Иафет в поисках отца - Марриет Фредерик - Страница 43

— Итак, вы наверно знаете, что второй ваш брат не имеет детей? — спросил я. — Нам надобно увериться в этом. Знаете ли вы его адрес?

— Он был в Индии, недавно приезжал сюда, но опять уехал в Калькутту.

— Очень жаль, надобно будет написать туда. Позвольте спросить и ваш адрес, потому что и он, может быть, будет нужен.

Де Беньон дал мне свой адрес, а я, обещая известить его обо всех подробностях дела, когда их узнаю, поклонился и ушел.

Тот, кто в полном разуме, верно, ничего не увидел бы из этого, но мне казалось, что непременно надобно узнать о генерале де Беньоне, и я уже решился ехать в Калькутту.

Глава LXII

Когда Кофагус пришел от своей тетки, я рассказал ему о моем свидании с де Беньоном.

— Ничего не вижу в этом, Иафет.. охота за дикими гусями… кто вам сказал… о! У Пледжида — злые лгуны. Де Беньон не та фамилия, которую ищете, — будьте уверены… вздор… и так далее.

Подумав немного, я увидел, что почтенный аптекарь прав и что я гоняюсь за тенью; но рассудок мой прояснился только на время, прежние мысли опять взяли верх. Я не знал, на что решиться, и, преследуемый словами Кофагуса, отправился гулять в самом неприятном расположении духа. Внизу я увидел поверенного Мак-Дермота и вспомнил, что причина моего путешествия была увериться, что Мельхиор и Генри де Клер одна и та же особа. На дворе встретился со мной оборванный нищий, который просил милостыни, подметая мостовую; но так как я не был расположен к подаяниям, то и прошел мимо него, но нищий за мною следовал и так, наконец, надоел мне, что я закричал ему, чтобы он убирался прочь, и ударил его палкой по руке.

— Клянусь кровью Орукесов, что вы расплатитесь за это! — воскликнул нищий.

Но я, не говоря ни слова, пошел далее и, пошатавшись по Дублину, возвратился опять на квартиру. Через несколько минут служитель пришел мне сказать, что мистер Одонаган желает меня видеть.

— Я не имею чести его знать, но проси.

Одонаган вошел. Это был высокий человек, с большими усами, в засаленном платье, вероятно, не по нем шитом, и в белых бумажных перчатках.

— Мне кажется, я имею честь говорить с господином, который два часа тому назад прошел здесь по улице?

— Правду сказать, милостивый государь, это такой темный вопрос, на который я очень затрудняюсь вам ответить, но так как я не имею никого знакомого в Дублине, то и полагаю, что это, верно, ошибка.

— Нет никакого сомнения, что я не ошибаюсь, — продолжал человек. — потому что вижу палку, которой вы прибили приятеля моего Орукеса.

— Я, право, не понимаю, будьте так добры, растолкуйте, в чем дело.

— С большим удовольствием. Надеюсь, мы поймем друг друга. Вы шли по улице, и к вам имел несчастье обратиться джентльмен, мой приятель, с веником в руке, который он носит для собственного удовольствия, и сделали ему честь ударить его тростью.

— Что вы хотите сказать? Может быть, вы говорите про нищего, который мел мостовую и надоел мне своим приставаньем?

— Вы совершенно угадали, это мой искрений друг Таддеус Орукес; он джентльмен.

— Джентльмен! — воскликнул я.

— Да, и самой чистой Милизианской крови по всея Ирландии. Если вы думаете, сударь, что надобно бить моего друга за то, что он из собственного удовольствия надевает самое дурное свое платье и берет в руки веник, боясь потолстеть от сидячей жизни, то очень ошибаетесь, вот в чем вся беда. Вот его карточка, и если вы будете так добры, что назовете кого-нибудь из ваших знакомых, с которым я могу поговорить о дуэли между двумя благородными людьми, то очень обяжете.

Я чуть не засмеялся, но удержался.

— Очень сожалею, сэр, — ответил я, — что от своей невнимательности, не заметив благородной наружности вашего друга, так ошибся, и эта невнимательность сделала то, что я не предложил шиллинга и обидел вашего друга. Но думаю, что и теперь еще не поздно.

— Нет, я совсем не из тех людей, жаждущих проливать кровь, и так как вы хотите поступить благородно, то лучше по моему мнению помириться, предположив, что все это произошло по ошибке. Вы не дали шиллинга оттого только, что очень торопились; не правда ли? Может быть, вам угодно будет бросить еще шиллинг, чтобы смыть бесчестие, как мы то делаем, каясь Духовнику. Сверх того, вы, может быть, не почтете лишним, если я назначу еще шиллинг за мои труды?

— Совершенно согласен с вами, мистер Одонаган.

Все ваши требования совершенно справедливы. Вот деньги.

Одонаган взял их и продолжал:

— Желаю вам провести приятно вечер. А я скажу другу, что вы все объяснили и согласились па все удовлетворения, которые благородный человек может дать.

