Иафет в поисках отца - Марриет Фредерик - Страница 36

Перебранившись вдоволь и опрокинув несколько мальчишек и женщин, я наконец добрался до дома леди Мельстром. Сердце мое забилось, когда я постучался у дверей, и какая-то радостная дрожь пробежала по всему моему телу.

— У себя ли миледи?

— У себя, сударь.

Обо мне доложили. Я вошел в гостиную. Леди Мельстром сидела с двумя своими племянницами.

— Вас так редко теперь видно, мистер Ньюланд, — говорила миледи, когда я входил и раскланивался. — Я хотела было с вами даже поссориться, но, впрочем, может быть, вас слишком опечалила смерть Карбонеля. Вы, кажется, были друзья с ним и жили вместе, если не ошибаюсь… Но, сказать вам правду, вы, я думаю, рады этой потере, потому что товарищество его для вас было совсем неприлично. Он заставлял вас сорить деньгами против вашего желания. Я несколько раз хотела вам об этом напомнить, но знаете, чего это требовало. Теперь, когда его уже нет более на свете, я вам скажу откровенно, что смерть его для вас счастье. Молодой человек, как вы, легко можете составить себе партию с одной из лучших фамилий в королевстве… Связь с хорошим семейством — лучшее дело в жизни. Я бы желала вас видеть устроенным, без сомнения хорошо устроенным. Теперь, когда умер майор, который разорил столько молодых людей, вы, я думаю, серьезно подумаете о женитьбе… Сецилия, друг мой, покажи твое шитье мистеру Ньюланду. Как оно вам нравится?.. Не правда ли, очень хорошо, мистер Ньюланд?

— Прелестно, превосходно, миледи, — сказал я, обрадовавшись, что она мне наконец позволила вымолвить хоть одно слово.

— Эмма, ты что-то бледна; тебе надобно сходить погулять. Ступайте, дети, оденьтесь и походите немного — воздух освежит вас. Я вам скажу, когда коляска будет готова.

— Мои племянницы — олицетворенная невинность и простодушие, мистер Ньюланд. Но, кажется, вы не любите блондинок?

— Напротив, мне гораздо больше нравятся блондинки, нежели брюнетки, леди Мельстром.

— Это доказывает ваш вкус. Ферфаксы из старой саксонской фамилии, мистер Ньюланд. Ферфакс по-саксонски значит «светлые волосы»; и не заметили ли вы, что этот цвет волос имеют все Ферфаксы? Чистая кровь, мистер Ньюланд. Вы, верно, слышали о генерале Ферфаксе во время Кромвеля? Он их прямой предок… Прекрасная фамилия и притом в связях с лучшими домами Англии… Вы, без сомнения, знаете, что они мои племянницы и что одна сестра моя вышла за Ферфакса?

Я сказал ей о ее племянницах истинную правду, потому что они, действительно, были прекрасные девушки во всех отношениях.

— Миледи, вы так ко мне были благосклонны, что, право, не знаю, как вас благодарить. Но вы, может быть, подумаете, что я поступаю слишком романтично, сказав вам откровенно, что я женюсь не иначе, как по любви.

— Прекрасно, мистер Ньюланд. Очень мало молодых людей, которые имеют такие чувства, и, мне кажется, любовь есть главная основа в браке.

— Правда, сударыня, и что может быть лучше первой любви, вы сами это знаете! Вспомнив первое время своего замужества, вы, я думаю, с восхищением останавливаетесь на первых днях этого счастья.

— Мои романтические дни давно уже прошли, — ответила миледи. — Я не имела никаких подобных чувств, выходя замуж за лорда Мельстрома, и моя любовь к нему была далека от истинной. Я должна была выйти за него для его титула, исполняя волю моих родителей.

— Но, миледи, я вам говорил не о браке вашем с лордом Мельстромом, но о первой любви.

— О моей первой любви, мистер Ньюланд! Что вы хотите этим сказать? — ответила миледи, поглядев на меня очень сердито.

— Миледи, кажется, грех стыдиться вспоминать благородные порывы своего сердца, над которым мы не властны. Напомнить ли вам фамилию Варандера?

— Варандер! — воскликнула она. — Откуда вы это узнали, мистер Ньюланд?

— Миледи, не сердитесь, пожалуйста; я имею причины говорить вам это… Мне известна любовь ваша к мистеру Варандеру, и о ней-то я хотел вам напомнить.

