Многосказочный паша - Марриет Фредерик - Страница 60

Выбрив голову так гладко, как только позволяла ему тупая бритва, Юсуф намыливал и растирал кожу пилигрима, пока она не заблестела, как спина ворона. После чего он обсушил хаджи, потом вскочил к нему на спину, мял и коверкал, ломал члены, стряхивал и вытягивал все суставы, которые трещали под его руками, как снопы риса на огне. Бедный хаджи старанием нашего водоноса почти превратился в мумию, и, собрав последние силы, закричал:

— Довольно, довольно! Именем Аллаха, я совсем мертв, я едва дышу!

Проговорив эти слова, бедный хаджи упал почти без чувств. Юсуф очень испугался. Он поднял пилигрима, окатил его теплой водой, вытер, положил на софу и закутал в простыню. Хаджи погрузился в тихий сон и проснулся через полчаса столь свежим и переродившимся, что не узнавал сам себя.

Юсуф сказал:

— Хаджи, вы обязаны этим моему искусству.

Хаджи опустил руку в карман, вынул три драхмы и вручил их удивленному такой щедростью Юсуфу. Хаджи еще раз поблагодарил и вышел.

Обрадованный столь счастливым началом, Юсуф продолжал свои занятия с такой же ревностью и своим искусством освежал и оживлял всякую новую жертву. Когда наступило время вечерней молитвы, он, перемыв до полудюжины правоверных и получив за то шесть драхм, решился в этот раз повеселиться вдоволь.

Выйдя из бани и одевшись, отправился он домой, взял глиняную кружку, блюдо и короб и поспешил на базар, где купил часть мяса, которое отнес к лучшему в округе повару, потом набрал вина, восковых свечей и цветов, фисташек, сушеных плодов, хлеба и масла для ламп.

Закупив все это, отправился он к повару, где нашел свое мясо на блюде, превращенное в прекрасный кебаб. Заплатив повару и уложив говядину в короб, он в раздумье о своем счастье спешил через мост Тигра домой. Придя, он прибрал комнату, вынул лучшие платья, засветил лампы и, распорядившись со столом, поджал ноги и воскликнул, опоражнивая чарку:

— Черт возьми, как я счастлив! Однако, несмотря на то, все таки да будут прокляты муссульские купцы с их зловещими предсказаниями! Аллах, направь толы ко их шаги сюда, больше ничего не желаю.

Тут Менунн прервал свой рассказ и сказал:

— Не довольно ли на сегодня, потому что рассказ о Юсуфе-водоносе я не могу передать Вашему Благополучию за один вечер?!

Хотя пашу очень занимал этот рассказ, но он и сам уже немного утомился.

— Быть по твоему, — сказал он. — Ну, Мустафа, позаботься о том, чтобы караван отправился не прежде, чем я услышу конец повести.

— Он подождет, Ваше Благополучие, — отвечал Мустафа. И все на этот вечер разошлись.

— Что там у вас? — спросил паша Мустафу, который утром следующего дня с примерным терпением слушал доводы одного просителя.

— О, мудрый властитель правоверных! Здесь идет спор о деньгах. Эти два человека выдают себя за проводников одного франка, путешествующего по нашей империи. Одного из них он нанял в проводники, но так как тот плохо знал дорогу, то и пригласил с собой другого. Теперь у них идет спор о дележе денег, находящихся вот в этом мешке.

— Ты говоришь, нанятый проводник не знал дороги?

— Точно так, — отвечал Мустафа.

— Поэтому какой же он был проводник, и заслуживает ли хоть один обол? Другой был взят в сообщество?

— Слова Вашего Благополучия — снова самой истины.

— Следовательно, и он не может назваться проводником, поэтому ни один из них не имеет права на эти деньги. Клянусь бородой пророка, что не стоит утруждать правосудие и держать диван для таких глупых просьб. Вели деньги раздать бедным, а каждому из просителей дать по пятидесяти ударов по пяткам. Такова моя воля!

— Баллах таиб! Не может быть решения мудрейшего! — воскликнул Мустафа, когда просители были выведены.

— Теперь позови Менуни, — сказал паша. — Мне любопытно знать продолжение истории Юсуфа и дальнейших предприятий халифа. Часть золота из этого мешка оставь на его долю за сладкие рассказы.

Менуни явился с низкими поклонами. Паша и Мустафа приняли из рук невольника-грека по трубке, и сказочник продолжал рассказ свой.

