Приключение Питера Симпла - Марриет Фредерик - Страница 34

34

Я разыгрывал скромную девушку, а О'Брайен, выдавая меня за сестру, прикидывался заботливым братом и ревновал к малейшему вниманию, которое мне оказывали. Мы выспались хорошо и на следующее утро продолжали свой путь к Мехелену. На дороге мы часто влезали на ходули для практики, что очень замедляло наш путь; от этого мы прибыли в Мехелен лишь на восьмой день, впрочем, без всяких приключений и задержек. Подходя к заставе, мы стали на ходули и смело вошли в город. У заставы стража остановила нас, не по подозрению, а чтобы позабавиться, и прежде чем мы получили позволение войти в город, я принужден был претерпеть поцелуи уст, издававших сильный запах чеснока Мы снова влезли на ходули (стража заставила нас слезть, иначе она не могла бы поцеловать меня) и отправились на главную площадь, выделывая по дороге нечто вроде танца. Там мы остановились против одного отеля и начали исполнять разученный нами вальс; обитатели отеля смотрели на нас из окон. Закончив, я подошел к окну с шапкой О'Брайена. Но каково было мое удивление, когда я увидел полковника О'Брайена, строго глядевшего мне в лицо. Хуже того, я увидел также и Селесту, которая тотчас узнала меня и, закрыв глаза руками, бросилась в глубину комнаты на софу, со словами: «Это он, это он!» К счастью, О'Брайен стоял недалеко и успел поддержать меня, иначе я упал бы.

— Питер, собирай деньги с народа — или ты погиб. Я последовал его совету и, получив несколько пенсов, спросил его, что мне делать.

— Подойди опять к окну, ты увидишь.

Я воротился к окну; полковник О'Брайен уже исчез, но Селеста была здесь и, казалось, ожидала меня. Я протянул к ней шляпу, она опустила в нее руку. Шляпа подалась вниз от тяжести упавшего; я вынул кошелек, сжал его в руке и положил за пазуху. Селеста отошла от окна, из глубины комнаты послала мне воздушный поцелуй и вышла за дверь. Минуту я не мог двинуться с места, но О'Брайен привел меня в чувство; мы оставили площадь и заняли комнату в небольшом трактире. Заглянув в кошелек, я нашел там пятнадцать наполеондоров; эти деньги, конечно, она получила от отца. Я плакал над ними от восхищения. О'Брайен был также тронут добротой полковника.

— Он настоящий О'Брайен, — говорил он, — до мозга костей; даже эта проклятая страна не в состоянии лишить благородный род его добрых качеств.

В трактире, где мы остановились, нам сказали, что офицер, перед отелем которого мы плясали, назначен комендантом мощной крепости Береген-Оп-Зом, куда он и отправился.

— Мы по возможности должны избегать встречи с ним, — сказал О'Брайен, — это значило бы злоупотреблять его чувством долга. Не годится также показываться больше на ходулях; а потому, Питер, постараемся скорее уйти из города и в дальнейшей судьбе своей положимся на нашу смекалку.

Рано утром мы вышли из города; О'Брайен достал кое-какое крестьянское платье. А в нескольких милях от Синт-Никласа мы бросили ходули и нашу прежнюю одежду и оделись в платье, приобретенное О'Брайеном.

Он не забывал также запастись двумя широкими темноватыми простынями, которые мы привязали на спине, как солдаты привязывают свои шинели.

— За кого же мы станем теперь выдавать себя, О'Брайен?

— Это будет решено сегодня ночью. Я надеюсь напасть на какую-нибудь оригинальную идею; но нам нужно поторопиться, а то нас завалит снегом.

Мы шли очень скоро и вдруг заметили перед собой двух путников.

— Догоним их, они могут сообщить нам какие-нибудь полезные сведения.

Когда мы подошли к ним (оба они были ребята лет семнадцати или восемнадцати), один из них сказал О'Брайсну:

— Я думал, мы последние, но ошибся. Как далеко до Синт-Никласа?

— Почем я знаю, — отвечал О'Брайен, — я такой же чужестранец в этих местах, как и вы.

— Вы из какой части Франции? — спросил другой, стуча зобами от холода, потому что был бедно одет и плохо защищен от суровой погоды.

— Монпелье, — отвечал О'Брайен.

