Шелк и сталь - Мартин Кэт - Страница 41

Сидя рядом с Люсьеном на постели, Кэтрин умело обрабатывала его раны. На нем не было ночной рубашки, и простыня спустилась вниз до бедер. Широкую мускулистую грудь покрывали вьющиеся темные волосы, и каждый раз, глядя на Люсьена, Кэтрин чувствовала прилив теплых чувств к нему.

— А женщина, которая доставила тебя домой… — сказала она, старательно пряча глаза. — Кажется, она очень беспокоилась о тебе.

— В самом деле? — удивился Люсьен.

— Ты часто ходишь в таверну. Полагаю, ты знаешь ее достаточно хорошо.

Люсьен вскинул бровь:

— Что ты имеешь в виду?

— Конечно, это не мое дело. Просто я подумала… я хотела сказать, она очень беспокоилась… ну я и решила… — запинаясь и краснея, проговорила Кэтрин.

Люсьен хитро улыбнулся:

— Если ты хочешь знать, спал ли я с этой девицей, то я отвечу — нет.

Кэтрин отвернулась, еще больше смутившись и не желая показать, что ответ чрезвычайно обрадовал ее.

— Как я уже сказала, это не мое дело. Мы заключили соглашение и…

— Соглашение? — Люсьен пристально посмотрел на Кэтрин.

— Да, это то, о чем я хотела поговорить с тобой. Я понимаю… после того, что было между нами той ночью… ты мог подумать, что это обязывает тебя оставаться в браке со мной. Совершенно очевидно, что я не забеременела после этого, и потому мы можем расторгнуть брак.

— Значит, ты по-прежнему хочешь этого? — раздраженно спросил Люсьен.

Кэтрин полагала, что правильнее всего поступить именно так. Она обманом вынудила Люсьена жениться на ней, хотя он не любил ее, и потому готова была предоставить ему свободу.

— Да, — твердо произнесла она, но в душе у нее кошки скребли.

Люсьен помрачнел и буркнул:

— Если ты хочешь этого, так тому и быть.

Кэтрин молча кивнула, потому что говорить она не могла из-за подступивших к горлу слез. Глупо было в ее положении так волноваться, но она ничего не могла с собой поделать. Больше ни он, ни она не произнесли ни слова, и Кэтрин, закончив дело, вышла из комнаты.

Все последующие дни доктор Фредерике осматривал Люсьена и нахваливал Кэтрин. Он был доволен тем, что и как она делала, ухаживая за больным мужем. Доктор Фредерике также предлагал маркизу сделать пару раз кровопускание, но Люсьен категорически отказался, и Кэтрин втайне была рада этому.

Как только слухи о нападении на маркиза дошли до Карлайл-Холла, Джейсон и Велвет немедленно приехали навестить его. Они с облегчением увидели, что Люсьен выздоравливает и скоро будет на ногах.

Благодаря заботам Кэтрин Люсьен встал на ноги утром накануне Рождества.

— Ты забыла, что мы собирались провести вечер с Велвет и Джейсоном? — спросил он, найдя жену в библиотеке. Люсьен несколько дней назад говорил о полученном от герцога и герцогини приглашении собраться вместе, чтобы зажечь святочное полено, символизирующее начало праздников.

— Нет, не забыла, — ответила Кэтрин. — Но я не думала, что ты будешь чувствовать себя достаточно хорошо к этому времени. — «К тому же после нашего последнего разговора я не знала, что у тебя на уме», — мысленно добавила она.

— Я чувствую себя вполне сносно. Возможно, у меня не слишком приличный вид, но если ты и Уинни позаботитесь о моей внешности, я с удовольствием поеду в гости. — Люсьен улыбнулся. — Мы уже давно не отмечали никаких праздников. Надеюсь, в компании детишек Синклеров нам будет веселее.

Кэтрин улыбнулась в ответ, и сердце ее радостно забилось.

— Эта идея мне очень нравится. — После смерти матери и сестры они с отцом не отмечали Рождество, поскольку с этим праздником были связаны печальные воспоминания. А когда умер отец и дядя вместе со своей дочерью переехали в Милфорд-Парк, роскошные рождественские торжества, устраиваемые Дунстаном, только усиливали в Кэтрин чувство одиночества и отчаяния.

— До Карлайл-Холла недалеко, — продолжил маркиз, — но нам следует выехать пораньше, если мы хотим прибыть туда до того, как дети отправятся спать.

— Хорошо. Однако надо сообщить тете Уинни, в какое время ты хочешь выехать.

Люсьен снова улыбнулся:

— Примерно около шести.