— Я не знаю, откуда могли вы получить эти сведения, но вы говорите правду, и я имела назад тому много лет некоторую склонность к Варандеру. Но я тогда была еще молода, даже слишком молода.

— Я это знаю не хуже вас, миледи, но не думайте, чтобы я хвастал этим знанием в свете. Говорю же об этом только потому, что имею на то свои причины.

— Как может интересовать вас посторонняя любовь, которая существовала, я думаю, до вашего рождения?

— Вот потому-то именно я и принимаю в ней такое участие, миледи.

— Не могу понять вас, мистер Ньюланд, и мы лучше бы сделали, кажется, если бы переменили разговор.

— Извините меня, миледи, и позвольте спросить вас еще об одном: жив ли мистер Варандер, и не умер ли он в Индии?

— Вы очень любопытны, мистер Ньюланд. Кажется, он умер от горячки. Впрочем, я совершенно уже забыла и теперь не буду вам больше отвечать на подобные вопросы, и если бы вы не были моим любимцем, мистер Ньюланд, то сказала бы, что вы очень неучтивы.

— Миледи, я задам еще один вопрос, с вашего позволения.

— Кажется, я вас просила прекратить этот разговор.

— Сейчас перестану, и притом раз и навсегда, только ответьте, прошу вас.

— Что еще хотите вы знать, мистер Ньюланд?

— Но не сердитесь на меня.

— Продолжайте, — сказала миледи, испугавшись.

— Только причины чрезвычайно важные заставляют меня сделать этот вопрос… — (леди Мельстром хотела было опять меня остановить, но, задыхаясь от нетерпения или какого-то предчувствия, не могла говорить). Я продолжал, залившись слезами: — Кого произвела пер… первая ваша любовь, леди Мельстром?

Она покраснела, молча подняла вверх сложенные руки и упала в обморок.

Глава XXXV

Я не знал, что делать; положение мое было затруднительно. Позвать людей значило бы оставить дом леди, не исполнив своего намерения. Я решился узнать всю правду, а потому не приказывал даже подать ей воды, но видя на столе несколько ваз с цветами, я сам вынул цветы и сам брызнул ей в лицо позеленевшей от них водою. Шелковое платье миледи аспидного цвета было совершенно измято. Но было не время заниматься подобными безделками… Я поспешно схватил с камина маленькую склянку темно-синего цвета и, думая, что в ней находились какие-нибудь целительные капли, которыми светские женщины обыкновенно снабжены в изобилии, влил несколько в рот миледи. К несчастью, в склянке были чернила, которыми леди Мельстром отмечала белье. Заметив свою ошибку, я побежал к другой вазе с цветами и влил ей в горло зеленой воды. От необыкновенного ли лекарства, или по какой-нибудь другой причине ей стало лучше. Она привстала и облокотилась о спинку дивана. Хотя судорожные движения еще продолжались, но я думал, что она в состоянии меня понимать, а потом начал извиняться со всевозможной вежливостью.

Когда же миледи совершенно пришла в себя, то я ей сказал:

— Чувства материнские произвели…

— Все это злословие, сэр, бесстыдное злословие! — ответила она довольно громко.

— Зачем стыдиться своей первой любви, леди Мельстром? Зачем отрекаться от того, в чем ничего дурного? Никто не имеет права упрекнуть вас в этом, а я менее, нежели кто-нибудь. Неужели вы не хотели бы теперь обнять вашего сына и не радовались, если бы я его к вам привел?

— У меня была дочь! — вскричала миледи, забывшись на минуту и… с нею сделалась истерика.

— Дочь!

Это слово разрушило все мои надежды, и мне не для чего было более оставаться в доме миледи. Я схватил поскорее шляпу, сошел с лестницы и бежал опрометью, забыв даже послать кого-нибудь на помощь к миледи К счастью, проходя мимо сада, я увидел девиц Ферфакс и, раскланявшись с ними, сказал, что с теткою их сделалось дурно. Сам же сел на первого извозчика и отправился домой.

Тимофей был уже давно дома. Я рассказал ему случившееся

— После этого вам нельзя более ходить к ней, и будьте уверены, что она останется всегдашним вашим врагом. Лучше бы вы сделали, если бы ничего не говорили.

— Что сделано, то уже не может быть поправлено; но она, пожалуй, подумает, что я стану рассказывать. Впрочем, постараюсь помириться с нею.