Великий Гарун-аль-Рашид, по обыкновению, держал вечернюю аудиенцию. Аудиенция кончилась. Голова Гаруна была занята критическим положением Юсуфа, и ему очень хотелось узнать, что с ним сталось по обнародовании указа. Он послал за своим визирем Джаффаром.

— Мне бы хотелось знать, — сказал халиф, — удалось ли бедному Юсуфу отыскать средства на эту ночь своих вакханалий?!

— Наверное он, о властитель правоверных, — отвечал Джаффар, — теперь сидит в темноте, в горести, без вина, кебаба, пирожного и тому подобного.

— Так позови Мезрура, мы опять переоденемся и навестим его.

— О властитель правоверных! — сказал Джаффар, дрожа от страха. — Позволь подлейшему из рабов положить к стопам твоим изображение того, что нас ожидает. Нет сомнения, что этот сын шайтана с пустым желудком вспомнит предсказание, припишет исполнение его нашим зловещим предложениям и изольет весь гнев свой на нас.

— Согласен, — отвечал халиф, — он, вероятно, бесится от голода. Но, несмотря на то, мы пойдем и увидим, в каком находится он состоянии.

Джаффара бросало в дрожь при мысли, что он подвергнется гневу такого детины, каким был Юсуф, однако он не возражал более. Он уведомил Мезрура; они переоделись и удалились через потаенные двери сераля.

Яркий свет в комнате Юсуфа показал им, что тот нисколько не горевал о своей участи. Когда они приблизились, то звуки его голоса еще более уверили их в этом. Когда подошли к окну, Юсуф перестал петь и начал проклинать всех муссульских купцов, которых желал увидеть еще раз, пока их не взял шайтан.

Это желание очень рассмешило халифа, он взял горсть камешков и бросил ими в окно.

— Что там за черт? — проворчал водонос. — Что за бездельники беспокоят меня? Эй, убирайтесь отсюда, не то, клянусь бородой пророка, я вас всех посажу на этот шест!

— Разве вы не узнаете нас, Юсуф? — отвечал халиф. — Это мы, ваши друзья, и пришли опять просит впустить нас под свой гостеприимный кров.

Юсуф вышел на террасу.

— А, так это вы, голубчики?.. Проваливайте отсюда с Богом! Теперь я не расположен сердиться. Счастливы вы, что не встречались мне днем: я бы свернул вам шеи!

— Добрый Юсуф! Мы узнали о странном и безрассудном указе халифа и пришли спросить, каково идут дела твои, а в случае надобности и сделать что-нибудь для такого гостеприимного и доброго человека.

— Думаю, что вы лжете! — воскликнул Юсуф. — Но все равно, теперь я весел; так и быть, войдите ко мне и посмотрите, каков мой сегодняшний ужин. Я — Юсуф, и моя надежда на Бога!

Он сошел вниз, впустил их, и они удивились, увидав остатки его ужина.

— Теперь, — начал полупьяный Юсуф, — вы знаете наши условия: вот мясо, вот вино, вот плоды, но вам нет ни крошки еды, ни капли вина. Ты, черная борода, не таращи глаз на пирожное! — продолжал он, обращаясь к халифу. — Будь доволен тем, что достанется на твою честь.

— Не бойтесь, гостеприимнейший господин, нам не нужно ваших лакомств. Мы желаем только знать причину этого неслыханного до сих пор указа и то, каким средством вы добыли себе такой ужин.

— Вы все услышите, — отвечал Юсуф. — Юсуф всегда и во всем полагается на Бога. Когда приказ халифа дошел до ушей моих, я совсем потерялся. Случились мне проходить мимо бань Бермукки, где встретился я со знакомым банщиком.

Далее Юсуф рассказал, каким образом он добыл деньги, и рассказ его очень забавлял слушающих.

— С этих пор, — продолжал он, — не хочу быть водоносом, буду до смерти своей банщиком. Да падут все несчастья на голову этого злого халифа. Хвала Аллаху! Запереть бани ему не придет никогда в голову!

— Но, — сказал Джаффар, — положим, что это пришло бы в голову халифа завтра утром.

— Да постигнут тебя все скверности, когда ты посетишь могилы отцов своих! — закричал Юсуф, взбесившись. — Зловещая птица, разве я не предостерегал тебя, разве ты не обещал мне не предполагать ничего? Верно, сам черт в связи с тобой и шепчет твои желания на ухо халифу, а тот их потом издает в своих глупых указах.