Мельин и другие места - Галанина Юлия Евгеньевна - Страница 47

Говоривший замолчал, задумчиво глядя на пламя, русобородый его собеседник, напротив, словно очнулся от глубокого раздумья.

— Эдаг, или как лучше звать тебя, может Эрхом?

— Зови Эдагом, Эрхом меня не зовут уже многие годы, все кто знал меня под этим именем ушли навсегда. Никто и никогда не слышал его больше. Ты первый кому я рассказал эту историю.

— Почему ты сделал это?

— Пережитое наложило на меня свой отпечаток, как я уже говорил тебе, иногда я чувствую и вижу больше чем обычные люди, но, к сожалению не всё. Я встретил тебя и почувствовал, что должен рассказать тебе о своей жизни. Но это ещё ничего не значит, — мужчина пожал плечами.

— То есть, это может быть и знаком судьбы и обычным желанием поговорить и высказаться перед незнакомцем, который вскоре умчится в неизвестность?

— Вполне может быть и так, — Эрх улыбнулся.

— Скажи, ты никогда не жалел о том, что сломал то копьё?

— Жалел?

— Да, разве никогда к тебе больше не приходили те самые видения?

— Я часто вижу их в своих снах.

— Разве не сжималась твоя душа от горечи того, что не ты изменишь мир, не отомстишь за отца урукхая, не выполнишь его завета? Признайся? Разве не раскаивался ты в содеянном, разве не появлялось у тебя желания вернуть копьё?

— Я никогда не раскаивался и не жалел. И повторись всё, вновь поступил бы также.

— Ты смог бы изменить мир!

— Я изменяю его.

— Что может один человек?

— Может и очень многое.

— Как? У тебя нет ни армии, ни государства.

— Знаешь, зато за всё время с тех самых пор как очнулся в избушке охотника, я не пролил ни капли крови существа наделённого разумом. Да и животных я бью только для того чтобы не умереть с голоду и не замёрзнуть зимой. И не потому, что боюсь проклятия, я не верю в него, это были просто слова змеи потерявшей свой яд.

— И ты думаешь, это что-то меняет? Не слишком ли это наивно?

— Видимо плохо я тебе объяснял.

— Объяснял ты хорошо, только не согласен я, что мирным путём можно что-то там исправить.

— Что ж у каждого свой путь.

— Скажи, а как же слова твоего отца, как же его надежда на то, что ты можешь понять и людей и орков?

— Я помню о них. И знаешь что, я понимаю, чего хотят и те и другие.

— Чего же?

— Они хотят просто жить. И этот мир настолько велик, что в нём есть место каждому, — Эрх замолчал.

Русобородый поднялся, отвязал коня и поклонился в пояс своему собеседнику:

— Ты прав у каждого из нас своя дорога, но я рад, что встретил тебя. Прощай, — и, помолчав, твёрдо добавил, — прощай Властелин.

Андрей Замешаев

СТРАСТИ ОЛМЕРОВЫ

…И сплав черной воли и смелых сердец

Он вложит во свой всемогущий венец,

И волнами мрака надвинутся те,

Что ждали вдали того дня в пустоте.

Тогда помертвеет пустой небосклон,

И звезды исчезнут, и вступит на трон

Тот, кто изначально был лишь человек.

Наденет корону — и кончится век…

Начало…

1709 год по летоисчислению Шира. Сто семьдесят лиг к северо-востоку от Пепельных Гор.

— Мой вождь, мы его нашли!! Тама, вон за той скалищей!

Высокий человек в темном плаще и с длинными, спадающими до плеч русыми волосами поднял голову. Шагах в пятидесяти от него коренастый широкоплечий воин отчаянно махал рукой, указывая куда-то за нагромождение утесов.

— Небесный Огонь там знатно погулял, камень что твое масло размазан! Видать, клад рядом большущий!

— Ну да! — усмехнулся худощавый светловолосый мужчина, стоявший рядом с тем, кого воин назвал вождем. — В прошлый раз то же самое было, а золота не нашли и с крупицу. Этот проклятый Небесный Огонь над нами просто издевается! Уже который месяц ничего найти не можем!

— Успокойся, Берель. Нужно верить в удачу. В нашем деле без этого нельзя.

