Великие Цезари - Петряков Александр Михайлович - Страница 83

Но вернемся к нашему герою. Как мы помним, он женился на беременной Ливии, и она через три месяца родила мальчика, названного Друзом. О супруге Августа, несмотря на то, что она более полувека была женой главы государства, известно немного. Мы уже описывали ее портрет, и, судя по всему, властный и твердый характер позволил ей подчинить мужа. Если при этом иметь в виду, что Октавиан женился, не дождавшись даже конца ее беременности, надо полагать, был сильно в нее влюблен и, как всякий влюбленный, хотел постоянно быть рядом с ней. Много домыслов среди историков вызывал тот факт, что у них не было общих детей (единственное их чадо оказалось мертворожденным), в то время как у Октавиана была дочь от Скрибонии, а у нее от Тиберия Нерона – двое сыновей. Так что дело тут не в бесплодии жены или мужа. Так или иначе, несмотря на желание Октавиана иметь детей от Ливии, этого так и не случилось. Родившегося вскоре после свадьбы мальчика (от Тиберия Нерона) Октавиан признал своим ребенком, но вместе со старшим сыном Ливии, Тиберием, отослал к законному отцу. И лишь после смерти первого мужа Ливии они поселились в его доме.

Известно, что наш герой не упускал случая залезть под тунику девушки или под платье замужней женщины. Антоний, отвечая на упреки Октавиана в отношении его связи с Клеопатрой, писал ему: «С чего ты озлобился? Оттого, что я живу с царицей? Но она моя жена, и не со вчерашнего дня, а уже девять лет. А ты как будто живешь с одной Друзиллой? Будь мне неладно, если ты, пока читаешь это письмо, не переспал со своей Тертуллой, или Терентиллой, или Руфиллой, или Сальвией Титизеннией, или со всеми сразу – да и не все ли равно в конце концов где и с кем ты путаешься?» Как видим, приведены здесь даже конкретные имена женщин, с которыми Август имел связь, причем надо иметь в виду, что Антонию из Александрии трудно было уследить все интрижки своего политического соперника. К этому следует добавить, что Ливия, зная о пристрастии своего мужа к девственницам, сама, говорят, подсылала к нему красивых девушек.

У них не было детей, быть может, и потому, что этого не хотела сама Ливия. Она сильно любила своего старшего сына Тиберия и страстно хотела видеть его преемником своего мужа. Всячески этого добивалась и своего достигла. Когда в юношеском возрасте умерли внуки Августа, усыновленные им законные наследники трона, в народе стали говорить, что это случилось не без участия императрицы. И даже смерть мужа приписывают ее злому умыслу. Тацит называл ее «опасной для государства матерью и злой мачехой для семьи Цезарей».

Сам Август относился к своей жене не только почтительно и с уважением, но и, похоже, побаивался ее и робел при встречах. Этому может служить подтверждением тот факт, что, прежде чем идти к Ливии с разговором, записывал то, что хотел ей сказать или обсудить. А он советовался с ней по самым важным государственным делам и решал их часто, прислушиваясь к ее мнению. Так что можно сказать, что Ливия реально влияла на государственную политику. Просто удивительно, еще раз скажем, что о жизни ее и реальных поступках мало что известно. Из этого следует, что это была чрезвычайно хитрая, умная и скрытная женщина, любившая власть и умевшая добиваться своих целей весьма надежными и тайными средствами. Еще раз вспомним, что Калигула называл ее «Одиссеем в женском платье».

Ливия, прямо скажем, нетипичный образец женщин того времени. Процесс эмансипации был если не в самом разгаре (ярко и горячо это разгорится позже), но уже набирал стремительную силу. Вот об этом мы сейчас и поговорим, и это важно, потому что Август был сторонником патриархальных устоев, и равноправие полов было для него просто за пределами понятий о гражданском обществе. Собственно, это, как увидим, и стало трагедией для его дочери и внучки.

В ранней Римской республике, когда у женщин практически не было никаких прав, тем не менее жена именовалась domina, то есть госпожа, и была действительно полной хозяйкой в доме. Несмотря на то что римские женщины отличались суровой патриархальной нравственностью и мужественным характером, они все же оставались женщинами, и даже консулу, жесткому консерватору Катону Старшему, так и не удалось запретить римлянкам носить золотые кольца и украшения и кататься на колесницах. А это им воспрещал принятый в двести пятнадцатом году, когда шла война с Ганнибалом, Оппиев закон (lex Oppia), по которому им и возбранялось пользоваться экипажами и носить яркую одежду. Но война кончилась, и женщины потребовали отменить этот закон. На Капитолии практически каждый день собиралась толпа женщин и митинговала. Этот «мятеж» и пытался подавить Катон, но у него ничего не вышло. Его оппонент, трибун Луций Валерий, приводит (по Ливию) такие аргументы по отмене Оппиева закона. Мы, мужчины, говорил он, ведь носим тогу с красной полосой, и даже покойников на костре покрывают пурпуром. «Так ужели одним только женщинам запретим мы носить пурпур? – спрашивает он. – Выходит, тебе, муж, можно коня покрывать пурпурным чепраком, а матери твоих детей ты не позволишь иметь пурпурную накидку! Что ж, даже лошадь у тебя будет наряднее жены?» Убийственный аргумент, не правда ли? В результате закон Оппия был отменен в сто девяносто пятом году. И женщины, к негодованию Катона, стали разъезжать по Городу в колесницах, «как триумфаторы, одержавшие победу над законом». Он не без горечи вынужден был признать, что «во всем свете мужчины управляют женщинами, а мы, владычествуя над всеми мужчинами, управляемы своими женами».

Увы, это зачастую так, а уж в случае с нашим героем – несомненная истина.

Но продолжим экскурс в историю женской эмансипации в Древнем Риме. Некоторые исследователи полагают, что начало этому положили победоносные войны с Карфагеном. В Рим хлынула награбленная восточная роскошь и рабы. Если раньше, в патриархальную эпоху, римлянин пахал землю и защищал ее от врагов, то с появлением новых бескрайних земель, которые теперь обрабатывались бесплатной рабочей силой, труженик превратился в богатого рабовладельца, который заполнял образовавшийся досуг обустройством быта привозной роскошью и т. д. Соответственно их жены во многом также получали экономическую свободу, а это, сами понимаете, что означает.

Правда, все это гораздо сложнее. Одним из результатов победоносных войн стало также и обнищание исконного италийского крестьянства вследствие того, что привезенный из завоеванных провинций хлеб и другие сельхозпродукты оказались дешевле, разрушили рынок, а разорившиеся земледельцы, превратившись в люмпенов, приходили в Рим и вели жизнь бездельников, поставляя на выборах голоса богатым олигархам. Но к этим социальным вопросам мы придем в свое время, а теперь обратимся к источникам.

Тит Ливий в своей «Римской истории от основания Города» пишет, что именно после окончания пунических войн появились в обиходе римлян «пиршественные ложа с бронзовыми накладками, дорогие накидки и покрывала, ковры и салфетки, столовое серебро чеканной работы, столики из драгоценных пород дерева». С тех пор, продолжает историк, «повелось приглашать на обеды танцовщиц и кифаристок, шутов и пантомимов, да и сами обеды стали готовить с большими затратами и стараниями». Полибий также пишет о проявившейся после завоеваний тяге к роскоши, другие древние историки сообщают и о том, как это повлияло на архитектурный облик столицы и т. д.

Изменившийся образ жизни, естественно, изменил и римлянок. Особенно ярко это проявилось в эпоху поздней Республики. Женщины стали не только в соответствии со своими естественными склонностями обустраивать свой быт, удовлетворять страсть к новой одежде и украшениям, интересоваться театром и поэзией, но и встревать в политические козни. Гай Саллюстий Крисп в «Заговоре Катилины» пишет, что к своему заговору Катилина привлек «также и нескольких женщин, которые вначале могли добывать огромные средства, торгуя собой; впоследствии, когда с годами уменьшились только их доходы, но не их роскошь, они наделали больших долгов. С их помощью Катилина считал возможным поднять городских рабов, поджечь Город, а мужей их либо привлечь на свою сторону, либо убить». Здесь любопытно отметить, что аристократки не гнушались ради денег заниматься проституцией. Среди таких сторонниц Катилины Саллюстий называет Семпронию, жену консула и мать того самого Децима Брута, принимавшего участие в заговоре против Цезаря, и который не хотел отдавать своей головы «на отсечение». Вот что Саллюстий о ней пишет: «Ей всегда было дорого все что угодно, но только не пристойность и стыдливость; что берегла она меньше – деньги ли или свое доброе имя, было трудно решить. Ее сжигала такая похоть, что она искала встречи с мужчинами чаще, чем они с ней. Она и в прошлом не раз нарушала слово, клятвенно отрицала долг, была сообщницей в убийстве; роскошь и отсутствие средств ускорили ее падение. Однако умом она отличалась тонким, умела сочинять стихи, шутить, говорить то скромно, то нежно, то лукаво; словом, в ней было много остроумия и много привлекательности». Сообщает он и о том, что она умела играть на музыкальных инструментах и хорошо знала греческую и римскую литературу.