Говоря это, Одонаган гордо надел свою шляпу и белые перчатки, перевернул палку и, поклонившись со всевозможной ловкостью, вышел. Только что я расстался с этим господином и продолжал смеяться бывшему приключению, как Кофагус вошел, держа палку у носа. Взглянув на меня серьезно, он положил трость и начал потирать руки.

— Горячая — добрая старуха, нет, холодная — и умершая, но оставила несколько тысяч… только одно завещание… старый… гм… кошка… завтра лечить… и так далее.

Объяснясь с ним подробнее я узнал, что тетка оставила около девяти тысяч фунтов стерлингов, из которых надобно было платить по двадцать фунтов ежегодно на содержание ее любимой кошки. Я поздравил его с увеличением имения, и аптекарь сказал мне, что ему надобно продать дом и все принадлежности, и, сделав это, он закончит все свои дела. Ему хотелось, чтобы я рылся в секретных ящиках, которые оставила тетка в своих кабинетах, сказав мне, что в одной комнате он нашел пятьдесят фунтов разными золотыми монетами, и если не осматривая продать имение, то можно потерять значительные вещи, не заметив их. Так как главная причина моего путешествия в Ирландию состояла г. том, чтобы увериться, тот ли де Клер, кто я думал (и, право, не знаю почему), я охотно согласился на предложения Кофагуса. На следующее утро мы отправились вместе с ним в дом его покойной тетки, которой фамилия была Метланд. Мебель была очень нарядная, готическая. Некоторые комнаты отделаны были колоннами и разными серебряными украшениями. Невозможно описать всех предметов, которые, вероятно, старуха копила с детства до своей смерти. Удивительно было видеть, сколько она набрала антиков, миниатюрных картин, ящиков, пакетов писем (которых чернила от времени совершенно полиняли), начиная со счастливых времен надежд до времен уединения и покоя. Мы посмотрели некоторые, но они показались нам слишком непонятны, потому и были преданы огню.

Когда нам показалось, что все ящики были выдвинуты и пересмотрены, мы стали перевертывать шкафы и нашли, что там было еще много потаенных ящиков, в которых старуха спрятала разные драгоценности. Один пакет привлек мое внимание; он был от мисс де Беньон. Я его схватил сейчас же и показал Кофагусу.

— Позволите ли вы мне прочитать эти письма? — спросил я.

— Нет, не читайте.

Я их отложил в сторону, и мы продолжали рыться.

— Э, да что это — де Беньон, опять; Иафет, посмотри сюда.

Я взял пакет, связанный красным шнурком, на нем было написано: «Бумаги, принадлежащие лейтенанту Вильяму де Беньон, которые должны быть ему возвращены после моей смерти». Внизу пакета было написано: «Метланд должна хранить их».

— Это оно, это оно! — кричал я, целуя Кофагуса. — Это те бумаги, которые мне нужны; могу ли я их взять?

— Сумасшедший… совершенно сумасшедший… гм… ступай в Бедлам… сумасшедшую рубашку… брить голову… и так далее.

Глава LXIII

Кофагус объявил мне, что он, как исполнитель завещания, должен оставить эти бумаги нераспечатанными, и сказал, что не думает, чтобы они содержали что-нибудь о моем рождении, если и действительно человек но фамилии де Беньон спрашивал обо мне в воспитательном доме. Этим он совершенно уничтожил все мои лучшие надежды, которые утешали меня во всех трудностях жизни.

Когда Кофагус окончил свои дела, я в отчаянии бросился на софу и хотел бы никогда не рождаться на свет. Но потом надежда на лучшее опять возникла в душе моей, и я Бог знает что бы дал, чтобы только распечатать пакет и прочитать его содержание. Иногда мне приходило в голову отнять его силой у Кофагуса и убежать. Наконец я встал, чтобы прочитать письма, которые я отложил, но из них ничего нового не узнал. Это была переписка двух молодых девушек, которые извещали друг друга о своих новостях, не заключавшая ничего интересного для меня. Когда я прочел, Кофагус собрал их, положил в ящик, и мы возвратились опять на нашу квартиру. На следующий день Кофагус закончил все свои дела и решился возвратиться в Англию. Я провожал его до корабля и смотрел с час на то место, откуда он отплывал, думая, что он уносит с собой пакет, который заключает секрет моего происхождения. Он сделал меня благоразумнее, и я хотел теперь отыскать Генриха де Клер, или Мельхиора. Так как я о них только и думал, то, послав за служителем, я спросил у него, не знает ли он, где живет сэр Генри де Клер. Он мне сейчас дал адрес: «Моунт-Кастль в Коннемаре» и спросил, когда я еду. Я удивился, что он так скоро вынул билетец с адресом из своего кармана. Взяв адрес, я просил, чтобы мне доставили лошадей как можно ранее на следующее утро. Потом я написал письмо Гаркуру, извещая его о моих делах, и Мастертону еще подробнее, наконец, к Тимофею в том же пакете, что и к Гаркуру, прося уведомить меня о том, что он узнал от цыгана. После обеда я совсем собрался в дорогу и, заплатив хозяину, спокойно уснул.