— А я из Тулузы. Неприятно, товарищ, променять оливковые рощи и виноградники на такой климат, как этот. Проклятый набор! Я надеялся обзавестись женушкой на будущий год.

О'Брайен толкнул меня, как бы желая сказать: «Здесь можно кое-чем воспользоваться», и потом продолжал:

— Проклятый набор, скажу и я также; я только что женился, а теперь жена моя подвергается докучливому вниманию податного откупщика. Но делу нельзя помочь.

— Мы опоздаем взять билеты, — вздохнул путник, — а у меня нет ни шиша в кармане. Не застать нам главного отряда рекрутов, он должен быть теперь в Акселе.

— Хорошо бы быть поскорее в Синт-Никласе, — сказал О'Брайен, — у меня осталось немного денег, и я не допущу, чтобы мой товарищ, отправляющийся на службу отечеству, оставался без ужина или постели. Мы рассчитаемся во Флиссингене.

— Я с величайшей благодарностью, — подхватил француз, — точно также и Жан, если вы поверите ему.

— С удовольствием! — ответил О'Брайен и вступил в длинный разговор с французами, из которого узнал, что часть рекрутов отправлена во Флиссинген и что они отстали от главного отряда.

О'Брайен выдал себя за рекрута, принадлежавшего к тому же отряду, а меня за своего брата, решившего лучше вступить в армию барабанщиком, чем расстаться с ним. Через полчаса мы пришли в Синт-Никлас и не без некоторого затруднения были впущены в один из шинков.

— Да здравствует Франция! — вскричал О'Брайен, подходя к окну и отряхивая снег со своей шляпы.

Через несколько минут мы уже сидели за хорошим ужином и очень сносным вином; хозяйка сидела с нами, слушая правдивые рассказы настоящих рекрутов и лживые О'Брайена. После ужина рекрут, тот самый, который заговорил с нами на дороге, вынул печатную бумагу, содержавшую в себе маршрут, и заметил, что мы отстали от других на два дня пути. О'Брайен прочел ее и положил на стол, потом, небрежно оттолкнув ее от себя, спросил вина. Мы сами мало пили, но зато усердно угощали их, и, наконец, рекрут начал рассказывать историю своего злополучнейшего брака; время от времени прерывал ее воплями и рвал на себе волосы.

— Ничего! — возражал О'Брайен через каждые две или три минуты. — Выпьем-ка еще!

Таким образом он продолжал их спаивать, пока те не завалились спать, забыв бумагу, которую О'Брайен незадолго перед тем украдкой стащил со стола. Мы также удалились в свою комнату.

— По его приметам, — заметил мне О'Брайен, — он так же похож на меня, как я на черта, но это ничего не значит — в рекруты никто не идет добровольно, а потому никто не усомнится, что все в порядке. Завтра нам нужно встать пораньше, пока эти добряки будут еще в постели, и намного обогнать их. Нам теперь нечего опасаться до Флиссингена.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Что приключилось во Флиссингене и что случилось с нами, когда мы из него вышли.

За час до рассвета мы отправились в путь. Глубокий снег покрывал землю, но небо было ясно; пройдя без всяких затруднений города Аксель и Хюлст, мы прошли в Тернёзен и продолжали путь свой к Флиссингену в обществе дюжины отставших от главного отряда рекрутов. Когда мы подошли к этому городу, часовой спросил нас, не рекруты ли мы. О'Брайен отвечал утвердительно и показал свою бумагу. Часовой записал в книгу его имя, то есть имя лица, которому принадлежала бумага, и сказал ему, чтобы к трем часам он явился в главный штаб.

Мы вошли в город, восхищенные своим успехом; О'Брайен вынул письмо, полученное на постоялом дворе от женщины, помогавшей моему бегству, когда он выдавал себя за жандарма, и, прочитав адрес, принялся отыскивать улицу. Скоро мы нашли этот дом и вошли.

— Рекруты! — вскричала хозяйка, взглянув на О'Брайена. — У меня же полный дом постояльцев. Это какое-нибудь недоразумение. Где ваш приказ?

— Читайте, — отвечал О'Брайен, подавая письмо. Она прочла письмо и, спрятав за пазуху, попросила

О'Брайена следовать за ней. Мы очутились в маленькой комнатке.

— Что я могу сделать для вас? — сказала хозяйка. — Я употреблю все, что только в моих силах, но, к несчастью, вы выступаете из города дня через два или три.