Покореженное эхо - Март Михаил - Страница 72

— Завтра. Вместе с вечерними выпусками газет.

— Присаживайтесь.

Гортинский сел в плетеное кресло напротив.

— Вы опередили события, дорогой Вениамин Борисович. Я преклоняюсь перед вашим талантом, но ситуация может измениться в любую секунду.

— Ее в силах изменить только я, дорогой Герман, и никто больше. Если вы намекаете на то, что можете предупредить вашу жену о неизбежном провале, то вы этого не сделаете. Срок давности истек. Сейчас вас не смогут привлечь к ответственности за события, связанные с ограблением. Ваша жена сейчас совершает новое преступление, и я не думаю, что вы хотите стать ее сообщником и оказаться на скамье подсудимых. Вам следует отказаться от нее. Это не ваша жена, а ее сестра — гражданка России. Впрочем, все это вы читали в книге. Вы обманутый пожилой человек, не более того.

— Десять лет назад я вас недооценил. Зря я связался с русскими, Этот народ — загадка. Мне до сих пор о нем ничего не известно. Только сумасшедший мог отказаться от шести миллионов долларов и превратить величайшее преступление всех времен и народов в фарс. В книге, которую прочтут и завтра забудут.

— Книги, господин Шверник, — моя жизнь, которая не соизмеряется с деньгами.

Мы придумали сюжет и воплотили его в жизнь. Ограбление галереи — это был спектакль, необходимый для получения истинных ощущений. Они помогли мне написать спустя четыре года живую книгу. И все через ощущения. Я был разочарован. Мои фантазии оказались куда интереснее фактов. Эти самые факты и обрезали мне крылья. Я уперся в тупик. Сухой достоверности читателю мало. И главное, что в романе не нашлось места женщинам. Моим любимым стервам. А детектив без роковой женщины — как пища без соли. Слишком пресно и занудно.

Выход мог быть один. Нужна героиня. Но живая. Вымышленная мною не подойдет реальным героям, станет инородным телом. И я начал искать подходящую кандидатуру. Их немало прошло через мои руки, но они все не тянули на нужный уровень. Слишком высоко я поднял планку. Я попросил о помощи своих приятелей, специализирующихся на дамочках с неординарными данными. И тут позвонил мне один приятель и сказал: «Приходи завтра в „Дом кино“, кажется, я нашел то, что тебе нужно. Я вас познакомлю, а дальше, как знаешь».

Так мы встретились с Ольгой, вашей будущей женой. Женщина с ледяным сердцем и огненной страстью. Я начал испытывать ее, ставя перед ней задачи, одна сложнее другой. Она щелкала мои ребусы, как белка орехи. Я понял, что наконец-то нашел достойную героиню и стоящего противника. Правда, иногда приходилось ей подыгрывать, когда я понимал, что она попадает в тупиковую ситуацию. Я даже позвал к себе одного из участников ограбления и позволил ему распустить язык. Он очень на меня обиделся, что я его позвал, а через час выставил за дверь. Но я устал ждать. Мне надо было знать, вцепится она в него когтями или нет. И она вцепилась. Поехала к нему в Питер и дала понять, что все знает о музее. Своей фантазии у нее не хватило. Жаль. И она воспользовалась сюжетом моего романа, стала его пугать одним из нас, тем, кто участвовал в деле.

Когда он приехал в Москву, то позвонил мне и доложил обстановку. К тому времени одного из наших уже не стало. Я не мог понять, как Ольге это удается?

Пришлось взять бутылку вина и поехать на дачу, где дрожал от страха адвокат.

Разумеется, засвечивать себя я не стал и следов не оставил. Когда он меня встретил, то я даже велел ему надеть ботинки, а мне дать свои тапочки и только потом зашел в комнату. После десятиминутной беседы, я понял, что он обречен.

Что ж, все в руках судьбы. Все мы ходим под дамокловым мечем. И наступил роковой час, когда он начал рубить головы. Мою любимую героиню сменила более коварная озлобленная тварь. Я хотел было прекратить эксперимент, чтобы меня в очередной раз не обвинили в женоненавистничестве, но не смог заставить себя это сделать. Она была настолько одержима, изобретательна, настойчива, что я отдал ей пальму первенства. Так Таисия стала главной героиней моего романа. Впрочем, получилось совсем не та книга, как она задумывалась, но я ни о чем не жалею.

