В садах Лицея. На брегах Невы - Басина Марианна Яковлевна - Страница 27

27

Недаром особо выделен последний пункт записи — «Жители Сарского Села».

Кто ж они были, жители Царского, или, по-старинному, Сарского, Села, о которых собирался писать Пушкин?

Это были в большинстве своем отставные военные, чиновники, мастеровые, купцы, мещане и, конечно, многочисленная дворцовая челядь. Ведь чтобы содержать в порядке дворцы и сады, кормить, поить, ублажать «августейшую фамилию» и толпу придворных, требовалось огромное количество вышколенной прислуги, сотни умелых и трудолюбивых рабочих рук. И в отсутствие царя при дворцах состоял целый штат служителей: гоф-фурьер, камер-лакеи, просто лакеи, прачки, поломойки, столяры, маляры, полотеры, кровельщики, печники, трубочисты, «лепной, живописной и скульптурной мастер», архитектор с помощником.

То же и при садах: главный ученый садовод — «садовый мастер» — с подмастерьями и учениками, огородники, птичники, рыболовы, работники, «инвалиды для караулов», то есть сторожа.

Садовая набережная. Литография В. Лангера. 1820 год.

Царское хозяйство было весьма обширным. Кроме дворцов, парков, плодовых садов — оранжереи, теплицы. Там в любое время года выращивали виноград, ананасы, персики, абрикосы, сливы, гранаты, фиги, грецкие орехи для царского стола.

А для украшения пейзажа и для забавы у озера во флигелях «Адмиралтейства» жили в птичниках утки, гуси, лебеди белые и черные — австралийские.

Царские утки и лебеди, царские лошади, пребывающие в добром здравии и те, что доживали свой век на покое в особых «пенсионных конюшнях», царские собаки, которых с почетом погребали под мраморными плитами тут же в парке, — ко всем им приставлены были специальные служители. И на широких улицах Царского Села, вперемежку с другими обывательскими домиками, стояли дома придворных истопников, лакеев, гребцов, пекарей, полотеров, столяров.

«Пушкин легко сходился с мужиками, дворниками и вообще с прислугою. У него были приятели между лицейскою и дворцовою прислугою», — рассказывали современники. И как, верно, нравилось юному лицеисту очутиться хоть на часок в уютном маленьком домике какой-нибудь старушки — вдовы придворного служителя, где его принимали как родного и от души потчевали.

Он и в стихах писал об этом:

Оставя книг ученье, В досужий мне часок У добренькой старушки Душистый пью чаек; Не подхожу я к ручке, Не шаркаю пред ней; Она не приседает, Но тотчас и вестей Мне пропасть наболтает. Газеты собирает Со всех она сторон, Все сведает, узнает: Кто умер, кто влюблен, Кого жена по моде Рогами убрала, В котором огороде Капуста цвет дала, Фома свою хозяйку Не за? что наказал, Антошка балалайку Играя разломал, — Старушка все расскажет; Меж тем как юбку вяжет, Болтает все свое…

Через много лет в повести «Капитанская дочка» Пушкин изобразил подобную жительницу Царского Села, племянницу придворного истопника Анну Власьевну, которая тоже знала все на свете и даже была посвящена «во все таинства придворной жизни». «Она рассказывала, в котором часу государыня обыкновенно просыпалась, кушала кофей, прогуливалась; какие вельможи находились в то время при ней; что изволила она вчерашний день говорить у себя за столом, кого принимала вечером, — словом, разговор Анны Власьевны стоил нескольких страниц исторических записок…».

Такие разговоры слушал и Пушкин, бывая в гостях у своих царскосельских знакомых. Только речь уже шла не о Екатерине II, а о внуке ее Александре I. Недаром Пушкин так хорошо изучил вероломный и непостоянный нрав этого «властителя слабого и лукавого».

В гостях у Теппера

Разрешив воспитанникам отлучаться из Лицея, Энгельгардт позаботился о том, чтобы несколько почтенных семейных домов царскосельких жителей гостеприимно распахнули перед ними свои двери.

И вот в гостиных придворного банкира барона Вельо, управляющего Царским Селом Ожаровского, лицейского учителя музыки и пения Теппера де Фергюсона появились стеснительные поначалу юнцы, облаченные в синие лицейские мундиры.

Пушкин охотно бывал в домике Теппера. Учитель пения жил в двух шагах от Лицея. Его невысокий одноэтажный каменный дом с мезонином, с частыми длинными окнами был построен основательно, прочно, во вкусе прошедшего XVIII века. Дом был затейлив, не совсем обычен, как бы под стать своему хозяину — чудаку, оригиналу, прожившему неспокойную, полную превратностей жизнь.

Барон Вильгельм Теппер де Фергюсон не всегда был скромным преподавателем пения. Происходил он из Польши, из семьи богатого банкира. Но в одну из тамошних революций отец его погиб, а с ним и все богатство.

В это время сам Теппер путешествовал, «как какой-нибудь лорд», по Европе. Узнав о случившемся, он не растерялся. Напечатал в газете в Вене, что дает уроки музыки.

Восемь лет провел он в столице Австрии. В Вене тогда жили многие выдающиеся музыканты, среди них Моцарт и Сальери. Приехал сюда и молодой Бетховен. Он и Теппер совершенствовались у одного учителя.

Вскоре Теппер стал известен в Вене и в других городах Европы как превосходный пианист и подающий надежды композитор. На рубеже нового, XIX столетия молодой музыкант переселился в Россию, ставшую для него второй родиной. Его концерты в Петербурге проходили с успехом.

В России Теппер женился, поселился под Петербургом в Царском Селе, в собственном доме.

Дом Теппера. Литография В. Лангера. 1820 год.

Когда директором Лицея был назначен Энгельгардт, он пригласил Теппера, своего давнишнего приятеля, обучать воспитанников пению. И тот стал обучать — безвозмездно и охотно.

Лицеистам Теппер нравился. Чудаковатый учитель пения привлекал блеском своего музыкального дарования, обширностью познаний, всем своим обликом, благородным и вдохновенным.

Пушкин, Дельвиг, Яковлев, Корсаков, Корф, Есаков охотно заходили на огонек в домик Теппера — пили чай, болтали, музицировали. Играл сам хозяин, играли и гости.

Я Лилу слушал у клавира; Ее прелестный, томный глас Волшебной грустью нежит нас, Как ночью веянье зефира. Упали слезы из очей, И я сказал певице милой: «Волшебен голос твой унылый, Но слово милыя моей Волшебней нежных песен Лилы».

Лилой Пушкин называл миловидную, остроумную молодую вдову Марию Смит, жившую у Энгельгардта. Она тоже бывала на вечерах у Теппера.

В его гостиной, как и в других царскосельских домах, «где Лицей имел право гражданства», юные девицы распевали под звуки фортепьяно не только модные чувствительные романсы, но и стихи Пушкина, положенные на музыку Мишей Яковлевым и лицейским «трубадуром» Корсаковым.

Особенно всем нравились стансы «К Маше». Пушкин написал их младшей сестре Дельвига, очень милой и живой восьмилетней девочке, которая зимою 1815 года гостила вместе с матерью в Царском Селе.

Вчера мне Маша приказала В куплеты рифмы набросать И мне в награду обещала Спасибо в прозе написать. Спешу исполнить приказанье, Года не смеют погодить: Еще семь лет — и обещанье Ты не исполнишь, может быть. Вы чинно, молча, сложа руки, В собраньях будете сидеть И, жертвуя богине скуки, С воксала в маскерад лететь — И уж не вспомните поэта!.. О Маша, Маша, поспеши — И за четыре мне куплета Мою награду напиши!