Соль земли - Марков Георгий Мокеевич - Страница 90

– Вы что же, совершенно одиноки? – спросил Максим, когда художник умолк.

Старик не сразу ответил, присматриваясь к Максиму и про себя взвешивая, доступен ли ему такой сложный разговор.

– Формально – нет, фактически – да, – наконец сказал он, по-видимому решив, что с Максимом можно говорить откровенно.

Максим вопросительно взглянул на художника, ожидая, что он расскажет о себе. Но тот замолчал, и у него был такой вид, что казалось, к начатому разговору он уже не возвратится.

– Если вы не торопитесь, – тихо и как-то особенно проникновенно сказал художник, – то я вам расскажу… то ли быль, то ли притчу.

– Пожалуйста, – ответил Максим.

– В таком случае присядем, – предложил художник и, разостлав на колоде свой плед, только что подобранный Максимом в лесу, первый сел на него.

Максим примостился на краешке, намереваясь за разговором покурить.

– Так вот. Жили-были на белом свете три друга, и каждый мечтал о своём счастье. Но счастье представлялось им по-разному. Первый думал, что счастье – это богатство, второму счастьем казался талант, а третий считал, что счастье – семья… Долго ли, коротко ли, но все они достигли своего счастья. Однако у всего есть конец, есть конец и у человеческой жизни. Перед смертным часом собрались друзья, чтобы подвести итоги. Первый сказал: "Богатым я был, а счастья не испытал. Умираю скрягой и человеконенавистником". Второй сказал: "Талантливым я был, а счастья не испытал. Ухожу из жизни истёрзанный одиночеством". Третий сказал: "А я познал, что такое счастье. Ухожу обласканный близкими и оставляю земле самое ценное – новых людей".

Художник взглянул из-под стёкол пенсне на Максима и засмеялся, хотя ему было совсем невесело.

– Вот как бывает!

– Бывает! В притче много смысла, – сказал Максим, раздумывая, к какому роду счастья относит он своё собственное.

– Но случается и так: человек обеспечен, талантлив, имеет семью, а настоящее счастье его идёт где-то рядом. – Старик произнёс эти слова глухо, угрюмым тоном, и Максим понял, что всё это он сказал о самом себе.

– Случается и так. Всяко случается, – поспешил согласиться Максим.

– Пора домой. Я могу подвезти вас до города. Не хотите? – спросил старик.

– Если вас это не обременит, то я с огромным удовольствием. У меня уже ноги гудят.

– Ноги гудят? Никогда не слышал такого выражения, – складывая кисти и краски в ящичек, удивился художник.

– Что вы! Это очень ходовая фраза, и не только у охотников.

– Тогда, вероятно, запамятовал.

2

Через десять минут Максим сидел в легковой машине на заднем сиденье. Рядом с ним лежал ящичек с красками, складной мольберт и свежий, ещё не просохший этюд в грубом подрамнике из плохо оструганного соснового дерева. Художник разместился рядом с шофёром и всю дорогу молчал. Максим подумал, что старик утомился и задремал. Но когда машина покатилась по мостовой окраинных улиц города, он вдруг бодрым голосом спросил:

– А где вы живёте, молодой человек?

– Я живу где-нибудь у трамвайной остановки.

– О нет! Так не пойдёт. Услуга за услугу, – засмеялся художник, полуобернувшись к Максиму. – Вы спасли меня от нареканий домашней работницы. Она бы за такую потерю перепилила мне шею.

Вскоре машина свернула на набережную и остановилась у ворот дома профессора Великанова, который благодаря великолепному саду был известен всему городу.

– Ну вот я и приехал, – сказал художник, открывая дверцу машины.

– По-моему, это дом профессора Великанова, – взглянув в окно, сказал Максим.

– Совершенно правильно. Я и есть профессор Великанов, – проговорил художник.

– Ну, знаете, случай! Давно собирался с вами познакомиться, – смутился Максим. – А я-то вас за профессионала-художника принял!

Он вышел из машины, помог Великанову вытащить его вещи и, пожимая руку, сказал:

– Позвольте и мне назваться. Я брат вашей сотрудницы Строговой.

