Соль земли - Марков Георгий Мокеевич - Страница 34

За столом пожалели, что не может сесть вместе со всеми Марей Гордеевич. По настоянию Анастасии Фёдоровны его привезли к Лисицыным, и он лежал сейчас на кровати, отгороженной тесовой побелённой переборкой.

Когда Лисицын наполнил рюмки, Ульяна, переглянувшись с Анастасией Фёдоровной, сказала:

– Давайте выпьем за то, чтоб всё задуманное исполнилось.

– Это как понять? – спросил её отец.

– А так, тятя: задумал ты Синеозёрскую тайгу заповедной сделать – пусть сбудется. Задумала Анастасия Фёдоровна курорт открыть – пусть это случится…

– Хорошо, Уля! Хорошо! – закричал Лисицын. – Это ж прямо в самую точку!

Подняла свою рюмку и Анастасия Фёдоровна. Только Максим продолжал сидеть с опущенной рукой. Все посмотрели на него, как бы говоря: "Ну, что же, ждём!"

– Да-а… – протянул Максим и взглянул на девушку. – Задали вы мне, Уля, задачу! Вот какое дело, товарищи, есть решение облисполкома об отводе Синеозёрской тайги под вырубку…

Ульяна тихо охнула, а Лисицын быстро поставил рюмку на стол, расплескав вино.

– Под вырубку?! – хрипло переспросил он, словно кто-то стиснул ему горло. – Не будет этого! Советская власть не допустит! Ни за что не допустит!

3

В этот же день, под вечер, Максим направился вместе с Артёмом, который отыскал его у Лисицына, в гости к Мирону Степановичу Дегову. Льновод жил в большом крестовом доме, срубленном из отборных лиственничных брёвен. Стоял дом неподалёку от обрывистого берега.

Пока они неторопливо шли по Мареевке, Артём то и дело заглядывал Максиму в лицо, без умолку говорил негромким доверчивым голосом:

– Когда у меня выпадают свободные часы, люблю я читать в журналах критические статьи о книгах наших писателей. Временами дельные вещи попадаются. Иной раз читаешь про одну какую-нибудь книгу, а мысленно охватываешь взором и свою жизнь, и жизнь знакомых людей. Нелёгкая это штука – написать о нашем современном человеке сущую правду. Вот возьми, к примеру, Дегова. Передовой человек, новатор сельскохозяйственного производства, а присмотрись к нему – и многое в нём поразит тебя.

Недавно был у меня его старший сын, просил, чтобы повлиял я на отца. Не хочет старик отпускать его из семьи, держит всех под своей властью. Пытался я разговаривать с отцом. "Не пора ли, говорю, Мирон Степанович, сыновей из-под своего крыла выпускать?" Так ты понимаешь, Максим, он и слушать не хочет. "Нас, говорит, у отца было не три, а пять сыновей, и все вместе жили. Двадцать семь человек за стол садились. Вот какая семейка была! И ничего! Люди с сумой по миру ходили, а мы всегда свой хлеб ели".

Я пытался убеждать его, что теперь, мол, другая жизнь, не обязательно всем сыновьям и внукам в одном доме тесниться. Он и на это свои доводы имеет. "Оттого, говорит, что Деговы большим семейством живут, колхозному делу и Советскому государству только польза одна. В своём семействе я сам за каждым догляд имею. Недаром же никто ещё из Деговых не слышал попрёков от колхозного правления или бригадиров". В разговоре со мной старик пустился в такую философию, что я, по правде сказать, немножко растерялся. Дегов считает, что в будущем, при коммунизме, люди будут жить большими семьями.

– Что же, это вполне возможно, – произнёс Максим, с интересом слушавший всё, что говорил Артём. – Конечно, семья, как первичная ячейка разумного человеческого общества, получит большое развитие. Материальные условия общества и высокий уровень сознания людей помогут этому.

– Это всё так, – согласился Артём. – Но Дегов считает, что во главе таких семей будут стоять своего рода старейшины.

– Ну, это уж он приспосабливает свои теоретические представления к собственной практике, – весело рассмеялся Максим.

Братья подошли к дому Дегова. Старик встретил их у ворот. Он был одет по-праздничному: в хромовых сапогах, суконных брюках, в длинной вышитой рубахе под чёрным крученым пояском. Окладистая борода "лопатой" и длинные волосы на голове были тщательно расчёсаны и слегка помазаны маслом.

