Бун-Тур - Власов Александр Ефимович - Страница 33

— Я грязь и мусор выносить буду. Можно?..

— Тащи носилки, — отвечает Васька. — Ты — впереди, я — сзади… Кто еще на эту работу?

Никто меня не подталкивал — сам вышел вперед. За мной — Костя Сажин.

Остальных мальчишек послали окна и двери красить масляной краской, грунтовать стены.

Разошлись мы по своим местам. Костя приволок лопату и носилки.

— Давай так! — предлагаю ему в шутку. — Сначала я буду грузить, а ты — носить. Потом ты будешь носить, а я — грузить.

— Нет, — говорит. — Не так будет!

— А как?

— Грузить я все время буду, а носить — вместе.

— Это почему?

— Тебя жалею! — говорит. — Отдых даю… Пока я гружу, ты легкие вентилируй!

— Жалостливый какой! — вырвалось у меня. — Атлант, сбежавший с Эрмитажа! Если хочешь знать, Атланты только держать большой груз могут, а нести, извините, слабы!..

Жужжу, значит, и не верю в свое комариное жужжание. А Костя на носилки мусор грузит. Лопату за лопатой! Лопату за лопатой! Не вынес я этой горы — сдался.

— Ты что, плотину, — кричу, — для Братской ГЭС строишь, комик несчастный! У меня пап-с-мамой в экспедиции, меня и похоронить некому будет!

— Бун похоронит! Берись сзади!

Взялся я за задние ручки. Подняли вместе носилки. Меня так и водит из стороны в сторону от тяжести, точно я только что слез с центрифуги. А Костя идет и еще меня за собой волочит на буксире. Он выше на голову и шире на плечо. Чтобы носилки в мою сторону не наклонялись, идет он на полусогнутых ногах. И вдобавок мусор он грузил так, чтобы к его краю больше ложилось. Вижу, что на его долю две трети груза приходится, но не спорю — духа не хватает.

Подошли к яме. Рук не чувствую. Пальцы отваливаются. И воздух вокруг школы поредел — сосу его, сосу, а все мало. Не помню, как мы накренили носилки. Мусор кучей вниз бухнулся.

Кислород снова появился в воздухе. Каждую молекулу чувствую! Проглотил миллионов сорок и говорю Косте:

— Силен, бродяга! Ты, наверно, на продуктах Ленмясокомбината живешь или одними кукурузными хлопьями питаешься!

— А ты, — смеется Костя, — не поддразнивай! Из-за тебя перестарался! Следующие носилки полегче будут.

Я ему немедленно руку сунул, чтобы закрепить трудовое соглашение.

— Договорились! Я — полный молчок, а ты старайся не перестараться! Мы еще не в походе! Побереги силы!

— Чьи?

— Ты же знаешь! — говорю. — Я не эгоист — не о себе забочусь! Наши! Общие! Спаренные! Коллективные!

— А договор? — напомнил Костя. — Опять залопотал?

— Молчу!

Вернулись мы в зал. Я легкие вентилирую. Костя грузит, и только шея у него малость покраснела.

— Летучка! — на всю строительную площадку крикнул бригадир. — Собирайтесь сюда! Все. И доброрабочие — тоже.

— Жаль! — говорю Косте. — Только разохотились! Что там еще случилось?

Собрались мы под баскетбольным щитом. А в углу, как наказанный, стоит тот, шестой рабочий, которого не хватало. Кепку мнет. Бригадир на часы смотрит.

— Пять, — говорит, — минут десятого… Чулков опоздал больше чем на час… Причина?

А Чулков застенчиво жмется в углу, и причина у него на лице заглавными буквами написана. Живет он, наверно, где-нибудь рядом со школой. Видно, что проспал. Вскочил с кровати и — прямо сюда. На щеке рубцы от подушки разойтись не успели.

— Причина, — снова спрашивает бригадир, — какая?

Чулков робко улыбнулся.

— Поздно лег… Проспал…

Улыбка у него какая-то смешанная: и радость в ней, и вина.

Но бригадира эта улыбка ничуть не тронула.

— Пил?

— Выпил… Свадьба же! Как не выпить?.. Вы уж, Сергей Семенович, не очень…

Бригадир не стал слушать — отвернулся и на нас смотрит.

— Вы, — говорит, — теперь в нашей бригаде работаете. Вместе решать будем… Причина неуважительная. Все свадьбы не обойдешь!

