно двинулся Господь дальше, где ожидала Мать Его с двумя другими женщинами. Но по пути Его были ещё мы: Арраим Четырежды Величайший и дитя Земли — я, Фалес Аргивянин.

Кротко и ласково глядел на нас плотник проснувшийся и Бог Неусыпный.

— Аргивянин! — раздался Его нежный голос. — Разрешаю узы твои с человечеством и благословляю на Служение новое. Но раньше заверши на Земле великую задачу твою. Я доверяю тебе, сыну Земли, частицу Силы Моей, — и Он дотронулся рукой до чела моего, — снеси её в дальние пещеры Эфиопии и даруй жизнь новую Первозданной Царице Персти Земной, во прахе ползающей, и сведи туда же любимую дочь мою, да пребудет она там у дочери Арраима, раба моего, доколе не скажу ей восстать на служение мне…

И увидел я, Фалес Аргивянин, как Мать Господа моего подвела к Нему ту скромную иудейскую девушку, из-под покрывала которой когда-то глянули на меня очи Афины Паллады.

вернуться

122

Беспредельность — фундаментальная категория оккультной философии, вмещающая идею бесконечности: а) сложноорганизованного (непрерывно и дискретно, параллельно и вложенно) пространства-времени, б) форм существования материи и жизни, в) эволюции всего сущего, эманирующего из совершенной полноты Абсолюта.

вернуться

123

Сыны подлинной расы Арраима. — По-видимому, речь идет о человечестве Венеры, пребывающем в следующем по отношению к земному (т.е. пятом, по теософскому исчислению) цикле развития.

вернуться

124

…братья и сестры… — обращение к слушателям, записывающим послание.

вернуться

125

Символ союза Первозданного со светом Любви Божественной — крест, увитый кроваво-красными цветами Жертвы Божественной. — Крест и роза (златорозовый крест) — символ одного из наиболее знаменитых и таинственных оккультных орденов Европы — розенкрейцеров. Единение духа и материи через божественную жертву любви.