По Уссурийскому краю - Арсеньев Владимир Клавдиевич - Страница 48

48

Сразу от огня вечерний мрак мне показался темнее, чем он был на самом деле, но через минуту глаза мои привыкли, и я стал различать тропинку. Луна только что нарождалась. Тяжёлые тучи быстро неслись по небу и поминутно закрывали её собой. Казалось, луна бежала им навстречу и точно проходила сквозь них. Все живое кругом притихло; в траве чуть слышно стрекотали кузнечики.

Обернувшись назад, я уже не видел огней на биваке. Постояв с минуту, я пошёл дальше.

Вдруг собака моя бросилась вперёд и яростно залаяла. Я поднял голову и невдалеке от себя увидел какую-то фигуру.

— Кто здесь? — окликнул я.

И в ответ на мой оклик я услышал голос, который заставил меня вздрогнуть:

— Какой люди ходи?

— Дерсу! Дерсу! — закричал я радостно и бросился к нему навстречу.

Если бы в это время был посторонний наблюдатель, то он увидел бы, как два человека схватили друг друга в объятия, словно хотели бороться.

Не понимая, в чём дело, моя Альпа яростно бросилась на Дерсу, но тотчас узнала его, и злобный лай её сменился ласковым визжанием.

— Здравствуй, капитан! — сказал гольд, оправляясь.

— Откуда ты? Как ты сюда попал? Где был? Куда идёшь? — засыпал я его своими вопросами.

Он не успевал мне отвечать. Наконец мы оба успокоились и стали говорить как следует.

— Моя недавно. Тадушу пришёл, — говорил он. — Моя слыхал, четыре капитана и двенадцать солдат в Шимыне (пост Ольги) есть. Моя думай, надо туда ходи. Сегодня один люди посмотри, тогда все понимай.

Поговорив ещё немного, мы повернули назад к нашему биваку. Я шёл радостный и весёлый. И как было не радоваться: Дерсу был особенно мне близок.

Через несколько минут мы подошли к биваку. Стрелки расступились и с любопытством стали рассматривать гольда.

Дерсу нисколько не изменился и не постарел. Одет он был по-прежнему в кожаную куртку и штаны из выделанной оленьей кожи. На голове его была повязка и в руках та же самая берданка, только сошки как будто новее.

С первого же раза стрелки поняли, что мы с Дерсу старые знакомые. Он повесил своё ружьё на дерево и тоже принялся меня рассматривать. По выражению его глаз, по улыбке, которая играла на его тубах, я видел, что и он доволен нашей встречей.

Я велел подбросить дров в костёр и согреть чай, а сам принялся его расспрашивать, где он был и что делал за эти три года. Дерсу мне рассказал, что, расставшись со мной около озера Ханка, он пробрался на реку Ното, где ловил соболей всю зиму, весной перешёл в верховья Улахе, где охотился за пантами, а летом отправился на Фудзин, к горам Сяень-Лаза. Пришедшие сюда из поста Ольги китайцы сообщили ему, что наш отряд направляется к северу по побережью моря. Тогда он пошёл на Тадушу.

Стрелки недолго сидели у огня. Они рано легли спать, а мы остались вдвоём с Дерсу и просидели всю ночь. Я живо вспомнил реку Лефу, когда он впервые пришёл к нам на бивак, и теперь опять, как и в тот раз, я смотрел на него и слушал его рассказы.

Сумрачная ночь близилась к концу. Воздух начал синеть. Уже можно было разглядеть серое небо, туман в горах, сонные деревья и потемневшую от росы тропинку. Свет костра потускнел; красные уголья стали блекнуть. В природе чувствовалось какое-то напряжение; туман подымался всё выше и выше, и наконец пошёл чистый и мелкий дождь.

Тогда мы легли спать. Теперь я ничего не боялся. Мне не страшны были ни хунхузы, ни дикие звери, ни глубокий снег, ни наводнения. Со мной был Дерсу. С этими мыслями я крепко уснул.

Проснулся я в девять часов утра. Дождь перестал, но небо по-прежнему было сумрачное. В такую погоду скверно идти, но ещё хуже сидеть на одном месте. Поэтому приказание вьючить лошадей было встречено всеми с удовольствием. Через полчаса мы были уже в дороге. У нас с Дерсу произошло молчаливое соглашение. Я знал, что он пойдёт со мной. Это было вполне естественно. Другого решения у него и не могло явиться. По пути мы зашли к скалистой сопке и там захватили имущество Дерсу, которое по-прежнему все помещалось в одной котомке.