— Свадьба-то, — тихо из угла сказал Чулков, — моя… Я женился…

Ну и смеялись мы! И бригадир — тоже. Потом Васька Лобов вперед вышел.

— У нас к вам просьба, Сергей Семенович! Только сначала я с отрядом посоветуюсь.

— Ну, посоветуйся, — разрешил бригадир.

— Я, — говорит нам Васька, — так предлагаю: товарища Чулкова отпустить с работы на три дня, а самим сверх своего задания и его норму выполнить. Кто за?

Против никого не было.

— Мы готовы! — говорит Васька бригадиру. — Дело за вами.

— Хорошо! — согласился Сергей Семенович. — Норму Чулкова записываю на вас, а трехдневный отпуск ему и так положен — по закону о новобрачных.

Бригадир уже без всяких иголочек посмотрел на молодожена.

— Ты что, не знал?

— Не знал. Я в первый раз…

— А чего скрывал про свою женитьбу?

Пока они между собой переговаривались, мы вынесли новое решение: подарить Чулкову четвертый день. Три государство дарит, а мы — четвертый.

Бригадир не сразу согласился. Пришлось мне свой язык запустить.

— Сергей Семенович! — спрашиваю. — Вы болели когда-нибудь?

— Болел.

— И тогда не работали?

— Не работал.

— А женитьба, — говорю, — хуже болезни! Важнее то есть! Вы знаете, что это такое? Гоголь про женитьбу писал! Фигаро женился! Бальзаминов женился! Даже Сеня Петрович женился! А сами-то вы так ни разочка и не женились, что ли?

Убедил я его. Подсчитал он дни. Четвертый день на рабочую субботу падает. Махнул рукой.

— Была не была! Иди, Чулков! Выйдешь в понедельник! А вы…

Это уж к нам относилось.

— А мы, — кричу, — костьми ляжем!

Второй раз в один день видел я счастливчика: сначала Борьку Шилова, а теперь — Чулкова.

Я не раз читал, что кого-нибудь из знаменитых людей включают почетным членом в бригаду и дают слово — выполнять за него норму. Чулков, конечно, ничем не знаменит, но мы все равно честно за него работали.

Когда Костя Сажин ради меня недогрузил носилки, я ему сказал:

— Человек женится, а ты крохоборничаешь! Давай еще пяток лопат!

— Опять заноешь! — предупредил Костя.

— Умру, а не пикну!

Вторые носилки ничуть не легче первых были, но я шел за Костей, как на образцово-показательных занятиях по переноске строительного мусора. Хоть опытом делись! И с третьими носилками так же, и с пятыми. А потом мы оба втянулись, и работа пошла на втором дыхании; К тому же интерес появился.

Это только кажется, что носить мусор — занятие не вдохновляющее. Когда у стены образовалась плешинка чистого пола и когда она соединилась с другой площадкой, расчищенной Васькой Лобовым и Борькой Шиловым, это было здорово! Как встреча двух фронтов! Мы чуть не бегом начали таскать носилки. И с каждым разом светлей и светлей становилось в зале.

А девчонки с тряпками у окон колдуют — еще больше света вливается! А Бун и Катюша лампы протирают — и от этого тоже светлей! А когда кто-то подошел к вымытому окну и кистью для пробы проехался по раме, и она из грязновато-желтой превратилась в ослепительно белую, нам показалось, что зал вот-вот будет готов.

Но работы еще было много. Хватило и на первый день, и на все две недели. Но первый день запомнился лучше других. Выложились мы тогда до самого конца!

Закончив с полом, сели мы вчетвером у шведской стенки на заслуженный отдых. Ноги гудят, руки зудят. Подходит Сергей Семенович.

— Работа, — говорит, — ваша принята с высокой оценкой. А еще называли себя чернорабочими! Вон как чисто стало!

В руках у бригадира — две синтетические губки. И протягивает он их мне.

— Пожамкай и другим передай.

— Зачем? — спрашиваю.

— Чтоб не разболелось.

— А у меня, — соврал я, — и не болит совсем!

— Покажи.

Я и раньше чувствовал, что набил мозоли, но рассматривать при ребятах не хотел. А теперь увидел прорвавшиеся волдыри. Кожа где лепестком висит, а где, как на мяче спущенном, гармошкой бугрится.

Бригадир вложил в мои бедные руки по губке и повторил: