Корабль-призрак - Марриет Фредерик - Страница 54

Оставшихся на плоту людей было всего сорок пять душ: Филипп, Кранц, Амина, Шрифтен, два младших офицера, шесть матросов и двадцать четыре человека солдат. Припасов у них могло хватить недели на три, на четыре, но воды было мало, всего только на несколько дней; решено было убавить обычную порцию воды настолько, чтобы ее хватило на двенадцать дней.

В течение трех дней держался штиль; солнце палило нещадно; жажда мучила всех, особенно же тех, которые продолжали пить спирт. На четвертые сутки подул попутный ветер и парус надулся; все почувствовали невероятное облегчение и отраду приятной прохлады, и так как плот несло теперь с быстротой четырех узлов в час, то во всех сердцах проснулась радость и надежда.

Теперь земля была уже в виду, и спасшиеся рассчитывали, что на следующий день они пристанут к берегу и добудут воды, в которой они чувствовали такой недостаток.

Всю ночь они шли под парусом, но поутру увидели, что течение несло их сильно в обратную сторону. Поутру всегда дул свежий ветер, а под вечер стихал, и так продолжалось целых четверо суток. Каждый день в полдень они находились не более как в десяти милях от берега, но за ночь их опять относило далеко в море.

Так прошло восемь суток; люди начинали роптать; они страшно страдали от палящих лучей солнца и мучительной жажды в течение дня и только немного приходили в себя за ночь. Одни требовали отрубить вторую часть плота, чтобы достигнуть скорее берега, другие настаивали на том, чтобы выбросить за борт съестные припасы и тем облегчить плот. Но все это были меры, которые бы в сущности ни к чему не привели, и потому Филипп упорно не соглашался на них. Главная беда заключалась в том, что у них не было якоря, так как шлюпки увезли с собой все, что захватили с судна. Ввиду этого Филипп предложил команде и матросам, у которых было громадное количество золотой и серебряной монеты и серебра в слитках, зашить в отдельные мешочки каждому свое серебро и золото и все эти мешочки, связав вместе в один общий большой мешок, опустить вместо якоря на дно, как только ветер перестанет дуть, чтобы таким образом не дать течению снести плот; тогда они могли бы на другой день наверное пристать к берегу; но на это они не соглашались: никто не хотел рискнуть своими деньгами. Безумцы, они готовы были скорее расстаться с жизнью и погибнуть самой ужасной смертью, чем расстаться со своим золотом. Несколько раз и Филипп и Кранц возобновляли это предложение, но все безуспешно.

Во все это время Амина сохраняла бодрость и спокойствие духа и была истинной опорой и поддержкой своему мужу.

— Не унывай, Филипп, — говорила она, — мы еще поживем с тобой на берегу под кокосовыми пальмами и, быть может, даже проведем там остаток дней своих: ведь кому придет в голову разыскивать нас в этом медвежьем углу?! — шутила она.

Шрифтен был все время спокоен и держал себя примерно. Он много беседовал с Аминой, но больше ни с кем; по-видимому, он питал к ней теперь еще более сильное чувство привязанности и заботливости, чем раньше.

Прошел еще день, и опять их пригнало ветром ближе к берегу, а когда ветер спал, понесло течением от берега — тогда команда взбунтовалась и, не слушая ни угроз, ни увещаний Кранца и Филиппа, выбросила в море все, что было из провианта и запасов, кроме одного бочонка спирта и оставшегося запаса воды, и затем удалились на передний конец плота с мрачными, угрожающими лицами и все о чем-то совещались между собой.

Настала следующая ночь, и Филипп был крайне встревожен: положение начинало становиться почти безнадежным. Он снова стал уговаривать их перед закатом спустить в воду чеканную монету и слитки, которые с успехом могли в данном случае заменить якорь, но все напрасно; они грубо прогнали его от себя, и он вернулся на заднюю часть плота к Амине, сильно удрученный.

— Что тебя тревожит, дорогой мой? — спросила она.

— Меня возмущает алчность и безумие этих людей! — отвечал он. — У них есть средство спасти и себя, и других от страшной, бесславной смерти; но они, из боязни потерять свои ненавистные деньги, не хотят прибегнуть к этому средству! У нас остается всего на двое суток воды, при распределении чуть не по глотку на человека; они извелись, истощились, а все не хотят расстаться с деньгами, которыми им даже не придется, вероятно, и воспользоваться!