Теперь с левой стороны у нас была река, а с правой — речные террасы в 38 метров высотой. Они особенно выдвигаются в долину Тадушу после Динзахе. Террасы эти состоят из весьма плотных известняков с плитняковой отдельностью.

Последним притоком Тадушу будет Вангоу[110]. По ней можно выйти через хребет Сихотэ-Алинь на реку Ното. Немного не доходя до её устья в долину выдвигаются две скалы. Одна с левой стороны, у подножия террасы, — низкая и очень живописная, с углублением вроде ниши, в котором китайцы устроили кумирню, а другая — с правой, как раз против устья Вангоу, носящая название Ян-тун-лаза[111]. Около неё есть маленький ключик Чингоуза[112].

Скала Ян-тун-лаза высотой 110 метров. В ней много углублений, в которых гнездятся дикие голуби. На самой вершине из плитняковых камней китайцы сложили подобие кумирни. Манзы питают особую любовь к высоким местам; они думают, что, подымаясь на гору, становятся ближе к богу.

Тропа привела нас к фанзе Лудевой, расположенной как раз на перекрёстке путей, идущих на Ното и на Ли-Фудзин. Раньше обитатели этой фанзы занимались ловлей оленей ямами, отчего фанза и получила такое название. Тогда она функционировала как постоялый двор. Здесь всегда можно встретить прохожих китайцев, идущих от моря на Уссури или обратно. Хозяин фанзы снабжал их продовольствием за плату и таким образом зарабатывал значительную сумму денег. Фанза была расположена у подножия большой террасы, которая сильно выдвигается в долину и прижимает Тадушу к горам с правой стороны. Поверхность террасы заболочена и покрыта группами тощей берёзы (Betula latifolia Tausch.).

Лудевую фанзу мы прошли мимо и направились к Сихотэ-Алиню. Хмурившаяся с утра погода стала понемногу разъясняться. Туман, окутавший горы, начал клубиться и подыматься кверху; тяжёлая завеса туч разорвалась, выглянуло солнышко, и улыбнулась природа. Сразу все оживилось; со стороны фанзы донеслось пение петухов, засуетились птицы в лесу, на цветах снова появились насекомые.

В верхней части Тадушу течёт с северо-запада на юго-восток. Истоки её состоят из мелких горных ключей, которые располагаются так: с левой стороны — Царлкоуза[113] Люденза-Янгоу[114] и Сатенгоу[115], а с правой — Безымённый и Салингоу[116]. Здесь находится самый низкий перевал через Сихотэ-Алинь.

Небольшие холмы со сглаженными контурами и сильно размытые лодка ручьёв свидетельствуют о больших денудационных процессах.

С реки Тадушу через Сихотэ-Алинь идут три пути: два на Ното и один на Ли-Фудзин. Первый начинается от известной уже нам Лудевой фанзы и идёт по реке Вангоу. Этой дорогой пользуются только те китайцы, которые имеют целью верховья Дананцы (приток Ното). Второй путь начинается около устья Людензы. Тропа долгое время идёт по хребту Сихотэ-Алинь, затем спускается в долину Дун-бей-цы (северовосточный приток Ли-Фудзина) и направляется по ней до истоков. По пути она пересекает ещё три перевала и только тогда выходит на Дананцу. Этой дорогой идут те пешеходы, которым надо выйти в нижнюю часть Ното. Третий путь, который мы избрали, идёт прямо по ручью Салингоу на Ли-Фудзин.

Маньчжурское слово «Сихотэ-Алинь» местные китайцы переделали по-своему: «Си-хо-та Линь», то есть Перевал западных больших рек. И действительно, к западу от водораздела текут большие реки: Ваку, Иман, Бикин, Хор и т. д. Гольды называют его Дзуб-Гын, а удэгейцы — Ада-Сололи, причём западный его склон они называют Ада-Цазани, а восточный — Ада-Намузани, от слова «наму», что значит — море.

У подножия хребта мы сделали привал. Сухая рыба с солью, пара сухарей и кружка горячего кофе составили обед, который в тайге называется очень хорошим.

вернуться

110

Вань-гоу — извилистая долина.

вернуться

111

Янь-тун-ла-цзы — скала в виде печной трубы.

вернуться

112

Цинь-гоу-цзы — чистая долина.

вернуться

113

Ча-эр-гоу-цзы — разветвляющаяся долина.

вернуться

114

Люй-дянь-цзы-ян-гоу — зелёное козье пастбище.

вернуться

115

Ша-тянь-гоу — долина с песчаными полями.

вернуться

116

Са-лин-гоу — долина, идущая с рассыпного хребта.