– Здравствуйте, Максим Матвеич, здравствуйте, – заговорил Дегов неторопливым, степенным голосом, каким говорят люди старые, опытные, понимающие своё превосходство над более молодыми. – Вот уж не думал, что вы единокровный брат Артёма Матвеича, – продолжал Дегов, крепко, по-молодому сжимая руку Максима. – Давеча, когда увидел вас обоих во дворе сельсовета, решил: с разных кустов ягоды. А теперь вижу: только масть не совпадает, а в обличии много схожего. Глаза вон у одного цвета чёрной смородины, у другого – как небо, а смотрят почти одинаково. Кто же у вас удался в мамашу, а кто в папашу?

– Артём в мать, а я в отца, – сказал Максим, про себя удивляясь вниманию Дегова к внешнему облику людей.

– Пойдёмте в дом, что ж возле ворот стоять? – пригласил Дегов, берясь за кольцо тёсовой калитки.

Двор Дегова был опрятен и уютен. От ворот до самого крыльца в густой траве был проложен узкий, в три стёсанные жерди, тротуарчик; к амбару, стоявшему в дальнем углу продолговатого двора, обнесённого высоким бревенчатым забором, тянулась дорожка, посыпанная песком и пёстрой галькой. Рубленное из плах некрашеное крыльцо сияло чистотой и свежестью. Ступеньки были выскоблены, а точёные фигурные перила чисто вымыты.

– Здесь всегда так аккуратно? – тихо спросил Максим брата, пользуясь тем, что Дегов шёл на несколько шагов впереди них.

– Беспорядка никогда не видел, хотя бываю часто, – ответил Артём.

Дегов услышал разговор и, не оборачиваясь, сказал:

– При колхозной жизни, Максим Матвеич, наши крестьянские дворы совсем стали другими. Прежде мы в грязи и навозе утопали. Теперь скот большей частью на фермах содержится, за селом. Дух-то у нас во дворах куда здоровее стал, опять же и мух поубавилось.

– И ещё одна причина есть, Мирон Степаныч: у хороших хозяев в колхозах навоз цену приобрёл, – заметил Артём.

– Истинная правда, Артём Матвеич. К примеру сказать, куриный помёт. Я у хозяек его слёзно выпрашиваю. До шести центнеров на гектар мне его требуется. Да по десять тонн перегноя, по восемь центнеров золы на каждый гектар закладываю. Сильно-то таким добром разбрасываться не станешь. А если вздумаешь без этого обойтись, то и урожая не получишь.

– Правильно, Мирон Степаныч! – горячо воскликнул Артём, про себя подумав: "Вот бы каждый колхозник был с таким сознанием! В два-три года мы бы все довоенные успехи в сельском хозяйстве превзошли".

В доме Деговых было так же уютно, чисто, как и во дворе. Даже не верилось, что в этом доме живёт семейство из восемнадцати человек, среди которых есть и старики и малолетние.

Дегов провёл Максима и Артёма в крайнюю комнату. Она была меблирована по-городскому: полумягкие дубовые стулья, книжный шкаф со стеклянными дверцами, широкая кровать с никелированными шарами на спинках, фабричный коврик на полу.

Весь простенок между окон, выходивших к реке, был занят большим листом белой бумаги, на которой были наклеены портреты Дегова, вырезанные из газет, почётные грамоты от районных и областных организаций, указы Президиума Верховного Совета СССР о награждении его орденом Трудового Красного Знамени и орденом Ленина.

Заметив, что Максим присматривается к этому листу с вырезками и грамотами, Дегов смущённо сказал:

– Внуков проделки. Пусть, говорят, дедушка, знают все, какой ты у нас герой.

– А где же ваше семейство? – спросил Максим. – Пусто в доме.

– На работе все. Как раз нынче подкормку льна производим. За домом доглядывает сноха – жена старшего сына. Сам я уж пять лет как овдовел.

– А внуки, Мирон Степаныч? И их что-то не слышно, – заметил Артём.

– Я велю, Артек Матвеич, и внуков на поля возить. Не для работы, конечно, а так, чтоб с малолетства к нашему крестьянскому труду приглядывались и полевым воздухом дышали. Мой-то родитель чуть не с пелёнок меня на пашню возил.

– Правильно делаешь, Мирон Степаныч! – опять горячо воскликнул Артём.