Чижик – пыжик - Чернобровкин Александр Васильевич - Страница 47

47

Они уже обсосали ситуацию, пришли к единому мнению, которое и изложил Вэка, второй человек кодлы:

— Залечь надо. Поглубже и потемней. Посмотрим, что у этих на уме, и будем действовать по обстановке.

— Залечь — согласен. Но поедете туда, где посветлее, — в Сочи или Ялту, — сказал я. — Там сейчас самый сезон, народу валом, затеряться легко. Отдохнете от трудов праведных.

— Гы-гы! — раздалось с обеих сторон стола.

— Оброк отложим на пару неделек, подождем, — приказал я. — Связь держать через Шлему.

— Я тоже собирался отдохнуть, — сообщил он новость, о которой и сам узнал только что.

— Чего тебе бояться?! Жиды любой власти нужны.

Кто-то же должен ей умело вылизывать жопу!

— Все, братва, разбежались. Я тоже линяю, проведаю старых корешей, — закончил я.

— Только наладилась жизнь — и на тебе! Ебаные коммуняки! Сами в говне сидят и другим не дают выбраться! — картавя сильнее обычного, трекнул Шлема с броневичка августовские тезисы.

Братва заржала. Когда дело касается бизнеса, прислушиваются к Шлеме, ценят его советы, а когда пизданет о политике или просто о жизни, начинают тащиться, будто увидели пидора со вставшим хуем. Шлема, как всегда, улыбнулся, точно и собирался рассмешить, но отметил самых рьяных весельчаков и при случае отомстит по-жидовски — наебет в бабках.

Толя отвез меня на железнодорожный вокзал, купил без очереди билет на московский поезд. Меня кассирши побаиваются: на начальника похож, а на его хитровыебанную морду глянешь — и сразу ясно, что можно брать на лапу без боязни. Пока он шустрил, я позвонил из междугороднего телефона-автомата в Москву.

Судя по акценту, трубку взял грузин, но не тот, который был мне нужен:

— Але, громче говори, дорогой, плохо слышно!

Хуй тебе в ухо для проверки слуха.

— Биджо позови, — сказал я громче.

— А кто ты такой?

— Крестник его.

— А как зовут?

— Барин.

— Не знаю такого.

— Я рад за тебя. Давай, зови его.

Грузин тихо сказал что-то на родном языке кому-то, наверное, советовался, а потом громко в трубку:

— А его нет дома.

— Передай ему, что завтра утром Барин приедет поездом.

— А откуда?

Скорее всего, собеседник мой родом из Абхазии. У них там все на «а» начинается.

— Он знает, — ответил я и повесил трубку.

Через поле, через межу Хуй грозит пизде: «Зарежу!» А пизда ему кричит: «Не зарежешь, паразит!»

Москва! Как много в этом звуке из хуя русского слилось, потом в пизде отозвалось! Провинция дружно ненавидит столицу и мечтает в нее перебраться. У всех не получается, поэтому ссылают сюда лучших, снизу и сверху. В любой стране столица — это топка, где без особых усилий и последствий самые шустрые палят друг друга. В тихом омуте провинции они бы столько воды набаламутили, мешая местным жабам квакать и плодиться, а здесь с ними по-быстрому: был бы хуй — пизда найдется. И еще поездка в Москву — путешествие в ближнее будущее, узнаешь, что ждет провинцию года через два-три.

Биджо встретил меня на вокзале. С ним был мордоворот, шофер-телохранитель по имени Миша, наполовину грузин, наполовину русский — харя круглая, рязанская, а шнобель почти кавказской величины. Биджо не из трусливых, значит, жизнь у него веселая.

— У меня остановишься, — сказал он, когда сели в машину — черный, зализанный «линкольн», чем-то напоминающий «волгу». Старушка так и осталась для грузин эталоном роскоши и мерилом власти.

— Сразу ко мне или к Белому дому прокатимся? — спросил Биджо. — Там народ кучкуется, оборотку гэкачепистам дает.

— Поехали посмотрим, — согласился я.

Не люблю гостить у кого бы то ни было. Хозяева начинают из шкуры лезть, чтобы угодить тебе, а ты должен подыгрывать, изображая, как тебе у них нравится. Но никуда не денешься, полгода назад он несколько дней гостил у меня, теперь ответный удар.