— Ты истомился, Филипп! Вот возьми, выпей воды; я приберегла здесь четыре бутылки; выпей, и ты сразу почувствуешь облегчение!

Он выпил и сразу как будто ожил.

Настала ночь, звезды светились ясно, но луны не было. В полночь Филипп проснулся после хорошего освежительного сна и пошел сменить Кранца у руля. Обыкновенно в это время команда спала врастяжку на всем плоту, но на этот раз большинство сидело на передней части плота; вдруг Филипп услышал возню на передней части плота и крик Кранца, призывающего на помощь. Бросив руль, Филипп с тесаком в руке кинулся вперед и увидел Кранца, которого негодяи повалили и вязали веревками; при виде Филиппа они схватили и его и тотчас же обезоружили. «Руби канат! Руби канат!» — кричали те, что держали Филиппа, и к своему ужасу Филипп увидел, что задняя часть плота, где находилась Амина, отделилась от передней, и ее подхватило течением.

Он отчаянно выбивался и кричал: «Бога ради, спасите мою жену! Спасите мою Амину!» Но все было напрасно; и Амина тоже подбежала к краю плота, простирая вперед руки к своему мужу. Но расстояние между плотами увеличивалось с каждой секундой. Филипп сделал еще одну отчаянную попытку вырваться и упал без чувств на руки державших его людей.

ГЛАВА XXIV

Только когда уже совсем рассвело, Филипп очнулся и раскрыл глаза. Он увидел подле себя склонившегося над ним Кранца; в первую минуту он не мог дать себе ясного отчета в том, что случилось, но затем вдруг разом вспомнил все и, закрыв лицо руками, глухо зарыдал.

— Мужайтесь, — говорил Кранц, — мы, вероятно, сегодня еще пристанем к берегу и тогда сейчас же отправимся разыскивать ее.

«Так вот она, эта ужасная разлука, которую прочил нам негодяй Шрифтен, и страшная мучительная смерть, которую предвещал он Амине!» — подумал Филипп.

Кранц утешал его, как мог, но видя, что это мало помогает, стал говорить о мщении, и это заставило Филиппа поднять голову.

— Да, Кранц, мщение! Мщение этим негодяям-предателям! На скольких из них мы можем положиться?

— Да добрая половина из них, можно сказать, принимала лишь пассивное участие в этом бунте! — отвечал верный помощник. — Все совершилось так неожиданно, что многие сами были удивлены.

К плоту пристроили руль и на этот раз подошли к земле ближе, чем когда-либо. Люди были чрезвычайно хорошо настроены; каждый из них сидел на своем мешке с червонцами и серебром и мечтал о близости спасения.

От Кранца Филипп узнал, что главными зачинщиками являлись солдаты и худшие из матросов; все же лучшие люди оставались безучастными в этом деле.

— А теперь я полагаю, что надежда пристать к берегу примирила и их с предательством и изменой товарищей, — прибавил Кранц.

— Да, вероятно, — сказал Филипп с горькой усмешкой, — но я знаю, что возбудит их друг против друга.

Филипп стал говорить с матросами; он указал им на предательство остальных и на то, что на таких людей ни в чем нельзя положиться, так как они всегда пожертвуют товарищами своей корысти и, зная, что у них есть деньги, не постесняются уничтожить и их, чтобы присвоить себе их долю, — будь то на плоту, или на берегу; что из-за них лучшим людям нельзя ночью сомкнуть глаз из опасения, что те не перережут им горло во время сна или столкнут в море, как камни. Потому было бы разумнее теперь же избавиться от них. Это облегчило бы им спасение, и они могли бы разделить между собою деньги тех негодяев. Кроме того, Филипп сообщил матросам, что намеревался, как только они высадятся на берег, обратиться к законным властям, чтобы те принудили всех, забравших деньги и слитки, принадлежавшие Ост-Индской компании, возвратить их полностью компании. Но если они согласятся помочь ему и встанут на его сторону, то он отдаст им все эти деньги и ничего не заявит властям.