— Да я-то в нее верю, а вот она в меня — нет!

— Уверен, сегодня нам повезет, — русоволосый поднялся с камня, ногой стер рисунок на земле. Опять корона в круге. Берель уже не раз замечал этот образ, но что он означает Олмер не говорил. — Клянусь Великой Лестницей, у меня предчувствие, что здесь что-то есть! Идем!

Берель пожал плечами и двинулся вслед за предводителем. Олмера всегда отличала неколебимая уверенность в собственной правоте, а если он и ошибался (что, надо признать, бывало редко), то всегда поворачивал промах так, как будто именно этого и ожидал на самом деле.

След от падения Небесного Огня и впрямь впечатлял, хотя правильнее сказать — ужасал. Узкое ущелье, заваленное почерневшими обломками скал, словно бы выжгло, хотя гореть в этом царстве гранита было совершенно нечему. В центре расселины зияла большая уродливая дыра — оплавленный камень по краям и застывшие в нем осколки кварца делали ее похожей на раззявленную пасть какого-то жуткого монстра. Стенки воронки покрывал слой сажи, кое-где смытый дождями, но, несмотря на сходство этой ямы со многими другими, виденными им раньше, что-то в ней было не так. От нее веяло чем-то… Берель на секунду задумался, пока не подыскал подходящее слово — «темным». Да, именно так. Почему-то яма казалась раскрытой могилой, дверью в мир тьмы и смерти, откуда, затмевая дневной свет, медленно сочился мрак. Или все дело в покрытых копотью скалах?

Воин поежился. Среди золотоискателей ходило поверье, будто бы на дне таких воронок Небесный Огонь выжигает стрелу, указывающую туда, где спрятано золото (хотя некоторые утверждали, что Огонь падает как раз на место захоронения клада). Берель находил эти россказни сказками — он сам иногда лазил в подобные ямы и ни разу не видел ни стрел, ни других знаков. Олмер, однако, считал, что проверять все-таки стоит, и так уж получилось, что возразить ему никто до сих пор не решился. Не тот он человек, которому можно возражать. Значит и сейчас кому-то придется лезть в эту могилу. Вот только явно никто не горит желанием проверить, нет ли на дне мифического знака — их люди, все отчаянные рубаки и смельчаки, молча сгрудились вокруг ямы на приличном расстоянии, словно дети, боящиеся разбудить спящего дракона.

«Они тоже чувствуют, что эта яма не такая, как остальные. Так же как я. Так же как…»

Берель взглянул на стоящего чуть позади Олмера. Тот спокойно смотрел на воронку, только глаза чуть прищурены, будто он пытается разглядеть что-то невидимое другим.

«Неужели он прикажет кому-нибудь спуститься туда?»

Воин сам поразился, насколько сильно ему не понравилась эта мысль. Просто мороз по коже от такой мысли! Он готов был поклясться, что воронка, как это ни глупо звучит, опасна, а их предводитель чувствует опасность не хуже дикого зверя, он не станет…

— Интересно.

Берель не успел спросить, чего там Олмер увидел такого интересного, как тот шагнул к воронке. И едва он сделал первый шаг, в ущелье словно бы стало темнее. Возможно, ему это только показалось, почти наверняка, не может такого быть на самом деле, но… Берелю внезапно до боли захотелось схватить друга за плечо и остановить, пока он не сделал этого. «Чего этого?!» Воин не имел ни малейшего понятия, но даже если б и знал, то ничего бы уже не смог сделать — сознание, будто сосуд, вдруг заполнила какая-то стылая тяжесть, сковывая волю, точно ноябрьский лед озеро. Не хотелось двигаться, не хотелось даже думать.

Олмер остановился на краю дыры. Уперся руками в колено и наклонился над распахнутой дверью во тьму. Вроде бы стало еще темнее, по спине Береля поползло что-то холодное, правая рука закаменела на рукояти меча. Справа кто-то из воинов с хрипом втянул воздух, словно пытался дышать с петлей на шее.

— Эй, Берель! Похоже, доля правды в рассказах о знаках все-таки есть, — голос Олмера долетел словно бы издалека. Немыслимо спокойный из невероятного далека. — Стрелы я не вижу, зато есть кое-что другое.

— Что? — слова, казалось, рвали горло. — Что там?