Кэтрин кивнула. Она смотрела на него, когда он шел широким шагом по холлу, и чувствовала, как теплеет у нее на душе. Сегодня Люсьен казался другим: не таким угрюмым и более похожим на того человека, какого она знала до замужества. Когда он исчез в своем кабинете, Кэтрин поспешила наверх, чтобы найти Уинни и обсудить с ней свой наряд для предстоящего вечера.

Обе женщины были крайне взволнованы. Кэтрин еще ни разу не была на приеме в великолепном особняке герцога и герцогини Карлайл. Кроме того, Рождество было ее любимым праздником и она хотела отметить его по-особенному.

Она выбрала темно-красное бархатное платье с широким кринолином и модным глубоким вырезом на груди, с облегающими рукавами до локтя и пышными кружевами до запястий. Одевшись, Кэтрин еще раз оглядела себя в зеркало и поправила каштановые локоны, красиво уложенные на голове, подкрасила губы помадой и, оставшись вполне довольной собой, сошла вниз.

Маркиз ждал Кэтрин у лестницы. Когда он увидел ее, в его темных глазах на мгновение вспыхнул огонек страсти. Кэтрин не раз замечала нечто подобное и прежде, однако убеждала себя, что выдает желаемое за действительное.

Если бы он желал ее, то пришел бы к ней в комнату и снова занялся бы с ней любовью и не согласился бы расторгнуть их брак. И все же, когда она спустилась на последние ступеньки и приняла предложенную им руку, не было сомнений, что им владеет страсть, судя по тому, как он жадно оглядел ее с головы до ног, а потом прижался горячими губами к ее руке в белой перчатке.

— Вы превосходно выглядите, миледи.

Кэтрин слегка смутилась от взгляда его жгучих глаз.

— Благодарю, милорд, — произнесла она.

Люсьен смотрел на нее не отрываясь еще несколько минут, затем перевел взгляд опять вверх по лестнице. Там стояла тетя Уинни.

В светло-голубом шелковом платье с меховой отделкой, со светлыми волосами, собранными на затылке в пучок, она выглядела не намного старше Кэтрин. Люсьен улыбнулся и произнес, явно гордясь и любуясь тетей:

— В сопровождении двух самых красивых женщин Англии я чувствую себя самым счастливым мужчиной.

Щеки Уинни окрасились легким румянцем. Она перевела взгляд с племянника на Кэтрин и обратно, довольная тем, что увидела.

— Думаю, мы не менее счастливы, милорд. Ты согласна, дорогая?

Кэтрин улыбнулась и посмотрела на Люсьена, чувствуя на себе пристальный взгляд его черных глаз.

— Конечно, леди Бекфорд. Быть в компании с таким красивым мужчиной… истинное счастье. Нам с вами исключительно повезло.

Люсьен был явно доволен. Кэтрин снова отметила изменение в его настроении и порадовалась этому. Она взяла его под руку с одной стороны, а Уинни с другой, и все вместе они вышли наружу, где маркиз помог женщинам сесть в карету. Они прибыли в Карлайл-Холл, когда луна уже вышла на небо. Карета подкатила по длинной, обсаженной деревьями и посыпанной гравием дорожке прямо к подъезду.

Роскошный особняк, расположенный среди бесконечных полей и лесов, выглядел более величественным, чем Кэтрин представляла себе. Он был построен в греческом стиле из белого известняка, с великолепными балюстрадами и шикарными фронтонными окнами, сверкающими сейчас множеством свечей.

В дверях стояли два лакея в красных ливреях одинакового роста и телосложения, в одинаковых серебристых париках. Войдя вместе с Люсьеном в холл с расписным потолком, Кэтрин остановилась, чтобы поприветствовать хозяина и хозяйку.

— Мы очень рады, что вы смогли приехать, — сказала Велвет, целуя Кэтрин в щеку. — Ты великолепно выглядишь.

Кэтрин сделала реверанс:

— Благодарю вас, ваша милость. Велвет с улыбкой отмахнулась:

— Ни к чему эти формальности. Особенно сегодня, когда мы собрались все вместе по-семейному отпраздновать начало Рождества.

Тронутая таким приемом, Кэтрин почувствовала неожиданно выступившие слезы. У нее долгое время не было близких людей, и до этого момента она не сознавала так остро, насколько одинокой была прежде. Кэтрин вспомнила, как встречала Рождество в прошлом году, запертая в сумасшедшем доме. На ужин им дали вареный — картофель, кусок черствого ржаного хлеба и тоненький кусочек баранины — праздничное угощение вместо обычной жидкой каши. Она сидела на грязном соломенном тюфяке на полу своей камеры, вспоминая отца и мать и горько плача по утраченной навсегда семье.