Соль земли - Марков Георгий Мокеевич - Страница 124

Во всяком деле велико начало. На второе лето цветы появились чуть ли не во всех огородах Притаёжного, а на комсомольских собраниях уже поговаривали, что такими цветами надо украсить братскую могилу, где похоронены отважные герои гражданской войны, и разбить клумбы на площади.

Артём любил – с лопатой или тяпкой в руках – сделать одно дело, потом не спеша начать другое. Но что бы он ни делал, в огороде его неизменно влекло к молодым густо-зелёным кедёркам. Может быть, это было на самом деле, а скорее, ему так казалось: кедёрки представлялись Артёму самыми восхитительными растениями. Он тщательно наблюдал за их ростом, пропалывал вокруг сорняки, подсыпал в землю то песок, то перегной и заботливо прятал от дождей и ветра памятные дощечки отца.

Как-то неожиданно по срочным делам экспедиции в Притаёжное приехала Марина. Сделав свои дела в Госбанке и райисполкоме, она заглянула к брату домой. Артём был на огороде.

Они долго бродили между грядок. Артём втайне позавидовал сестре: она о каждом растении говорила так уверенно, словно всю жизнь свою провела в садах.

– А ты читала, Мариша, записи нашего отца по этим кедровым посадкам? – спросил Артём, когда они остановились возле первого кедра. – Я их отдал весной Максиму.

– У меня его дневники. Читала я, конечно, с огромным вниманием. Во-первых, это делал отец, а во-вторых, его эксперименты представляют интерес для науки.

– Ну и как? Что-нибудь они дают вам? – с живостью спросил Артём.

– Видишь ли, Артюша, эксперимент тогда даёт науке неопровержимые выводы, когда он многократно повторён. Отец только начал экспериментировать, к тому же у него не было условий.

– А какие же тут нужны особые условия?

– Особых условий не требуется, но нужна программа исследований и её практические исполнители.

– Народу у нас не занимать!

– Согласна с тобой. Мы можем экспериментировать, опираясь на широкие массы людей. Но для этого вы, практические руководители, должны всегда и во всём учитывать интересы науки.

– А разве кто-нибудь кому-нибудь отказывал?

– Да разве в этом дело? Хотя таких случаев немало. Важно другое. Наука, научное исследование должно сопутствовать всякому делу, входить в него как составная, неотрывная часть. В промышленности такая форма найдена – заводские лаборатории. Постепенно они будут перерастать в цехи научно-исследовательской работы. В сельском хозяйстве хуже. А в сущности, каждый колхоз тоже должен иметь свои научно-исследовательские лаборатории с опытными участками, с программой научной работы.

– Вот немножко разбогатеем – всё заведём! Война, Мариша, задержала нас.

– Я понимаю. Но не только война. Кроме неё, есть ещё одна отвратительная сила – косность, неповоротливость.

– На голом месте государство построили сами, без посторонней помощи.

– Ты не снижай, Артюша, моего критического запала. Я всё это знаю и не хулю сделанного. Хочу, однако, чтоб мы шли ещё быстрее.

– А как по-твоему, эксперимент отца можно повторить в более широком масштабе?

– Почему же нельзя? Но учти, отец в своём начинании не одинок. Есть люди, у которых имеется более внушительный опыт. Ты лесообъездчика Чернышёва знаешь?

Артём не сдержал улыбки.

– Ещё бы! Могучий фантаст улуюльской земли!

– А ты знаешь, что у этого фантаста огромные знания? Он сейчас в моей группе выполняет ответственную работу по классификации лесов Улуюлья. Леса он знает лучше, чем я, хотя тебе известно, что твоя сестра почти доктор наук.

– Удивительно!

– Скажу тебе, откуда проистекает твоё прохладное отношение к Чернышёву. В данном случае ты излишне практичен. Ты смотришь так: "А что он, Чернышёв, может дать сегодня реально?" Оказывается, что реально сегодня он ничего дать не может. Твой интерес к нему падает. Но у него есть интересные мысли, есть взгляд на вещи, и это огромная ценность. Сегодня это ещё, допустим, практически не нужно, а завтра без этого не обойдёшься.

– Если быть честным, скажу тебе – ты права. И говоришь ты то самое, что говорил мне Максим.