Я смотрел через тонированное стекло на серых людишек, которые топали по серым улицам делать серые делишки. Тихо, спокойно, похуистски. Ни демонстрантов, ни солдат, ни усиленных патрулей легавых. Колбаса есть — значит, все в порядке.

— Как будто никакого переворота и не было, — разочарованно сказал я. — Думал, коммуняки по привычке сработают: вокзал-телеграф-банк.

— Вокруг Кремля стоят танки, солдаты, — сообщил Миша. — Ссут, как бы на них не напали, не до телеграфа. Упустили момент, очканули стрелять, а теперь все на сторону Ельцина перебегают, почуяли, что он сильнее. Он уже объявил себя президентом. Три власти в стране — выбирай на любой вкус!

— Два хуя в одну жопу не воткнешь, а три — и подавно, — поделился я соображениями.

Кто-то кого-то должен сожрать. Пора им определиться.

Стадо возле Белого дома оказалось больше, чем я ожидал. В основном троллейбусы — очкарики, куски интеллекта. Народ начинает хуйней маяться тогда, когда в нем разводится слишком много интеллигенции, которая вечно недовольна, считает, что получает меньше, чем достойна, ненавидит власть и хочет до нее дорваться, но трусливо, с дулей в кармане. Приказывают троллейбусу повернуть налево, а он поворачивает направо. Но три раза. Когда их набирается определенное количество, пропорциональное темпераменту нации, раскачивают стадо и гонят на власть, в надежде потом захватить ее. Здоровая, тупая часть стада сначала затаптывает власть, а потом тех, кто раскачивал, чтобы не мешали спокойно щипать траву. Потому что, если к власти приходит философ — ебарь-теоретик — и начинает ковыряться в пизде скальпелем, кровищи — по самые яйца. Единственное, чем он хорош, — всех остальных троллейбусов под корень изведет, кого перестреляет, кого из страны вышвырнет. Потом семьдесят лет читают его ненаучную фантастику и раны зализывают. Страной должно править хитровыебанное ничтожество, обязательно ленивое. Как только дорывается слишком трудолюбивый, так столько дров наломает, что чем дальше в лес, тем ну его на хуй.

Неподалеку от нас выгружался микроавтобус. Водка в белых пластмассовых ящиках, хлеб в светло-коричневых бумажных мешках, еще что-то в синих картонных коробках.

— Наши? — спросил Биджо у Миши, кивнув на микроавтобус.

— Ага. Вон в кабине Чумазый сидит.

— Поддерживаешь массы? — спросил я.

— Если гэкачеписты победят, у нас будут сложности, — ответил Биджо.

— Мафия — залог демократии, — сделал я вывод. — Одно без другого не может существовать, поэтому и должно друг друга поддерживать.

Телохранитель заржал, будто я сказал что-то чересчур остроумное.

На противоположной стороне площади загудел мощный двигатель, наверное, танковый, и Биджо сказал:

— Поехали домой.

Жил он через дом от Садового кольца, где не слышен был шум машин, едущих сплошным потоком. В последний мой визит в столицу тачек здесь было раза в три меньше. За бронированной дверью располагалась пятикомнатная квартира, недавно отремонтированная, набитая новыми лакированными дровами и старыми родственниками. Жена у Биджо была молодая, ровесница Ирки, а ведь он лет на пятнадцать старше меня. Грузинка, бледно-рыжая, с тонкой, изящной фигуркой. Жаль, что через несколько лет она, как и большинство кавказских баб, станет толстой и усатой. Звали ее Мзия. На руках держала двухлетнюю девочку, такую же бледно-рыжую, но лицом в папу. Плодятся воры, пробил их час. Еще в квартире проживали старуха, дальняя родственница, и старший брат жены Нугзари, сбежавший, как я и предполагал, из Сухуми. Брат, судя по отпечатку на носатой морде, был каленый.

— Это ты — Барин? Теперь буду знать, — сказал он, здороваясь, и, улыбнувшись, поинтересовался: — Ты рад за меня?

— Спрашиваешь! — улыбнулся я в ответ.

Дальше был праздничный обед, плавно перетекший в ужин. Подвалила братва, в основном, лаврушники. С многими я был знаком раньше. Перетерли наши делишки, обменялись опытом. Толстожопинску, конечно, далеко до столицы, но проблемы у нас одинаковые, разве что масштабы разные. Да и у себя в городе хозяином был я, а здесь только государственных рэкетиров было несколько шаек, а общественных — не счесть.