– Максим Матвеич? – Великанов был изумлён и смущён не меньше Максима. – Я же о вас много слышал и от сестры вашей, и от других работников… Это вы были директором политехнического института в предвоенные годы?

– Да, я. И странно, что, живя в одном городе, мы нигде не встретились раньше.

– А что тут странного? Вы были в политехническом, а я в университете… Два "хозяйства", две дороги… тысячи научных работников… К тому же перед войной сидел я в Москве по пять-шесть месяцев в году, проталкивая в Учпедгизе свой учебник.

– А потом началась война… Пять с половиной лет Высокоярск только снился мне.

– Ну вот видите! Душевно рад, что случай свёл нас.

– Взаимно рад и я. И не будь этого случая, всё равно напросился бы к вам, Захар Николаевич. Есть к вам дела, и неотложные дела.

– Прошу! В любое время дня и ночи прошу.

– Спасибо вам и до свидания.

Они попрощались. Максим вернулся в машину.

"Как это хорошо, что встретился я с ним не в кабинете, а в лесу. Всё получилось просто, человечно, без официальных сложностей… Хорошо, очень хорошо!" – думал Максим.

Глава четвёртая

1

Анастасия Фёдоровна была человеком беспокойным, неугомонным, умеющим даже в самое маленькое, порою пустяковое дело вносить азарт и страсть. Где бы она ни оказывалась – дома ли, на службе ли, в командировке ли, – всюду её кипучая энергия находила применение. Она не любила никакого бездействия, презирала тугодумов, ипохондриков, нытиков и любила людей, скорых на руку и на слово. Временами она была резковатой, но всегда справедливой.

Работая в Новоюксинском районе заведующей райздравом, она добилась образцового порядка и чистоты в общественных помещениях. Рассказывали, что однажды, появившись на заседании исполкома райсовета в прокуренном, замусоренном зале районного Дома советов, она отказалась докладывать о санитарном состоянии района, публично пристыдила председателя райисполкома за такое позорное содержание зала. Заседание было прервано и началось только после тщательной уборки.

Председатели сельских Советов, правлений колхозов, заведующие почтовыми отделениями, директора магазинов, различных контор, больниц, школ знали, что если Анастасия Фёдоровна обнаружит грязь и беспорядок в помещениях, она с такой яростной силой начнёт отчитывать, что не приведи господь. А она была вездесущей, и уж если за что бралась, то бралась цепко, рьяно и надолго.

Был, говорят, в том же Новоюксинском районе с ней и такой случай: зашла она однажды в крестьянский дом. Это было у неё правилом – заходить в дома, знакомиться с женщинами, разговаривать с ними о жизни, узнавать нужды, давать советы. И вот заходит и видит непролазную грязь, беспорядок, сущий ералаш. На кровати лежит хозяйка. Анастасия Фёдоровна к ней:

– Вы что, больны?

Слово за слово – разговорились. Женщина оказалась здоровой, малодетной, но уже изрядно обленившейся.

– Не стыдно, что в такой грязи живёте? – спросила её прямо Анастасия Фёдоровна.

Женщина смутилась, стала ссылаться на занятость колхозной работой. Анастасия Фёдоровна не отступает. Та возьми да и скажи: "Вам, мол, интеллигентным, хорошо попрёкать. Сами ничего не умеете, за вас всё домработницы делают". Анастасия Фёдоровна говорит ей:

– Где у вас ведро и тряпка?

Та вначале на попятную, да не тут-то было! Не на таковскую нарвалась. Анастасия Фёдоровна сбросила с себя пальто, туфли, чулки – и за работу. Не прошло и двадцати минут, а изба словно помолодела. У хозяйки один выход: помогать врачу.

В деревне, известно, секретов нет. Не успела ещё Анастасия Фёдоровна пол домыть, а под окнами уже замаячили доглядчики. И пошёл слушок из дома в дом: "Фекла-то на весь район опозорилась. Стыд головушке! Самая главная врачиха из района пол ей мыла. Знать, в самом деле лень до добра не доводит".

Случай этот дошёл до многих. И не только женщины, многие мужчины, услышав об этом, тоже призадумались.