– Вполне возможно, что говорю его словами. Мы много с ним рассуждали на эту тему.

– Очень права ты, Мариша. Отсюда же проистекала ошибка в моём подходе к делу Краюхина. Только отсюда! Казалось мне, что не реальны все его взгляды, что в них нет практической ценности.

– Я рада, что ты понимаешь это.

– Скажу тебе, краюхинское дело – это сильная для меня встряска. И вот что, ты не очень рассердишься, если я попрошу прислать Чернышёва на денёк в райком? Пусть он расскажет нам о всех своих замыслах…

– Хорошо, я пошлю его завтра же.

Они поговорили о делах в экспедиции, и Марина заторопилась. Артём отпускал её с неохотой. Оставшись один, он вернулся к молодым кедёркам, рассматривал их с удивлением, как будто впервые видел их в это лето, отмечая, как выросли и поднялись они. В памяти стояли слова сестры: "Сегодня это ещё практически не нужно, а завтра без этого не обойдёшься".

2

Афанасий Федотович Чернышёв принёс в кабинет секретаря райкома запахи тайги. От рождения он был очень смуглым, но сейчас он был не просто смуглым, а тёмно-коричневым. Крупные руки и лицо его были в пятнах смолы. Брюки, рубаха, сапоги тоже были в смоле и пахли смолевым дымом.

Он волновался, мял в руках пилотку, одёргивал гимнастерку.

– Садись сюда, товарищ Чернышёв. Чувствуй себя просто, свободно, как дома. И говори всё, что думаешь и знаешь относительно улуюльских лесов. Давно бы следовало нам пригласить тебя в райком, послушать. Ну извини, что так затянули. Другие дела за горло держали. Это но в оправдание, а в пояснение. А вы, товарищи, чего расселись по всему кабинету? Двигайтесь сюда, к столу.

Члены райкома и руководители районных организаций сгрудились напротив Чернышёва; заслышав стук карандаша о чернильный прибор, смолкли.

Чернышёв положил перед собой тетрадь, развернул карту Улуюльского края.

– Как мне, Артём Матвеич, касаться только Притаёжного района или говорить обо всём Улуюлье? – спросил Чернышёв.

– Говори, как думаешь. Притаёжный район, конечно, интересует нас прежде всего, но и об остальных нам полезно послушать.

– Ну вот, товарищи, наше родное Улуюлье – край лесов. Леса у нас разные. Основные площади заняты сосной, елью, пихтой, кедром, берёзой. Большие площади заняты кустарником, причём кустарники есть плодоносящие: чёрная и красная смородина, голубица, жимолость… Леса Улуюлья обладают неисчерпаемыми запасами кормов для животного мира. По этой причине животный мир Улуюлья несравнимо богаче других местностей. Человек ищет, где лучше, рыба – где глубже, зверь и птица – где кормов больше.

Чернышёв передохнул, вытащил из кармана платок и вытер выступившие на лбу крупные капли пота.

– Использование природных ресурсов улуюльских лесов составляет, по моим подсчётам два целых семь десятых процента.

– А как по Притаёжному району? – спросил Артём.

– По Притаёжному району показатель намного выше. Он доходит до пяти процентов.

– Скажи, товарищ Чернышёв, как ты исчисляешь процент? – послышался голос Череванова.

– Я исчисление веду от площади полезных угодий. В графу "Использование" вношу все виды эксплуатации, а именно: лесоразработки, охотничий промысел, подсочку лесов и заготовку живицы, добычу кедрового ореха. Следовательно, фактический процент использования площадей ещё ниже, так, как к примеру, лесоразработки и подсочка лесов на живицу происходят на одной и той же площади.

– Боже мой, до чего же мы богаты, сколько ещё у нас нетронутых сокровищ! – обводя всех взглядом сияющих глаз, воскликнул Артём.

Чернышёв подхватил слова Артёма:

– Нетронутых сокровищ у нас ещё столько, что дух захватывает. И всё же бездонные сундуки бывают только в сказках. Вопрос стоит так: можно на этих сокровищах ещё больше разбогатеть, а можно все сокровища пустить на ветер.

– Этого никто не позволит! – отрубил Череванов.