Она писалась десять лет и теперь выходит в свет с финалом, который наступит тогда, когда книга ляжет на прилавки магазинов. А вы говорите, шесть миллионов.

— Слов нет. Роман удался. Вы отдали своих друзей на волю хищникам, а сами превратились в свободного художника, рисующего этюды с натуры.

— На все воля Божья. Я дважды собирал их и предупреждал об опасности. Но они стали слишком самонадеянны. Тогда я отошел в сторону. Почему-то все сегодня верят, как дети, что добро побеждает зло.

— Это мораль. Она вечна. К ней стремятся. Не в жизни, так хотя бы в книгах.

— Вот-вот. Читатель готов придираться к любым мелочам и с усмешкой махать рукой: «Так не бывает». А глобальной лжи никто не хочет замечать. В жизни побеждает зло, а в книгах добро торжествует над злом. Просто есть ложь, которая греет душу, а есть та, что раздражает. А точнее, даже не раздражает. Просто читатель поднимается над автором на ступень выше, и тот его перестает замечать. Презрение — это из жизни.

— Послушайте, Вениамин Борисович. Еще не поздно. До ее ареста остались сутки, чуть меньше. Умоляю вас, измените финал. Ведь вам ничего не стоит получить картины В свои руки. Предлагаю вам семьдесят процентов от сделки.

Пятнадцать миллионов чистыми, наличными, без налогов. А потом пишите в свое удовольствие. Я жизнь положил на эту идею. Картины не могут вернуться назад.

Этого никто уже не оценит. Время ушло. Сиюминутная сенсация, и вы через короткий промежуток времени вновь останетесь ни с чем.

— Вы правы. Меня почти забыли. И я отдал десять лет на то, чтобы вернуть себе имя. Оно не продается, господин Шверник. Вы просто не понимали, когда со мной знакомились, смысл слова «писатель». Сначала стоит имя, потом все остальное. А как меня называют, мне все равно. Писатель, литератор, сочинитель, прозаик, беллетрист. Это ли важно? Я творец! Тщеславный, завистливый, язвительный, но не бездарный и не забытый. И ошибка ваша не в том, что вы связались с русскими, а в том, что наткнулись на мечтателя и фантазера и предложили ему нарисовать этюд с натуры. Прощайте.

В конце следующего дня Вениамин Гортинский сидел в каюте парома, шедшего из Стокгольма в Амстердам и смотрел через иллюминатор на причал.

Его жена сидела на постели, обложившись газетами, и читала ему вслух вырезки из статей.

— А вот еще лучше! Послушай, Веня. «Русский писатель Гортинский провел свое следствие, которому отдал десять лет жизни и предугадал развязку, выпустив книгу о достоверных событиях, в успехе которой никто не сомневается. Теперь ее издадут во всех цивилизованных странах. Его тесное сотрудничество с департаментом шведской полиции привело к тому, что великие шедевры Национальной галереи возвращаются на свои места. Через два дня намечено торжественное открытие зала великого Эль Греко. В Национальной галерее искусств Стокгольма».

— Милый, все газеты только о тебе и полиции пишут. О преступниках ни слова. Ты вновь приобрел свою славу, только теперь уже мирового масштаба.

Паром медленно отчаливал от берега.

— Слава — моя профессия. Без нее я труп!

— Конечно, особенно, если эта слава опирается на крепкое материальное положение.

И Марта многозначительно улыбнулась.

Постскриптум

Ах да! Мы забыли сказать о немаловажной детали. Она известна очень узкому кругу лиц. Дело в том, что обнаруженные в тубах картины оказались высококлассными безукоризненно выполненными копиями.

Кто, когда и на каком этапе подменил их, осталось невыясненным до сих пор.

Весть о найденных картинах облетела весь мир. В Стокгольме устроили фейерверк.

Газеты не умолкали и называли полицейских национальными героями. Префекта полиции представили к ордену. Народ ликовал!

В такой обстановке стало невозможным обнародовать заключение экспертной комиссии, обнаружившей подлог.